Его
Шрифт:
– Мы с Витей уже давно знаем о вас, - стало мне ответом наравне с добродушной улыбкой.
– Давно?
– окончательно растерялась я.
– И как давно?
– переспросила слабым голосом, поправив ворот нервным жестом.
Мои руки тут же перехватили чужие ладони и опустили вниз, крепко сжимая.
– Я всё-таки мать, - мягко проговорила Виктория Романовна.
– И слишком хорошо знаю своего сына. Так что его интерес к тебе заметила ещё в вашу первую встречу у нас дома. Да и до этого видела, как он рассматривал твою фотографию на телефоне Олеси. И ты в его присутствии
– И вы… не против?
– Почему я или Виктор должны быть против?
– искренне удивилась она, чуть сильнее сжав мои ладони в своих в качестве поддержки.
– Ксюшенька, что ты такое говоришь? Я даже рада, что это ты. Ты хорошая девушка. Я это поняла ещё раньше вашего знакомства с Данечкой. Ну, а то, что старше… Знаешь, это такая глупость. Возраст - величина относительная. Сегодня он есть. Завтра нет. К тому же мудрость к нам приходит не с количеством прожитых лет, а с опытом. С тем, как мы прожили тот или иной момент и что вынесли для себя. Тем более, не настолько уж у вас и большая разница.
Её бы слова, да в уши моим родителям. Вот уж кто поднял бы скандал на всю округу в тот же миг, как узнали правду.
Всё-таки Смертины удивительные люди. Каждый из них.
– Да и если бы мы с Витей были против, то уже давно бы вам о том сказали, не сомневайся, - заметила между тем Виктория Романовна.
– Мы же просто ждали, когда вы сами раскроете свои отношения. Дождались… - вздохнула печально.
– Мне… жаль.
– Ну, что ты, милая, - приобняла она меня за плечи.
– Данечка нам всё рассказал, - добавила со вздохом.
– И знаешь, я понимаю, что для тебя это всё выглядело довольно однозначно, но мой сын никогда бы не стал бить в спину. Он бы пришёл и сразу тебе сказал о том, что заинтересовался другой.
– Я знаю, - улыбнулась вяло.
– Только… Я своими глазами видела их вместе, Виктория Романовна, понимаете? Собственными глазами видела их вместе.
– Не всегда всё так, как кажется. В любом случае, я здесь не для того, чтобы тебя переубеждать, - покачала головой, шумно вздохнув.
– А для чего тогда?
– Беда у нас, Ксюшенька, - неожиданно горестно расплакалась женщина, чем повергла в шок.
– Такая беда…
У меня аж сердце замерло и ухнуло вниз. И вообще ощутила себя одновременно невесомой и пригвождённой к месту. В сознании сразу столько вариантов всего возникло… Дышать трудно стало.
– Что?
– только и спросила, приготовившись к самому худшему.
И Виктория Романовна оправдала мои опасения.
– Глеб. Один из близнецов. Он умер. Сбило машиной, когда он выбежавшую на дорогу девочку спасал. Девочку-то успел отшвырнуть в сугроб на обочину. А вот сам…
Перед глазами встал образ улыбчивого синеглазого парня с ямочками на щеках.
Ох…
– Леська… - сразу поняла я, к чему клонила гостья.
– Да. Она отказывается есть, пить. Приходится силком кормить. Замкнулась. Вообще ни на что не реагирует. Лежит целыми днями и не встаёт. Ни с кем не разговаривает. У нас не получается до неё достучаться. Дан проводит с ней всё свободное время, но безрезультатно. Да он и сам… Это невыносимо, - простонала она, закрыв лицо руками.
Я снова обняла женщину, прижав к себе.
– Мы не хотели тебя тревожить. Но у нас не получается. Может, хоть ты сможешь. Поговори с ней, Ксюша. Как мать прошу. Пожалуйста. Я всё, что хочешь, сделаю…
– Ну, что вы, Виктория Романовна, - ещё крепче прижала её к себе, баюкая.
– Конечно, я поговорю. Могли даже не просить. И сказать надо было сразу обо всём, - не сдержала укора в голосе.
– Можем хоть сейчас поехать, - предложила следом.
– Я только схожу, отпрошусь. Подождите меня здесь, хорошо?
– усадила мать подруги и любимого на свой стул.
– Я скоро вернусь.
Направилась я прямо к директору. Тот, конечно, поворчал, но отпустил, а потому уже вскоре мы садились в заказанное мной такси.
– А что Акимов?
– уточнила про друга.
– Я не знаю. Думаю, он тоже не знает, как и ты до этого.
Понятно. Впрочем, до друга я и не дозвонилась. Отключено. Ну, да ладно. Сама разберусь.
Такси домчало нас до дома Смертиных довольно быстро. Лифт тоже приехал сразу, так что ждать не пришлось.
В квартире Смертиных царила тишина. Дверь в комнату Олеси была открыта. Девушка лежала на постели, накрывшись одеялом с головой. Рядом на стуле стоял поднос с остывшим чаем и двумя бутербродами с ветчиной и сыром.
– Эй, - позвала Олесю, присев на краешек постели, и тронула лежебоку за плечо.
Ответом мне стало молчание. Ни единого шевеления. Тяжко вздохнув, я сама отодвинула край одеяла, чтобы посмотреть на подругу. Та не спала. Просто лежала с открытыми глазами и невидящим взором.
Кажется, всё хуже, чем можно было себе представить.
Некоторое время я подыскивала слова или действия, которыми можно было бы встряхнуть Олесю, но не находила. Атмосфера безысходности пропитала меня саму насквозь, заманивая в свои липкие сети. И не поддаваться ей было действительно сложно.
– Олесь, поговори со мной, - попросила её жалобно.
– Ты же не можешь теперь всегда молчать. Я понимаю, как тебе больно. Но ведь твои родители не виноваты. Ты очень нечестно поступаешь с ними, знаешь? Они же волнуются.
И снова тишина.
– Нечестно, - повторила я уже твёрже.
– А они честно поступили?
– всё-таки заговорила подруга и даже посмотрела на меня.
– Они честно поступили, бросив меня? Оба?
– Оба?
– Олег уехал. Даже не попрощался. Сперва Глеб. Потом он. И ни один не подумал, каково мне будет без них.
– Олесь… - растерялась я от такого заявления, что не сразу нашлась со словами.
А сама Олеся неожиданно уселась на постели, уставившись на меня немигающим взглядом.
– Почему они меня бросили? Вот так вот? Сразу оба? Неужели я не заслужила хоть каких-нибудь объяснений? Скажи?
– схватила меня за руки, сжав их до боли.
Я же только и могла, что беспомощно смотреть на подругу. У меня было ощущение, что она даже не понимала того, что я рядом с ней находилась, больше пребывая в закоулках своей боли.