Эхо войны.
Шрифт:
Он отшатнулся, попятившись. Вокруг тела вспышкой взвились черные хлопья. Уйдет!… Я оттолкнулась от скользкой спины и прыгнула, успев ухватить его за рукав, и… исчезла сама.
Удар сердца. Резкий удар схваченной рукой отбросил меня в упруго спружинившее нечто. Я открыла глаза. Взгляд уперся во всю ту же бурую пульсирующую массу. Неужели?…
Я резко вскочила, выдергивая «мать» из–за спины.
— Здесь она бесполезна, — голос Роя расколол мою личную тишину.
— Что?… — Сухо, вхолостую щелкнул курок. Здесь, значит?… Я бросила косой
Это было тем, что называют Нигде и Ничто. Изнанка мирового Полотна. Тускло мерцающие болотной зеленью редкие узлы паутины были везде, и кроме них не было — ничего. Крошечный пятачок пространства, на котором мы стояли, птичьим гнездом висел на перекрестье узлов над бездной. Пятачок, рядом с которым висело еще пять — с женскими костлявыми фигурами, покрытыми щитками и чешуей. Они сидели с закрытыми глазами, водя сухими, будто палки, руками, перед собой. Он перехватил мой взгляд, и я поняла, что права. Вот они, матки.
Логово оказалось на Изнанке мира, и вот с этим мы уже ничего не сможем сделать, потому что ни одно создание Лица мира не может попасть сюда само. Здесь не действуют его законы, ни одна технология мира Лица. Значит, шанс один. И только у меня.
Я коснулась локтем рукояти брошенного было в ножны на пояснице ножа.
— Зачем вы делаете это? Зачем, вы ведь тоже разумны? — собственных слов я не слышала, под прикрытием пустых фраз медленно двигаясь ему навстречу.
— Всего лишь борьба за выживание, — знакомое до последней черточки лицо перекосила кривая ухмылка. — А вы всего лишь «цивилизованные существа», которые слишком много говорят.
— «Цивилизованные существа»?… — я придвинулась почти на расстояние удара. Полузабытым воспоминанием сверкнуло: «…как цивилизованные существа, выясним интересующие нас вопросы…». Я недоуменно свела брови, скользнула еще на полшага вперед. И остановилась, обомлев. Закрой я глаза, заткни уши, сунь голову под воду, — но Роя нашла бы среди сотни стоящих рядом мужчин. Два удара сердца назад я была уверена в этом так же, как и в том, что существую. Но не сейчас. В шаге от меня стоял мой муж, и в этом я была уверена так же, как и в том, что существую…
Значит, я не существую?…
— Что, неужели догадалась, любимая?… — черные глаза блеснули. Он резким броском схватил меня за руку, вздернул, впился взглядом в глаза: — Не волнуйся, ты вернешься. Но немного друго…
Мир вздрогнул и начал сходить с оси. Я выхватила нож и ударила его наотмашь по горлу, и, по самую рукоять, — туда, где было сердце у нас. Замахнулась, собираясь перебить позвоночник — и перед глазами снова вспыхнули черные язычки.
Тело швырнуло и впечатало в стену. Настоящую — из стали и бетона. Дрожащими руками я уперлась в пол и потрясла головой. Потянуло паленым.
По макушке хлопнул обрывок грязной тряпки. Я машинально отбила чью–то руку.
Огонь сбей, дура!! — прозвучало в голове. Я торопливо вскинула руки, прихлопывая тлеющие
И тут я вспомнила все. Вскочила на ноги, все так же сжимая нож, полубезумным взглядом окинула смутно знакомые стеллажи, горящие ярким высоким пламенем, и держащегося за стену мужчину в крови, копоти и страшных, плазменных, ожогах. Располосованный трещинами шлем, белой оскаленной костяшкой в суставе торчит обломок плечевой кости, — все, что осталось от руки. И как он стоит–то еще, боги мои… Я не узнавала его, но закричала, все так же не слыша своего голоса:
— Это не логово! Мы не сможем их уничтожить! Нужно уходить!…
Молчание.
Хорошо, отходим.
— Подождите! Там еще остались… — в глазах еще стояла тошнотворная муть, но «пенал» предпоследнего уровня я наконец узнала. Узнала винтовую узкую лестницу. Бросилась вглубь, туда, где, шатаясь, еще стояло несколько фигур с подскакивающими от отдачи «матерями» в руках. Стала в редкий строй, негнущиеся пальцы пробежались по рычажкам и кнопкам, и присоединилась к грохоту, разрывавшему маленький зал. По крайней мере, так должно было быть…
Оракул сделал свое дело, и солдаты совершили невозможное — т'хоров оставалось не больше двух десятков, которых зажали в одном углу. Расшвыривая ногами тлеющие и горящие трупы, я по стенке пробиралась к люку. Брызги плазмы и кислоты сожгли форму до черных клочьев, но «чешуя» выдержала, а незащищенное лицо прикрыла рука.
Я отдернула засов, рванула на себя крышку люка и заорала, молясь, чтобы меня смогли услышать:
— Тикки! Оглобля! Давайте сюда! Отходим!
Полторы минуты прошли в томительном ожидании, за время которого я повторила это дважды. Через шесть минут оттуда пойдет новая волна. У тебя еще тридцать секунд.
Оракул… Так это были вы, майор. Выжил, значит… Я перехватила поудобней приклад и направила его вниз, в темный провал люка. Вы слышите меня, майор?
Да.
Я торопливо пересказала то, что узнала. И, исполнив свой долг подчиненной, спустя тридцать секунд послала его к дьяволу и спрыгнула вниз. Я уже плохо видела, в голове все путалось, и то, что я не переживу эту ночь, можно считать делом решенным — я и сейчас живу, только напрягая все резервы, но долго так организм не выдержит. Так какая разница — часом раньше, часом позже? А своих я не брошу.
По коридору я бежала медленно, меня водило из стороны в сторону. И, когда в самом его конце навстречу мне, спотыкаясь на дрожащих ногах, вышла Тикки, вся ободранная, скидывая на пути сбрую отработанного в ноль огнемета, я просто схватила ее за локоть и потащила к люку. Оглобля шел следом, неся на одном плече «мать», а на другом — тело в полицейской форме.
Время для поврежденного сознания превратилось в абстрактную субстанцию, не поддающуюся осознанию. Поэтому я просто показала Маэсту на пальцах, сколько его осталось; пусть теперь считает сам. Он коротко кивнул и прибавил шагу.