Екатерина Дашкова
Шрифт:
1 декабря 1805 года княгиня подарила Марте «очень изящную агатовую коробочку» своей матери. Такие предметы передавались по наследству. Шкатулка должна была перейти к Анастасии. Но Дашкова поступила иначе{934}.
За полгода до смерти князя Дашкова, когда уже стало понятно, что он не женится на англичанке, та писала домой о праве женщин в России распоряжаться своим имуществом: «Если у нее нет детей, то после смерти все ее состояние возвращается родным, если только по завещанию она не передаст его мужу, тебе, или мне, или Джону, или Молли, что возможно в равной степени»{935}. Это «тебе или
Подарок агатовой коробочки стал рубежом, после которого ссора только разрасталась. Анастасия не хотела смотреть, как семейное имущество перетекает в бездонный саквояж гостьи. Вся родня оказалась оповещена о неблаговидном поведении старой княгини. Марту именовали «чудовищем».
На похоронах Павла Михайловича разразился давно чаемый скандал. Сама Дашкова из-за болезни не присутствовала. Анастасия, распоряжавшаяся всем, не позволила Марте и Кэтрин приблизиться к телу для последнего прощания. «Громким и пронзительным голосом» Щербинина закричала: «Не позволяйте этим английским чудовищам приближаться к нему!» У нее началась истерика. Она требовала, чтобы полицейский вывел сестер Уилмот из церкви. Одна из знакомых Марты даже сказала ей о сторонниках Щербининой: «Они готовы видеть Вашу вину в этом происшествии».
«Она нанесла мне такое оскорбление, за которое в любой другой стране ее подвергли бы остракизму. Но у этих бессердечных людей раболепные наклонности и лживая натура… Не найдется на свете языка, который мог бы описать тех, кто дышит этой удручающей атмосферой. Она парализует ум, сердце, душу. Если вам удастся найти хотя бы одного человека, который, проведя здесь лет двадцать, сумел сохранить остатки добродетели, считайте, что произошло чудо»{936}.
Чем ближе к отъезду, тем резче становятся отзывы мисс Уилмот о русских. Письма 1807–1808 годов написаны человеком, близким к нервному срыву. «Чувство смятения делает несчастным всякий день моего пребывания в этой стране. Честь побуждает меня остаться, чувство самосохранения — уехать».
«Честь» стоила пять тысяч фунтов стерлингов, положенных Дашковой в Опекунский совет. После чего Марта осталась, пренебрегая «самосохранением». «Что касается денег, то я смогу выслать 5 тыс. фунтов, как только обменный курс возрастет до нужной суммы, — писала она в феврале 1807 года. — Что бы ни случилось, я не умру раньше, чем… завещаю разделить мое состояние… поровну между моими братьями и сестрами»{937}.
Что касается Анастасии, то она легко попалась. Когда-то фавориты Екатерины II, хорошо зная характер Дашковой, старались вывести ее из терпения, чтобы та наговорила государыне гадостей и вызвала гнев. Неужели сходная тактика была использована против скандальной и вспыльчивой Щербининой?
«Если у нее нет детей…» Павел умер. Оскорбившая мать Анастасия не могла рассчитывать на наследство. Княгиня была в гневе. Грозилась запереть дочь в исправительный дом. Но по новому указу Александра I родители лишались такой власти. «Ты по развратному своему поведению никакого доверия не заслуживаешь, — писала дочери Дашкова. — …Я тебе прощала семь раз, что только ангел милосердия едва простить мог»{938}. 21 января княгиня составила новое завещание, лишавшее Щербинину наследства. Оставался один шаг. Но его Екатерина Романовна не сделала.
Почему? Вчитаемся в письма Марты. 24 июля 1806 года она ликовала по поводу послания императрице-матери: «Письмо написано… Не могу передать, какие чувства я испытала». А менее чем через две недели ее ожидал холодный душ: «Дашкова в молчании выслушивает ту клевету на меня, которую госпожа Щербинина распространяет среди всех, кто посещает дом ее брата»{939}. Мисс Уилмот не знала, как к этому отнестись.
Между тем, слушая кумушек, Екатерина Романовна понимала, что общественное мнение складывается не в пользу ее компаньонки. Комментируя новое завещание, Марта замечала: «Некоторые считают, что княгиня не может лишить наследства свою дочь». А посему: «Все свои земельные владения княгиня оставляет себе в пожизненную ренту, а большую часть своего состояния передает сыну графа Семена Воронцова, бывшего послом в Лондоне»{940}.
Марте пришлось удовольствоваться уже полученным. Причем покровительница не доверила выплату суммы из Опекунского совета родным, а сделала гарантом исполнения своей воли вдовствующую императрицу. Такой шаг показывал, что Екатерина Романовна не верила, что душеприказчики отдадут компаньонке причитающееся. Семья напоминала корабль в бурю.
Мать и дочь готовились судиться по поводу наследства покойного Павла. По закону его вдова получала 1/7 недвижимого и 1/4 движимого имущества. Остальное должно было перейти родным. Для убитого горем человека Дашкова очень быстро начала действовать. Она объявила об опеке над владениями сына, приказала доставить к себе его супругу, несчастную Анну Степановну, которую так долго не желала видеть, и оспорила от ее имени права дочери.
Щербинина тоже не оказалась безоружной. Она взяла к себе побочных детей Павла, заявила, что желает их усыновить и назначить своими наследниками. В таких условиях шанс получить имущество брата и даже добиться для его отпрысков родового имени возрастал.
«Я торжественно повторяю, что сын мой не хотел… усыновить побочных детей, прижитых при жизни… жены его, — писала ей Екатерина Романовна, — а хотел их сделать благонравными мещанами с посредственным состоянием… Ты обещаешь им дать свое имение… ты хочешь их воспитывать, а ты их развращаешь… при первом пароксизме злости ты их выкинешь из окна»{941}.
Очень похоже на Анастасию Михайловну. Но Щербинина не выбросила детей Павла «из окна» и, даже проиграв матери слушание в Сенате, оставила у себя на воспитание, дала свою фамилию и наследство. Установленная ею над гробом Павла Михайловича плита, по верному суждению М.П. Пряшниковой, — один большой упрек Екатерине Романовне: «Удрученная горестью сестра… воздвигла сей памятник брату, другу и тому, которого любив, как нежнейшая мать, гордилась быть ему покорна, как дочь»{942}. В этой эпитафии дети Дашковой замкнуты друг на друга — матери между ними места нет.
Долгие проводы
Как же удалось спровадить Марту? Она уехала сама. Как верно отметил Сафонов, после смерти Михаила Дашкова ирландская гостья спешно засобиралась в дорогу. Мемуары уже были готовы. В письмах домой изредка проскальзывает информация о том, что княгиня работает над историей своей жизни. Но только дневник сообщает о переводе на английский язык, который Марта делала для сестры, сначала переписывая, а затем сверяя текст с французским оригиналом. Кэтрин в 1806 году было бы куда легче вывезти этот английский — невнятный таможенникам — текст из России.