Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы
Шрифт:
Но видно красть Глебов так и не разучился, натуру не изменишь, через двадцать лет все же был указом императрицы признан виновным, исключен со службы с запрещением проживать во всех местах, где появляется императрица (с глаз долой!), а на его имущество наложен арест. Когда еще через шесть лет Александр Иванович скончался, все его состояние пошло на уплату долгов и начетов. Правда, едва став императором, Павел в пику материнским указам все вернул наследнице Глебова. Павел многое сделал назло материнской воле, причем далеко не все осмысленно.
На коронационных праздниках одним из главных распорядителей невольно оказался Григорий Орлов. Неуемная энергия молодого красавца-гвардейца помогала пробивать толпы народа, которые иногда даже просто подвинуть по пути следования императрицы было трудно. Григорий купался в лучах славы.
В день коронации Екатерина, блестя глазами, подала любовнику лист с указом. Орловы получили графское достоинство, а сам Григорий произведен в генерал-поручики и стал генерал-адъютантом. Гришка опустился перед своей благодетельницей на колено, припал к руке:
— Государыня-матушка… благодарствую…
— Гриша! Да ведь я любя!
— И я, — не понял императорского неудовольствия Орлов.
— Матушкой к чему зовешь?
— А как?
— Прилюдно зови, а наедине к чему?
— Кать, да ведь ты императрица теперь коронованная, к тебе и подходить страшно.
Екатерина рассмеялась:
— И то… В комнату вхожу, словно голова медузина, все каменеют и заикаться начинают. Я изменилась?
Теперь улыбался уже и Орлов:
— Нет. Только краше стала от волнения.
Она присела в кресло, вздохнула:
— Устала, сил нет. Голова от короны болит, а того больше от мыслей. Павлуша, слава богу, выздоровел, хоть о нем сердце болеть перестало. Да все равно слабый он, любого ветерка боится.
— Поручила бы воспитание Павла Орловым, а не Панину, был бы сильный.
Императрица смеялась от души:
— Не в обиду будет сказано, Гриша, много ли ты книг прочел и языков знаешь, чтобы будущего императора воспитывать?
Орлов губы все же поджал, обиделся, но добрый малый — долго дуться не смог, тут же вздохнул:
— Кабы меня, как вон Потемкина, с детства к чтению приучали, я, может, и прочел бы.
— Ноне читай.
— А что?
— Я тебе список составлю.
— Только я по-французски не могу…
— Учись, Гриша, французские философы больше других сейчас пишут. Но пока русские возьми.
Немного погодя Екатерина все же поинтересовалась:
— А где Потемкин, неужто не вернулся из Швеции?
Григорий явно нахмурился:
— Вернулся, как не вернуться, там не оставили…
— И что же?
— Да все в порядке.
— А почему ко мне не пришел доложить?
— Ты занята была, я не пустил! — почти взвился Орлов. — Он мне все сказал.
«Ревнует», — поняла Екатерина и вдруг чуть улыбнулась:
— Гриша… у нас с тобой дите будет… тяжела я…
Орлов почти задохнулся, подхватил ее на руки, прижал к себе:
— Катя!..
И вдруг словно осознал нечто жизненно важное:
— Венчаться нам надобно немедля!
— Как?!
— Чтоб дите законным было.
— Как венчаться, Гриша?! И так едва держусь на престоле, а объяви сейчас о венчании, что будет?
Григорий расстроился: неужто теперь так и жить любовниками?
— Бестужев все о том же речь ведет, да только пока все расшевелится, я уж с пузом буду. Хороша невеста — под венец на сносях!
Орлов, услышав о заботе Бестужева, воспрянул духом, Екатерина вернула опального Алексея Петровича Бестужева-Рюмина сразу после переворота, как и Елагина, оба имеют на императрицу влияние. Его надо использовать. Григория мало волновало то, что невеста у алтаря будет пузатой, все лучше, чем тайно рожать, но он понимал, что вдруг этого делать нельзя, гвардию надо подготовить.
— Гриша, а Потемкина не гони, пусть при дворе будет. Я его камер-юнкером сделаю, чтоб имел право приходить. Забавный он… и поговорить есть о чем.
Конечно, Орлову мало понравился интерес любовницы к красавцу Потемкину и ее замечание о возможности разговоров с Потемкиным, но сейчас куда больше волновал вопрос женитьбы…
Над Москвой плыл колокольный звон. Много в Первопрестольной церквей, соборов и колоколов, не то что в Петербурге. Один колокол начнет, другой подхватит, остальные поддержат, звонят к заутрене, а чудится будто праздник какой…
Но Москва не торопилась признавать над собой власть императрицы-немки, ее в Петербурге гвардейцы на трон посадили, а Москва еще не осознала, она неспешная.
И правда, еще очень нескоро и Первопрестольная признает Екатерину Великую, хотя она так и останется иностранкой на престоле.
— Ничего, и тебя пересилю… Дай срок, справлюсь…
И вдруг точно гром с ясного неба: в гвардии заговор!
В гвардии?! Той самой, что возвела ее на престол, заговор с целью теперь низвергнуть и посадить «дурачка Иванушку»?! Да они в своем уме?! Мало было Петра, теперь надо и вовсе полоумного посадить, чтобы развалили Россию?
Первым желанием было закричать, чтобы провели жестокое расследование и казнили всех, кто только подозревается в участии. Но сказалась привычка не выдавать своих мыслей, промолчала, а через пару минут уже заговорила иначе.
Решению императрицы подивились и Панин, и Орловы: расследование вести секретно, чтобы и слух не просочился, пытки ни в коем случае не применять, если дело далеко не зашло, то и тем паче не усердствовать.
— Позовите ко мне Степана Ивановича, с ним еще поговорю.