Екатерина I
Шрифт:
– Угадал, – сказал Иванко, – я и есть портных дел мастер, а чего это немец поёт? – и кивнул головой на Лежандра, и мигнул знакомому ямщику, который хлебал квас, и опять выплыл из палаты своей лёгкой поступочкой.
А за вторым столом действительно сидел немец и пел немецкую песню.
Это был господин аптекарский гезель [124] Балтазар Шталь. Он сюда пришёл из Кикиных палат, из куншткаморы, и он был до того худ и высок, веснушки по всему лицу, что все его знали в Петерсбурке. Но он не часто бывал в фортине. Он состоял при куншткаморе для перемены винного духа в натуралиях. В год уходило на эти натуралии до ста вёдер вина, из которого сидели винный дух [125] . И потому, что он переменял этот винный дух, он, гезель, весь пропах этим духом. А теперь сидел в фортине, и против него сидел другой гезель, от славного аптекаря Липгольда, из врачёвской аптеки, с Царицына Луга, и тот был
124
Помощник (от нем Geselle)
125
Спирт.
Господин Балтазар спел песню, что он то стоит, то ходит, и сам не знает куда, – и объяснил наконец своему товарищу, старому немцу, что он для того пришёл в фортину, что уроды выпили весь винный дух. Он ругал их. Уродов было всего четыре человека, и главный урод был Яков, самый из них умный, и Балтазар поставил его поэтому командиром над всеми уродами, которые дураки. Никогда этого не случалось с ним, чтобы он так брутализировал [126] или показывал дурные тентамина [127] , вплоть до вчерашнего великого гезауфа [128] , когда он, Балтазар Шталь, нашёл к утру всех уродов почти больными от гнусного пьянства, и ещё должен был ухаживать за ними, потому что они натуралии.
126
Грубо обращался (от фр. biutaliser).
127
Поползновения.
128
Пьянства, попойки (от нем. Gesauf).
Старый немец сказал тогда:
– Тссс! – и так выразил, что он понимает такое трудное положение Балтазара и порицает уродов.
Сегодня же, сказал Балтазар, – ввиду того что господин Шумахер [129] за границей и он, Балтазар, теперь заменяет этого великого учёного (а дело это великой государственной важности, но лучше об этом не говорить, потому что в двух банках стоят у него особо такие две человеческие головы, о которых ни слова, и если эти натуралии испортятся, тогда начнётся такое, что лучше об этом не думать), – он пошёл на квартиру господина архиятера Блументроста – для того чтобы рапортовать и просить нового винного духа, так как старый уроды выпили до капли.
129
Шумахер Иоганн (Иван Данилович) (1690 – 1761) – учёный из Германии, в Петербурге жил с 1714 г . Был смотрителем Кунсткамеры и библиотекарем.
Старый немец сказал тут: «О!» – и так выразил одновременно, что уважает таких знаменитых лиц и сожалеет, что все они принуждены утруждать себя из-за уродов, но что он не желает подробностей о каких-то государственных головах.
– Что же сделал секретарь господина архиятера? – спросил его внезапно господин Балтазар. – Он затолкал мои доклады под чернильницу, закричал и затопал на меня, что когда царь болен, то об уродах нечего беспокоиться, и – рраус, рраус [130] – вытолкал меня в дверь. Так разыгралась эта трагедия.
130
Рраус – собственно немецкое heraus! – вон! (Примеч. автора.)
– Ссс, – сказал старый немец и потряс головой, показывая этим, что хоть считает Балтазара правым, но судьёй между крупными людьми быть не может.
Потом он сказал, переводя разговор в сторону от таких обидных воспоминаний:
– Да, действительно, конечно, хотя там наверху в самом деле, кажется, очень больны, и господин Липгольд сказал мне, что уже послан от господина архиятера человек в Голландию спросить consilium medicum [131] у господина Боергава, потому что здешние доктора не знают такого лекарства.
131
Врачебного совета (лат.).
Тогда, совсем успокоившись, господин Балтазар Шталь поднял палец и сказал негромко:
– Любопытно, какой интеррегнум [132] произойти здесь может! Но лучше не говорить! Господин Меншенкопф, вот кто будет править – клянусь! Но об этом ни слова.
Но когда он взглянул на старого немца – никого не было напротив. Старый немец был таков; испугавшись неприличного разговора, он
А в первой каморе сидел рыбак и пил, и в это время проходил Иванко, и рыбак вдруг остановил его и, вглядевшись, сказал:
132
Междуцарствие (лат.).
– Стой! Будто я тебя знаю, твой вид мне знакомый. Ты не рыбачил ли на Волге?
– Угадал! – сказал Иванко и сощурил глаза. – Рыбачил, на Волге, я самый.
И потом прошёл лёгкой поступочкой в угол и сел к столу, а под столом натаяла лужа от всех ног, и за столом сидели разные люди.
– Вот меня в смех взяло, – сказал Иванко негромко, – вижу, все здесь люди млявые. И почти все люди, завидя Иванку, разбрелись кто куда, а осталось трое.
Троим Иванко сказал:
– Ну, теперь будет потеха. Помирать коту не в лето [133] , не в осень, не в авторник, не в середу, а в серый пяток. Уже в Ямской слободе лошадей побрали, с почтового двора поскакали – в Немечину смерть отвозить. Меня в смех взяло – вижу, бродят все люди млявые. А завтра всех выпускать будут!
133
В народе Петра I называли котом. Отсюда частый сюжет в лубках «Как мыши кота хоронят».
И трое спросили: кого?
– А будут выпускать, – ответил Иванко Жузла, – портных мастеров, которые дубовой иглой шьют, и ещё отпускать будут на все четыре стороны волжских рыболовов, тех, что рыбку ловят по хлевам и по клетям. Их завтра отпускать будут – тут торг, тут яма, стой прямо! А вы млявые! Меня в смех взяло!
И тогда один из троих, с длинными волосьями, верно расстрига, пустил над столом хрип:
– Днесь умирает от пипки табацкия! [134]
134
Курительной трубки.
В скором времени в фортину взошёл господин полицейский капитан, а за ним двое рогаточных караульщиков с трещотками – и капитан прочёл указ: закрывать фортину, для многолетнего императорского здоровья. Он выпил над бадьёй, караульщики тоже. И ушли все люди, которые уже раньше всё знали, все мастеровые, которым скучно, и немцы, и шхиперы, и ямщики, разные люди.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Не лучше ли жить, чем умереть?
1
В куншткаморе было немалое хозяйство. Она началась в Москве и была сначала каморкой, а потом была в Летнем дворце, в Петерсбурке; тут было две каморки. Потом стала куншткамора [135] , каменный дом. Он был отделён от других, на Смольном дворе; тут было всё вместе, и живое и мёртвое, а у сторожей своя мазанка при доме. Сторожей было трое. Один имел смотрение за теми, что в банках, другой за чучелами, обметал их, третий – чистил палаты. Потом, когда по важному делу Алексей Петровича казнили, всю куншткамору поголовно, всё неестественное и неизвестное перевели в Литейную часть – в Кикины палаты. Так натуралии перевозили из дома в дом. Но это было далеко, все стали заезжать и заходить не так охотно и прилежно. Тогда начали строить кунштхаузы на главной площади, так чтоб со всех сторон было главное: с одной стороны – здание всех коллегий, с другой стороны – крепость, с третьей – кунштхаузы и с четвёртой – Нева. Но пока что в Кикины палаты мало ходило людей, у них не было такой прилежности. Тогда придумано, чтобы каждый получал при смотрении куншткаморы свой интерес: кто туда заходил, того угощали либо чашкой кофе, либо рюмкой водки или венгерского вина. А на закуску давали цукерброт [136] . Ягужинский, генерал-прокурор, предложил, чтобы всякий, кто захочет смотреть редкости, пусть платит по рублю за вход, из чего можно бы собрать сумму на содержание уродов. Но это не принято, и даже стали выдавать водку и цукерброды без платы. Тогда стало заметно больше людей заходить в куншткамору. А двое подьячих – один средней статьи, другой старый – заходили и по два раза на дню, но им уж водку редко давали, а цукербродов никогда. Давали сайку или крендель, а то калач, а то и ничего не давали. Подьячие жили поблизости, в мазанках.
135
Кунсткамера (oт нем. Kunstkammer) – палата редкостей, была организована Петром I ещё в 1714 г . Начало её положили коллекции редких животных и насекомых, привезённые Петром из-за границы в 1697 – 1698 гг. В 1719 г . коллекция была перевезена из Летнего дворца в Кикины палаты и открыта для посещений. По указу Петра I редкие экспонаты доставлялись в Кунсткамеру из различных уголков России. Собрание её к концу жизни Петра приобрело славу чуть ли не самого богатого в Европе.
136
Сахарный хлебец, печенье (нем.).