Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне
Шрифт:
Ворота немедленно заперли. Король настоял на том, чтобы подняться по парадной лестнице самостоятельно; правда, его поддерживали за плечи и голову. Это была печальная процессия. Дофин упал в обморок, и его унесли следом за королем, в сопровождении Екатерины и большинства старших придворных. Рухнув на кровать, Генрих сложил ладони в молитвенном жесте, что удалось ему с трудом. А затем начал бить себя в грудь, каясь в грехах, как будто уже готовился принять смерть.
«Повсюду слышались неумолчные горестные стенания; и мужчины, и женщины равно плакали о нем», — писал Трокмортон, бывший очевидцем этого печального события. Боялись, что король не проживет и нескольких минут. Вызвали королевских хирургов. Когда врачи пытались удалить обломки, Генрих проявил необыкновенное мужество. Испытывая мучительную боль,
Герцог Савойский тем временем вызвал личного хирурга Филиппа II, Андреа Везалия. Знаменитому лекарю принесли головы нескольких казненных накануне преступников. Он вместе с Амбруазом Паре, своим французским собратом, попытался при помощи деревяшек воспроизвести рану короля на черепах трупов. Пока они обсуждали результаты своих жутких экспериментов, Генрих угасал. Выходя ненадолго из забытья, он просил, чтобы играла музыка, и диктовал письмо французскому послу в Риме, выражая надежду на то, что недавно начатая борьба против еретиков продолжится, если он поправится.
Бросавшееся в глаза отсутствие Дианы де Пуатье отражало безнадежное состояние короля. «Мадам… не входила в опочивальню со дня его ранения, боясь, что королева выгонит ее», — писал один хронист. Екатерина разделяла супружество с Дианой, но последние мгновения жизни короля принадлежали ей одной.
Диана, укрывшись в дальней части дворца, с трепетом ожидала новостей о своем возлюбленном. За две ночи до кончины короля к ней, по приказанию королевы, явился офицер, требуя возвращения драгоценностей, принадлежащих французской казне и королевской фамилии, которые Генрих подарил алчной фаворитке. «Что, он мертв?!» — воскликнула она. «Еще нет, Мадам, но долго не продержится», — заметил офицер. В ответ Диана заявила — «пока дыхание теплится в теле ее господина, она будет повиноваться ему одному».
Вечером 4 июля у короля резко поднялась температура. Началось заражение крови. Поговаривали о вскрытии раны, дабы снизить давление и облегчить боль, но, когда сняли повязки, обнаружилось такое огромное количество гноя, что эту идею оставили. Генрих был обречен, и не оставалось ничего более, как ожидать его смерти. Этого события Екатерина боялась на протяжении всего своего брака, с тех пор, как вышла за него четырнадцатилетней девочкой. Она обожала супруга и страстно преклонялась перед ним. Всякий раз, когда Генрих уходил воевать, Екатерина и ее фрейлины надевали траур. Во время военных кампаний, не получая от мужа ни весточки, королева молилась дни и ночи напролет, принося Богу самые пылкие и экстравагантные обеты. Ее руки неустанно сжимали многочисленные амулеты и талисманы, дабы супруг вернулся домой невредим. И, хотя Екатерина знала о зловещих пророчествах, сулящих королю гибель касающихся рокового возраста короля, она оказалась не готовой к происходящему.
Перемежая молитвы слезами, Екатерина металась от умирающего мужа к сыну: на ее глазах Генрих терял зрение и связную речь, а юный дофин лежал в постели, рыдая и колотясь головой о стену, словно лишившись рассудка.
Придя в сознание в последний раз, король велел позвать сына и приказал ему написать Филиппу Испанскому, что передает под его покровительство свою семью и страну. Взяв дофина за руки, он сказал: «Сын мой, ты остаешься без отца, но не без благословения. Я молю Бога, чтобы ты оказался удачливее меня». «О, Боже мой! Как могу я жить, если отец умрет?» — вскричал юноша со слезами и снова упал в обморок.
Утверждают, будто 8 июля король призвал Екатерину и, после того, как настоял, чтобы брак его сестры Маргариты был заключен немедленно, «вверил своей супруге королевство и детей своих». На следующую ночь в комнате уже вступившей в брак Елизаветы состоялось тихое венчание Маргариты и герцога Савойского. Мессу отслужили поспешно, боясь,
Когда король оказался при смерти, наиболее влиятельные люди в стране собрались у постели своего господина. Однако единства среди них не было. Герцог Монморанси, коннетабль Франции, был наставником Генриха, другом и приемным отцом. Военный человек, консерватор, он был первым, после Короны и Церкви, землевладельцем во Франции, получая не только огромные доходы со своих феодов, но и безоговорочную поддержку. Несмотря на то что сам он исповедовал католичество, некоторые члены его семьи недавно стали протестантами или сочувствовали им. В последние годы жизни Генриха коннетабль объединился с Дианой, фавориткой короля, намереваясь лишить власти своих недругов, братьев Гизов.
Двое старших братьев де Гиз, из младшей ветви Лотарингского дома (герцогства на северо-восточной границе Франции), тоже могли обратиться за помощью к многочисленным вассалам. Старший — герцог Франсуа— был прославленным героем войны. Храбрый и славный солдат, он стал фаворитом отца Генриха, Франциска I. Его брат Шарль, кардинал Лотарингский, искусный политик, придворный высшего ранга, исполнял обязанности главного инквизитора Франции. Эта пара, оба ревностные католики, влиятельные, умные и расчетливые, представляла собой серьезную силу. За последнее время они впали в немилость, ибо не поддерживали возвращение Францией итальянских владений согласно условиям недавнего договора. А это, в свою очередь, вызвало большую симпатию к ним со стороны Екатерины. Теперь же они полагали занять центральное место в управлении страной. Мария, жена дофина, тщедушного сынка Екатерины, шестнадцатилетняя королева Шотландии, которой после смерти Генриха предстояло стать новой королевой Франции, приходилась им родной племянницей. К вящему раздражению Екатерины, Мария обладала огромным влиянием на своего мужа, еще подростка, но теперь уже короля, Франциска П. Молодая королева, в свою очередь, во всем полагалась на своих могущественных дядюшек: как в серьезных вопросах, так и в мелочах.
С того момента, как произошло несчастье, Париж из шумного праздничного города превратился в царство печали, где большинство жителей оплакивало смерть короля. А еще недавно подданные Генриха II боялись — и совершенно справедливо — неопределенности, в которой вдруг оказалось королевство. «Свадьба обернулась похоронами», — писал очевидец, и парижане, а за ними и вся Франция, облачились в траур по своему государю. Объявление королем Франциска II не особенно обнадеживало.
Монморанси и другие знатные лица— противники Гизов — оставались у ложа покойного короля, в то время как лекари извлекали его сердце и внутренности для отдельного захоронения, а потом бальзамировали тело. Повсюду в замке Турнель устроили алтари, комнаты и коридоры задрапировали черной материей. Вокруг набальзамированного тела короля по очереди собирались епископы и другие представители церкви. Стоя на коленях рядом с высокими зажженными свечами, они пели псалмы за упокой души Генриха, а комната умершего была превращена в часовню с алтарями в каждом углу кровати. На покрытых серебряной парчой скамьях стояли различные предметы, которыми пользовались во время каждой из шести ежедневных заупокойных месс. Екатерина, наряду со всеми, отдавала последние почести тому, кто был ее супругом без малого двадцать шесть лет. Преклонив колени, она прощалась с его телом, в то время как в замке началась тщательно подготовленная сорокадневная служба.
В этот критический момент коннетабль Монморанси и его партия были отодвинуты в сторону, Гизы же заняли главные посты в государстве. Несмотря на то что Монморанси— которого Франциск II не любил— был готов к частичной утрате прежнего влияния, вряд ли он мог представить, до каких пределов дойдет опала. По сути, подсиживание началось уже тогда, когда король был еще жив. Гизы заговорили о том, чтобы осудить коннетабля за плохую охрану короля во время турнира, а старик Монморанси бродил по коридорам, горюя об утрате своего господина и товарища по оружию.