Екатерина Великая. Как Крым стал нашим
Шрифт:
Екатерина Великая и Крым
Более 240 лет назад состоялось присоединение к Российской империи Крыма, Тамани и «всей Кубанской стороны». Эта историческая веха поразила современников и навсегда осталась в памяти потомков. Ведь всё прошло мирно, без единого выстрела. Хотя, конечно, если бы не победы нескольких поколений русских солдат и офицеров, Крым вряд ли стал бы непотопляемым российским фрегатом в Черном море.
Крымское ханство – осколок Золотой орды – веками представляло немалую опасность для России, в особенности – для ее южных рубежей, включая территории запорожского казачества и Малороссии. Ведь Крым в то время жил, главным образом, работорговлей. На полуострове действовали крупные невольничьи рынки.
А захватывали невольников,
Екатерина Великая
Россия в первые десятилетия правления Екатерины вынашивала амбициозный Греческий проект, в соответствии с которым на месте Османской империи должно было появиться несколько суверенных православных монархий. Крым в этой схеме занимал весьма скромное место…
Ситуация изменилась, когда фаворитом императрица и самым влиятельным человеком империи стал Григорий Потемкин. Широкий характер, с размахом, с авантюрной жилкой, но в то же время – реалист в политике, тщательно взвешивавший каждый свой шаг. Потому он почти не знал поражений, доводя до ума самые фантастические свои начинания. Потемкин понимал: чтобы наголову разгромить Османскую империю и освободить греков, а также другие христианские народы, подпавшие под турецкое владычество – необходимо перенапряжение сил. Страна может надорваться. Потемкин убедил императрицу ориентироваться на освоение Новороссии – с присоединением Крыма и Кубани. Он вспоминал, что Черное море в древности называли Русским, что князь Владимир штурмом брал таврический город Херсонес и именно там, в греческом храме, принял святое крещение. И это для нас важнее Константинополя…
В 1774 году закончилась очередная русско-турецкая война. Страны подписали Кучук-Кайнарджийский мир, по которому Крым признавался независимым, но Россия получила право держать на полуострове армейский контингент и военно-морскую базу в Керчи. Новый крымский хан – Шагин-Гирей – стал союзником России. С ними дипломаты несколько месяцев вели переговоры, на которых обсуждались контуры присоединения Крыма к России. Хан всё больше склонялся к воссоединению с Россией. Правда, не все признавали его власть: полуостров сотрясали мятежи, прекратить которые мог только Петербург. Но Потемкин воспользовался и этой смутой, обещая татарским мурзам тишину и покой.
Потемкину постоянно подталкивал Екатерину к решительным действиям, в десятках писем доказывая необходимость присоединения Крыма. Но императрица опасалась реакции Парижа, Берлина, да и Вены, которая настаивала на нейтральном статусе ханства… Потемкин настаивал: «Вы обязаны возвысить славу России! Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел: Франция взяла Корсику; Цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет стран в Европе, чтобы не поделили между собою Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставит… Поверьте, что Вы сим приобретением бессмертную славу получите и такую, какой ни один Государь в России ещё не имел». И в декабре 1782 года «матушка» сдалась, благословив своих верных слуг на присоединение Тавриды. Потемкин и его сотрудники, из которых отметим резидента при крымском дворе Сергея Лашкарёва и российского посланника в Константинополе Якова Булгакова, взялись за дело, засучив рукава. Умасливали предполагаемых противников, договаривались с союзниками…
Кроме того, Потемкин вместе с Екатериной готовили манифест о присоединении Крыма, который императрица подписала 19 (по старому стилю – 8-го) апреля 1783 года. В этом историческом документе Россия взяла на себя обязательства по отношению к коренным жителям Крыма – «охранять и защищать их лица, имущество, храмы и природную веру, коей свободно отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно». А главное, Екатерина выражала уверенность, что крымчане «из мятежа и неустройства в мир, тишину и порядок законный потщатся верностию, усердием и благонравием уподобиться древним нашим подданным и заслуживать наравне с ними монаршую нашу милость и щедроту». Время показало, что это не пустые слова.
Об этом манифесте поначалу знали немногие. Больше месяца официально он держался в тайне, но вся Европа видела, что Крым становится российским. И никто не мог этому помешать, хотя и в Стамбуле, и в Париже было немало охотников остановить имперскую поступь России на юге.
Сразу после подписания манифеста в Ахтияр – в будущую Севастопольскую гавань – направилась русская эскадра Федота Клокачева. Майским утром они прибыли в бухту – девять кораблей. Этот день запомнили все моряки. «При самом входе в Ахтиарскую гавань дивился я хорошему ее с моря положению; а войдя и осмотрев могу сказать, что во всей Европе нет подобной сей гавани – положением, величиной и глубиной. Можно в ней иметь флот до ста линейных судов; ко всему же тому сама природа такие устроила лиманы, что сами по себе отделены на разные гавани, то есть – военную и купеческую. Без собственного обозрения нельзя поверить, чтоб так сия гавань была хороша», – докладывал опытный флотоводец, один из основателей Севастополя, а в прошлом – участник Чесменской битвы, первый георгиевский кавалер среди моряков. Он стал командующим Черноморского флота и представил в Адмиралтейств-коллегию точную карту Ахтиарской бухты. Жизнь адмирала оборвалась той же осенью, в Херсоне, на верфях, во время эпидемии чумы, которая принесла немало горестей строителям Черноморского флота.
Протестовать попытался Париж. Французский посланник в Петербурге зачитал зачитал российскому вице-канцлеру «вербальную ноту», в которой выражалось недовольство действиями России в Тавриде. Но галлам напомнили о том, как в 1768 году Франция захватила остров Корсику в и дали им понять, что намерение России присоединить Крым «никак уже отменено быть не может».
Что до Турции, то оттуда поступали благоприятные известия. Османы понимали, что не готовы ни к войне, ни к дипломатической пикировке с Россией. Вскоре в переписке Екатерины появилось утверждение: «Булгаков передает, что они знают о занятии Крыма, только никто не пикнет, и сами ищут о том слухи утушать». История не опровергла этот оптимизм, а выражение «никто не пикнет» вполне можно было бы распространить и на всю Европу, легко смирившуюся с усилением позиций России в Причерноморье. Сработала многолетняя дипломатическая и разведывательная работа Потемкина, который не жалел ни золота, ни посулов, ни угроз, приучая союзников и оппонентов к тому, что Россия должна стать крупнейшей черноморской державой.
В день 21 годовщины восшествия Екатерины II на престол, 28 июня, на вершине скалы Ак-Кая Потемкин принял присягу крымской знати и представителей всех слоев населения ханства, которое превращалось в южный оплот России. И это был добровольный акт. Никакого насилия! Потемкин в письме к Екатерины называл Крым «трофеем, не обагренным кровью». Вскоре светлейший князь докладывал императрице, что «вся область Крымская с охотой прибегла под державу Вашего императорского величества; города и с многими деревнями учинили уже в верности присягу».
Скала Ак-Кая
Присоединение Кубани прошло не так гладко. Александру Суворову пришлось разгромить отряды ногайцев на реках Лабе и Ее. Но поражений полководец не знал, и в переговорах проявил дипломатическое искусство. В тот же день, когда Потемкин зачитывал слова присяги на крымской скале, Суворов лично привел к присяге мурз и беев двух крупнейших ногайских орд – Едисанской и Джамбулуцкой – под Ейском, после чего состоялись праздничные увеселения в духе народных традиций ногайцев.