Экипаж «Меконга»
Шрифт:
Раскраснелись от хмеля будущие мореходы, порасстегивали новенькие мундиры. В разгар пирушки Арсений Матвеев положил на стол смуглую руку ладонью книзу и по самую рукоять всадил в нее выхваченный из-за пазухи нож. Затем быстро спрятал нож обратно, и… диво дивное — ни кровинки на пораженной руке, ни царапинки! Да полно, не почудился ли сей нож с пьяных глаз молодым вертопрахам?
Весть о чуде в Демутовых номерах разошлась по петербургским гостиным. Говаривали, верно, что в старину и не такое еще бывало. Старики вспоминали отцовы и дедовы рассказы о дивном несгораемом на огне платке, каковой за тысячу рублей поднесли государыне Екатерине Первой заезжие грецкие монахи.
Впрочем, про Матвеева скоро забыли: не до него было. Войско Бонапартово переправлялось через Неман, началась война. Пороховым дымом заволокло эти грозные и славные годы.
Но был один человек в Петербурге, всегда одетый в черное, который не забыл о чуде с ножом. От верных людей он исправно получал сведения об Арсении Матвееве, где бы тот ни был — на Бородинском ли поле, в Тарутинском ли лагере, в Лейпцигском ли госпитале, откуда, оправившись от ранения, уехал Арсений в отцово имение под Тверью, на поправку.
Имя человека в черном было граф Жозеф Мария де Местр, посланник сардинского короля (лишенного своих владений) и значительное лицо в ордене иезуитов.
Перед войной существовал в Петербурге иезуитский пансион — немало отпрысков именитых семей за дорогую плату обучалось в нем латынским молитвам, божественной истории да еще послушанию и смирению. Воспитанники пансиона, выйдя в государственную службу, не забывали своих духовных отцов. Чаще других наведывался к де Местру молодой князь Курасов. Он-то и поведал сардинскому посланнику о прелюбопытном ноже: князь был в числе немногих статских, приглашенных на мичманскую пирушку, и сам видел, как Матвеев проткнул ножом руку, не причинив ей вреда.
Де Местр, выслушав молодого князя, призадумался. Нож, проникающий безвредно сквозь руку?.. Старый иезуит верил в небесные знамения столь же незыблемо, сколь в славное предначертание общества Иисуса — неусыпного стража веры и престолов. Поразмыслив, граф острым своим умом постиг: то было знамение свыше. Подобно ножу, проницающему тело, иезуиты беспрепятственно пройдут в покои монархов, в палаты сановников, дабы склонить их к истреблению вольнодумства. Довольно расплодилось богомерзких наук, от коих проистекло диавольское якобинство, разрушающее троны! Настала пора подвигнуть людские сердца к смирению пред божественным промыслом. Настало время возвысить орден вопреки гонениям, вопреки слепоте иных владык. Ему, Жозефу де Местру, выпала высокая честь — представить сие знамение ордену.
Граф решил не упускать молодого мичмана из виду. От бывших питомцев пансиона знал обо всех превратностях его военной судьбы. Знал граф и то, что Матвеев после ранения и отсидки в тверском имении был отозван в Балтийский флот, произведен в лейтенанты и пребывал ныне в Кронштадте.
В мартовский день 1815 года (тот самый день «страстной недели», когда на другом конце Европы русское войско начало штурм Парижа) возле дома сардинского посланника остановилась карета. Из нее вышел высокий узколицый человек и, аккуратно обойдя порядочную лужу талого снега, поднялся по ступеням в дом. Он сбросил шубу на руки старому слуге-французу, взбил прическу у висков, оправил серый сюртук и велел доложить о себе посланнику. Граф принял его немедля. Войдя в залу, узколицый человек почтительно поклонился.
Де Местр сидел в глубоком кресле у камина. Обратив к вошедшему пергаментно-желтое, в крупных морщинах лицо, он жестом указал на стул, сказал тусклым голосом:
— Какие новости, mon prince?
Молодой князь Курасов сел на кончик стула, поджал длинные, обтянутые панталонами ноги.
— Изрядные новости, ваше сиятельство, — ответил он тихо. — Удалось дознаться, что нож Матвеев с собой не возит, оставил его в Захарьине, отцовском имении. Засим, в Кронштадте снаряжается бриг «Аскольд» для дальнего плавания и обретения новых земель в Великом океане. Матвеев назначен на бриг старшим офицером…
— Это все? — Граф прикрыл глаза веками.
— Нет. Теперь, ваше сиятельство, главная новость. Третьего дни в компании офицеров, таких же умствователей и афеистов, каков он сам, Матвеев произносил крамольные речи: надобно-де в России созвать генеральные штаты…
Де Местр выпрямился в кресле, ударил сухонькой рукой по подлокотнику. Неожиданно молодо и зло сверкнули глаза на желтом лике.
— Полагаю, ваше сиятельство, — осторожно заметил Курасов, — полагаю полезным дать ход делу о недозволенных речах…
Де Местр остановил его жестом. И погрузился в раздумье.
— Нет, князь, — сказал он после долгой паузы, — мы сделаем иначе. Когда отплывает лейтенант на бриге?
— В июне.
— Превосходно! Мы долго ждали, подождем и еще — до июня. Дело должно быть сделано без лишнего шума. Не трогайте Матвеева…
Бриг «Аскольд» вышел из Кронштадта в середине июня. Попутные ветры понесли его по синему простору Атлантики к мысу Доброй Надежды. Плавание было долгим и трудным. «Ревущие сороковые» едва не погубили бриг. Рвались снасти, стонали доски обшивки под ударами волн, и уж не чаяли служители увидеть когда-либо берег милого отечества.
Много чужих земель и портов повидали российские мореходы и многие острова в Великом океане положили на карту.
На третьем году плавания обогнули мыс Горн, поворотили к северу.
В жаркий февральский день «Аскольд», изрядно потрепанный злыми штормами, вошел в «Реку января» — Рио-де-Жанейро (так назвал широкую бухту некий португальский мореход, приняв ее по ошибке за устье реки).
Лейтенант Матвеев, исхудавший, опаленный солнцем и ветрами, стоял на шканцах и смотрел, как медленно проплывает по левому борту знакомая по описанию гора Сахарная Голова (и впрямь похожа!), а по правому — мрачноватая старая крепость Санта-Круц, стерегущая вход в залив.
На крепостной стене появился человек с большим рупором, крикнул что-то по-португальски. Видя, что на бриге его не поняли, повторил вопрос по-английски: кто, мол, и откуда и долго ли были в море. Арсений прокричал ответ, тоже по-английски.
В глубине огромной бухты — островки, еще крепостца, тьма-тьмущая купеческих судов. На западном берегу, при подошве гор, поросших лесом, белеет средь пышной зелени город Сант-Себастьян. Темной глыбой высится гора Корковадо, проткнув вершиною пухлые недвижные облака. По-над городом, на холмах, — белые стены католицких монастырей. Зелено, солнечно, сине — райская страна, чистая Аркадия…