Экономика для обычных людей: Основы австрийской экономической школы

Кэллахан Джин

Что касается «Последнего героя» (видите, вам даже не пришлось долго ждать, пока я исправлю первый недочет!), представьте себе, что реалити-шоу заканчивается немного иначе. В оригинальной версии победителем стал парень по имени Рич, продержавшийся дольше всех. В нашей альтернативной вселенной Рич тоже выходит победителем, но, упаковывая свою аппаратуру, члены съемочной группы решают, что сыты по горло его фиглярством. Вместо того чтобы доставить его домой, они незаметно покидают остров, пока Рич в последний раз загорает нагишом.

Рич обнаруживает, что остался на острове один. Теперь он сталкивается с самой насущной человеческой проблемой: как выжить в прямом смысле этого слова. Что экономическая наука может сказать

о его ситуации? Укоренена ли наша наука в природе человека, или она является всего лишь результатом определенных общественных соглашений, которые мы вольны изменить по собственному желанию? Если кто-то не стремится стать как можно богаче или отвергает потребительство, приложимы ли к нему выводы экономической теории? Вот некоторые из вопросов, на которые я попытаюсь дать ответ в этой книге.

Вначале мы посмотрим, что представляет собой экономическая наука, а к Ричу вернемся в главе 2.

ЧАСТЬ I. Наука о человеческой деятельности

ГЛАВА 1. А что это вы тут делаете? О природе экономической науки

[Экономическая наука] характеризуется всеобщностью и является абсолютно и откровенно человеческой.

Людвиг фон Мизес «Человеческая деятельность»

Что мы изучаем?

Впервые приступая к изучению какой-либо науки, мы хотим узнать, что она изучает. Другой подход состоит в том, чтобы задаться вопросом, на какие основные предположения она опирается, исследуя мир? Принимаясь за новый предмет, мы прежде всего обычно стараемся получить представление, о чем все-таки речь. Прежде чем купить книгу по биологии, мы определяемся в том, что будем читать о живых организмах. В начале курса химии мы узнаём, что можем надеяться изучить, как образуются соединения различных веществ.

Многие полагают, что в общих чертах знакомы с экономической наукой. Однако если начать их расспрашивать, то окажется, что они затрудняются сформулировать ее предмет. Один скажет вам, что это «наука о деньгах». «Она имеет дело с бизнесом, прибылями и убытками и т.п.», — будет утверждать другой. «Нет, это дисциплина о том, как общество распределяет богатство», — уверен третий. «Неверно! Это поиск математических моделей, которые описывают движение цен», — настаивает четвертый. Профессор Израэл Кирцнер отмечает в своей книге «Экономическая точка зрения», что даже в среде экономистов-профессионалов бытует «ряд формулировок экономической точки зрения, поражающих своим разнообразием».

Причина этой неразберихи в том, что экономическая теория — самая молодая из известных человеку наук. Конечно, за несколько последних столетий, с тех пор, как экономическая теория была признана особой наукой, количество научных дисциплин выросло в несколько раз. Но молекулярная биология, например, является разделом биологии, а не самостоятельной наукой.

С экономической теорией, однако, дело обстоит иначе. Существование отдельной науки экономики ведет свое начало от открытия, что во взаимодействии людей в обществе существует предсказуемая регулярность, и возникла она сама собой, а не в результате чьего-то замысла.

Намек на такую регулярность, качественно отличающуюся как от механической регулярности физической вселенной, так и сознательных планов любого конкретного индивида, содержался в идее спонтанного порядка уже при первом ее появлении в западном научном сознании. До возникновения экономической науки просто считалось, что, если мы обнаруживаем

некий порядок вещей, значит, кто-то этот порядок обеспечивает: в случае физических законов это Бог, а в случае созданных человеком объектов и институтов — конкретные люди.

Первые политические философы предлагали различные схемы организации человеческого общества. Если план не срабатывал, его инициатор, как правило, говорил, что правители или граждане недостаточно добродетельны, чтобы воплотить этот план в жизнь. Ему не приходило в голову, что его план противоречил всеобщим правилам человеческой деятельности и не мог быть выполнен, независимо от добродетельности участников.

Расширение личной и политической свободы, начавшееся в Европе в Средние века и завершившееся промышленной революцией, выявило огромный пробел в существующей схеме знания. Западноевропейское общество все более явно переставало жить по указке правителя. Одно за другим отпадали ограничения в сфере производства. Вход в отрасль больше неконтролировался гильдиями, но, несмотря на это, плотников, кузнецов, каменщиков было достаточно. Отошли в прошлое королевские привилегии, прежде необходимые для вхождения в ту или иную отрасль производства. И хотя теперь любой человек мог открыть пивоваренный завод, пиво не затопило мир. Его производилось именно столько, сколько было необходимо. Никто не составлял единый план завоза товаров для города, но набор и объем товаров, декларируемых у городских ворот, оказывались приблизительно «правильными». В XIX веке французский экономист Фредерик Бастиа обратил внимание на это удивительное явление, воскликнув: «Париж накормлен!» Не экономическая наука создала эту регулярность, и в ее задачи не входит доказательство того, что эта регулярность существует, — мы наблюдаем ее каждый день. Экономическая наука, скорее, должна объяснить, каким образом это происходит.

Многие ученые внесли вклад в зарождающееся представление о том, что экономическая наука является новым взглядом на общество. Начало экономической науки следует отнести к гораздо более раннему периоду, чем обычно полагают; по крайней мере, к XV веку — к работам поздних схоластов из Университета Саламанки в Испании, которых Иозеф Шумпетер назвал первыми экономистами.

Адам Смит, возможно, не был первым экономистом, как его иногда величают. Но он сделал больше, чем какой-либо другой социальный философ, для популяризации представления о том, что если людям позволить свободно преследовать свои собственные цели, то возникнет общественный порядок, который никто из них в отдельности сознательно не планировал. Вспомним знаменитую формулировку Смита из его книги «Богатство народов»: свободный человек действует, как если бы «невидимая рука направляла его к цели, которая совсем и не входила в его намерения».

Австрийский экономист Людвиг фон Мизес в своем главном труде «Человеческая деятельность» отметил, что это открытие «ошеломило» людей, они узнали, что «человеческое действие может рассматриваться не только как хорошее или плохое, честное или нечестное, справедливое или несправедливое. Общественной жизни свойственна регулярность явлений, которую человек должен учитывать в своей деятельности, если хочет добиться успеха».

Мизес описал первоначальные трудности в определении природы экономической науки: «В новой науке всё казалось сомнительным. Она была незнакомкой в традиционной системе знаний; люди были сбиты с толку и не знали, как ее квалифицировать и какое определить ей место. Но, с другой стороны, они были убеждены, что включение экономической теории в перечень наук не требует реорганизации или расширения всей системы. Люди считали свою классификацию полной. И если экономическая теория в нее не вписывалась, то вина может возлагаться только на неудовлетворительную трактовку экономистами своих задач».