Экспедиция в один конец
Шрифт:
А жаждалось отсидеть этот час, дождаться конверта, отдать французу документ с резолюцией — и срочным порядком отправиться домой, где выпить полстаканчика коньяку, уйти в спальню и, завернувшись в одеяло, провалиться в волшебно избавляющий от физических страданий сон.
Под шипение жены, конечно. Эта дура даже в общем не понимает, как тяжело ему достаются деньги. Не понимает, и все!
Ей бы вот так… Выдержать! Это же–с ума сойти! Сиди тут на грани инфаркта и жди обалдуя французского! На валокордине и водичке! Объясни ей! Стерва…
Ему подумалось, что, возьми он в жены умницу секретаршу, все было бы по–иному… С пониманием женщина, со знанием людей и жизни…
А хотя, пришла последующая мысль, все они в принципе — одинаковы! Что те две вчерашние сучки, что эти кобылы с жопами раскормленными…
По крайней мере, для него. Вынужденного платить им за любого рода взаимные интересы. За давешний разврат, за умелое секретарствование, за семейный ужин и будущий предсмертный стакан воды…
Плати, Леонид Павлович! Кому — процент, а кому — долю. А как не сумеешь заплатить — никому не станешь нужен! А потому — что? Потому надо получать. Опять-таки: либо — долю, либо — процент.
КАМЕНЦЕВ
Солдат спал. Спал глубоко и утомленно. Он, еще не веря этому, прижался щекой к облупленной, изъеденной ржой стене бытовки, теплой от полуденного солнца — уже тускленького, осеннего, размытого поволокой легких струящихся облаков.
Осторожно провел ладонью по слезящимся от песчаного ветра глазам, всматриваясь в затекшее, смурное лицо прикорнувшего караульного "старичка", сидевшего на неуставном табурете и привалившегося затылком к стойке сторожевой вышки.
Прислушался, настороженно водя по сторонам головой. Зэки, сотоварищи по несчастью, работали вдалеке, за отвалами песка, откуда с порывами колкого ветра доносились приглушенные удары кувалд и шипение электросварки. Бригадир ушел из бытовки в глубь зоны, взглянуть на труды подопечных, и теперь он, Сергей Каменцев, остался один на один с внутренней запреткой рабочей зоны и с ветхой, грубо сколоченной из старых жердей и досок вышкой, где находился сморенный дремотой конвойный — способный, впрочем, в любой момент очнуться, передернуть затвор "калаша" и…
Громаду рабочей зоны, где шло строительство шлюза, опоясывал многокилометровый дощатый забор. Криво протянувшись по побережью Дона, он заворачивал к чахлым лесопосадкам, затем уходил в степь, утыкался в беленый кирпич караулки и от ворот ее вновь круто сворачивал к реке, образуя своими зигзагами "мертвые зоны", просматриваемые, вопреки правилам, лишь одним часовым.
Тюремная архитектура в созидании заграждений — обычно строго прямолинейная — в данном случае терпела ущерб от нехватки стройматериалов, и огрехи ее, видимо, должна была компенсировать солдатская бдительность. Естественно, категорически исключавшая преступный сон на посту.
Шел первый месяц его, Каменцева, срока. Первый месяц из предстоящих семи лет. Он уже свыкся с черной спецовкой, с заплатой лоскутной бирки на груди, обозначавшей его имя и номер статьи УК, свыкся с узкой панцирной шконкой, теплой барачной вонью, разводами на лагерный тяжкий труд, шмонами контролеров и окриками конвойных, покорностью перед блатными, "бугром" и начальником отряда низкорослым белобрысым лейтенантиком — надменно–хамоватым распорядителем его нынешней тюремной судьбы. Свыкся, принял как должное, полагая, что теперь остается одно: стиснуть зубы, незаметно и скромно сосуществуя в толпе подобных, не навлекая на себя ни гнева начальства, ни нападок извечно готовых к конфликту блатарей, не подставляясь ни поступком, ни словом под злобу и изощренное коварство лагерного быта.
И вот — шанс…
Но только шанс ли? Месяц назад здесь, в рабочей зоне, по окончании смены, недосчитались одного из зэков. Конвой проверил контрольно–следовую полосу, не обнаружив на ней следов, командир роты, полистав журнал со списком выезжавших из зоны машин, вышел к понурым зэкам, выстроенным в пятерки и, умудренно усмехнувшись, предложил:
— Подельник не хочет расколоться, в какую щель корешок его забился и куда пайку спроваживать надлежит? Нет? Так пусть по дороге в жилой сектор подумает. Об ответственности за соучастие. Бегунка мы найдем, а за раскол и за облегчение труда нашего большую поблажку обещаю. Думай, подельничек, думай!
То ли надумал тот, кому поблажку посулил капитан, и, вняв призыву, раскаялся перед "кумом", кто допрос бригады поодиночке незамедлительно в своем кабинете учинил, то ли конвойные псы беглеца унюхали, но уже через два часа вытащили бедолагу из выгребной ямы сортира, в стене которой он нишу себе вырыл, дабы отсидеться в ней пару недель до очередного выходного дня, когда караул с зоны снимут; оббили о его ребра солдатики и офицеры мысы своих сапожищ — и бросили в штрафной изолятор на голый бетон, причитая сокрушенно, что, мол, кабы покинул он зону, был бы раскручен на новый срок, а так — эхма! — лишь легким испугом обошелся, счастливец…
После изолятора отправлен был бегунок на больничку — по причине внезапных внутренних кровоизлияний и общего упадка здоровья — видимо, как отрядный сказал, случившегося от огорчения по поводу незадавшегося побега. Ну а после огорчился неудачник до такой степени, что и помер в закрытом медучреждении с диагнозом универсальной сердечной недостаточности, явив зэкам яркий пример вреда поползновений к оставлению территории, заботливо охраняемой государством и его специализированными вооруженными силами.
Каменцев раздвинул оцинкованную нить колючки, поднырнул под нее, вмиг покрывшись обморочной холодной испариной. И — бросил коротким рывком одеревеневшее от страха тело в тень под сторожевую вышку.
Только тут ему подумалось, что, не дай бог, подходит время смены караула и, застань его тут разводящий с солдатами, пощады не жди.
Разгреб влажный холодный занос песка под забором, нырнул, вжимаясь грудью в образовавшуюся лунку и — протиснулся наружу, сразу же усмотрев спасительный обрыв, ведущий к реке.