Экспедиция

Галина Мария Семеновна

Я взяла бумажку, сложила ее пополам и спрятала в карман.

– А какую-нибудь секретность соблюдать надо? – спрашиваю. – Подписку о неразглашении?

Потому что мне очень не нравится, когда с меня требуют какие-то подписки о неразглашении.

– С чего бы это? – удивился он. – Если вас условия устроят, мы вас примем. А говорить можете, что хотите. И не стройте никаких иллюзий. Ничем таким особенным здесь не занимаются.

– А пропуск? Пароль?

– Не валяйте дурака, – говорит, – играйте в Джеймса Бонда где-нибудь в другом месте.

– Тогда до свидания, – отвечаю вежливо. – Огромное вам

спасибо. – И вышла.

– Ну чего? – говорит Игорь уже на улице. – Ты туда пойдешь?

– Пойду. И хорошо, чтобы ты тоже пошел. Будешь прикрывать меня с тыла. Как сегодня. У тебя это здорово получается.

– Это что, ирония? – обиделся он.

– Нет, – говорю, – это сарказм. Я не хочу все время отдуваться за двоих. И выглядеть большей идиоткой, чем есть, – тоже.

– Это, – возразил он, – практически невозможно.

Галахад вонючий! Это он со мной такой храбрый. У меня просто потрясающая способность всех сажать себе на голову.

– Ты знаешь, – сказал он вдруг задумчиво. – А ведь это может оказаться очень опасно.

– Господи, – говорю. – Да что это с тобой? Сейчас и по улицам ходить опасно. Особенно вечером.

– Послушай, никто ведь не знает, чем они на самом деле занимаются. И что там будет, по этому адресу. Мне все это не нравится. Что-то тут не так. Мало ли что они тут тебе сказали...

– Конечно, не так. Все в этой жизни не так. А если бы все было так, как надо, они бы, по крайней мере, топили бы в этой конторе.

– Вот именно, – медленно сказал Игорь. – Это меня и беспокоит почему-то.

– Господи, да что же тут особенного?

– А то, что холод там стоял собачий. А этот тип сидел в пиджаке и рубашке. И я что-то не заметил, чтобы ему было холодно.

Вообще-то, я знаю одного малого, который всю зиму ходил в одной рубашке с коротким рукавом. Он был тощий и синий, как цыпленок, – в чем только душа держалась, но он был йогом и закалял волю, потому что хотел стать водолазом. Так что люди бывают со странностями – что тут удивительного?

* * *

В той бумажке, которую он мне дал, было написано, что сбор будет в Лейтенантском переулке, опять же, неподалеку. От моего дома туда пешком можно было дойти за четверть часа. Но идти было все равно неуютно. Часть снега уже успела вывалиться из туч и расползтись по земле аморфной массой, под ногами хлюпало. Переулок был почти пуст – лишь у колонки стояла скудная покорная очередь с бидонами и ведрами. Ветер свистел у глухого каменного забора, прорываясь в конец переулка, туда, где во тьме медленно ворочалось море. Под стеной лежала темная бесформенная куча – человек? Я не стала разглядывать, прошла отвернувшись, ускорив шаги.

На второй этаж флигеля, стоявшего во дворе старого нежилого дома с черными зияющими провалами окон, вела скользкая железная лестница без перил; в окне, выходящем во двор, тускло горел свет и мелькали темные силуэты. Я топталась у лестницы, поджидая Игоря, потому что не рассчитала и пришла на несколько минут раньше, чем мы договаривались, а эта гадина еще и опаздывала. Пока я там стояла, мимо меня наверх по лестнице прошло несколько человек – усталые, тощие, замерзшие. Я уж начала думать, что Игорь не придет, просто потому, что все

это мероприятие не имело смысла с самого начала. А упрекать малого в том, что он струсил или что-то в этом роде, толку не было – мне и самой было здорово не по себе. Но он все-таки явился. К тому времени уже совсем стемнело, и мне хотелось только одного – оказаться в месте, где относительно светло и не так уж промозгло. Больше ни один человек после Игоря не подошел – все, кому нужно, были уже наверху.

На входе никто не дежурил, никто ни о чем не спрашивал – ни удостоверений, ни направлений этих, ничего. Чем была раньше эта пустая огромная комната? Частью квартиры? Мастерской какого-то художника? Наверное, последнее, потому что на выгоревших обоях можно было разглядеть прямоугольники потемнее. Под потолком горела тусклая лампочка – своя подстанция у них была, что ли? Вдоль стены стояли ряды стульев, как в приемной у зубного врача. Может быть, именно поэтому на них никто и не сидел, все топтались посреди комнаты, сбившись в группки.

Я подошла к одной из таких групп и спросила:

– А чего мы ждем?

– Не знаю, – ответил мне человек в заношенном пальто из офицерского сукна. – Кажется, должны принести какие-то списки.

Наконец, списки принесли. Они были сразу у нескольких человек, вокруг которых немедленно образовалась толкучка. Я все медлила подойти и выяснить – где там моя фамилия и зачем все это вообще нужно? Но толпа вскоре рассосалась, и стоять в стороне было уже не удобно. Да и Игорь, набравшись храбрости, начал толкать меня в бок и шипеть:

– Ты чего! Пошли!

И мы подошли к тем, у кого эти списки были.

Пожилой человек в очках, водя карандашом по строчкам, наконец, отыскал мою фамилию и фамилию Игоря.

– Вы вместе, что ли? – спросил он.

– Ну да.

– Завтра с утра, – сказал он. – На Канатную, по тому же адресу. Подойдете к десяти, вас там встретят.

– И что будет? – поинтересовалась я.

– А вот этого, – ответил он, – я не знаю. Вы же вроде на работу вербовались, разве нет? Наверное, получите какую-то работу.

– Снег, что ли, будем отгребать?

Он усмехнулся.

– Снег и сам растает. Говорят, потепление идет. Но я, правда, не знаю. Все разбиты на группы, и у меня тут пять человек, в вашем списке.

– Пять? – говорю. – Ну, нас, положим, двое. А остальные – кто?

Он оглядел комнату. Народа в ней уже почти не осталось.

– Да все уже ушли, наверное. И вы бы шли себе домой... Завтра как раз и познакомитесь.

Мне было неуютно. Когда я ввязывалась во всю эту историю, понимаете, то по глупости вообразила себя этаким лихим корреспондентом, энергичной, но привлекательной журналисткой – словно в увлекательных фильмах, когда они там, рискуя жизнью, раскрывают всяческие страшные тайны, благополучно выбираются из невероятных приключений и еще умудряются при этом хорошо выглядеть. А теперь я ощущала на себе эту чужую личину, и мне казалось, все остальные тоже ее видят, все понимают и подсмеиваются надо мной – вежливо, исподтишка, но все-таки посмеиваются. Поэтому я сделала на лице выражение преувеличенного достоинства и откланялась. Игорь потащился за мной. Ему, по-моему, тоже было неуютно. Но, может, по какой-нибудь другой причине. Кто его знает? Чужая душа – потемки.