Эксперимент
Шрифт:
И, правда, весь романтичный образ девушки исчез, вместо него вернулся обычный вид: укоризненный и надменный взгляд, горделивое выражение лица.
– Левиафан, а ты специально задаешь такие вопросы о «высшем», чтобы потом все опошлить? Я ведь тоже могу рассказать о том, что прячется под твоей маской глумливости и безразличия.
– Это чего это у меня там прячется? – удивился он в ответ, словно не понимая о чем, идет речь.
– Да ты сам сентиментален до чертиков! Ты просто выбрал такой образ жизни, как бы говоря всем, что ты сама злость в обличии человека и в тебе больше ничего нет. Но это не так. Безусловно, ты жесток, этого у тебя не отнять, но ты еще нежный и ласковый. Иногда по ночам, я видела, с какой нежностью ты смотрел на меня, когда ты думал, что я сплю. Как ты умеешь ласково прикасаться, когда,
Левиафан улыбнулся, но ничего не ответил. Он просто не хотел отвечать, чтобы не начать доказывать обратное, это бы только доказало существование хороших качеств в нем.
– И плюс, ко всему прочему, ты меня любишь! – хихикнула Лилит, завершая свои мысли.
– Серьезно? – вытаращился он, едва сдерживая смех.
– Ты любишь меня и любишь очень сильно! В противном случае, я была бы уже давно мертва! Зло не умеет любить, а ты умеешь! – отчетливо произнесла Лилит.
Левиафан смеялся во все горло, между тем с ужасом копошась в голове, ища подходящие слова для ответа на утверждение девушки. Вдруг он решил действовать по-другому, отбросив панический страх перед словом «любовь».
– Ты посмотри, до чего ты довела меня! Мне страшно говорить тебе о словах любви. На протяжении того времени, пока я с тобой, мне кажется, что все эти высокопарные слова, ты не относишься к ним серьезно. Это, во-первых. Во-вторых: да, у меня есть к тебе сильные чувства, которые можно назвать любовью, ты об это прекрасно знаешь, я постоянно говорю тебе об этом. Но есть еще и «в-третьих» – это наши с тобой мнения о любви. Они очень различны. Ты считаешь, что любви нет, или возможно она есть, но тебе бы хотелось, чтобы эти чувств назывались как-нибудь по-другому. В моем же понимании – любовь – это самое наивысшее зло, которое только могло свалиться на голову человеку. Вывод: любовь и зло в виде меня – идеальная совместимость. Так что я зло, при этом в моем сердце самое огромное и больное зло – любовь. А если смотреть еще глубже, то я – зло, внутри меня – зло, и люблю я зло, которое зовут Лилит.
Через два часа они въехали в город. На асфальте кругом были лужи, по-прежнему капал тихий дождь.
Машина подъехала к дому, Лилит выпрыгнула и пошла к дверям, а Левиафан поехал сдавать вещи.
Выйдя из магазина, он осмотрел машину. Она вся была в грязных разводах. Вампир решил заехать на автомойку и привести свою «ласточку» в нормальный вид.
За кассой сидел молодой человек с очень недовольным лицом. Такой озлобленный вид, ярко выраженное недовольство жизнью в целом, а не какой-то конкретной ситуацией. А когда он увидел марку машины, то Левиафан практически услышал скрежет зубов от ядовитой зависти. Вампир подошел и протянул озлобленному кассиру деньги, как бы при этом пряча улыбку, но специально показывая вздернутый вверх уголок губ.
– Здесь не хватает! – крикнул кассир, пересчитав деньги, косо поглядывая то на машину, то на ее владельца.
Левиафан специально не доложил несколько монет. В кармане звякнула горстка мелочи, он зачерпнул ее и высыпал на подставку.
– А теперь? – спросил он.
Кассир, с красным лицом принялся отсчитывать нужную сумму.
– Это лишнее! – злобно ответил он, отбросил остаток монет на пол.
Левиафан сурово осмотрел блестящие кругляши, а затем молодого человека.
– Как мне это понимать? – вампир взглянул в глаза озверевшего кассира.
Лилит сидела на пороге дома и трепалась с университетским другом по телефону, когда к дому подъехала черная и блестящая машина.
– Перезвоню Ян. – Лилит отключила мобильник.
Левиафан вышел с огромным букетом роз и плавной походкой направился к улыбающейся девушке. Став на одно колено, он протянул ей цветы и улыбнулся.
– Спасибо! – рассмеялась Лилит над его постановкой, прижимая цветы.
– О, милая, что я слышу! – целуя руку, прошептал он.
– Что ты натворил? – спросила девушка, нюхая цветы.
Левиафан встал, снова улыбнулся и сел рядом, вертя в руках пачку сигарет.
– Я не натворил, я спас человеческую душу! – блаженно произнес он, вытянув ноги, разглядывая позвоночные ямки на спине девушки.
– У тебя слишком довольное лицо! Каким же способом ты спас душу? Сломал шею или что-то другое?
– Милая, ты действительно хочешь услышать это? – приподняв брови, спросил он.
– А почему бы и нет? Мне интересно, как ты развлекаешься и наслаждаешься своим хобби по спасению человеческих душ.
– На автомойке я встретил человека, который был не очень доволен своим существованием, и я не мог позволить себе пройти мимо и не попытаться помочь. Когда кто-то сильно страдает от жизни, то ему нужно дать от нее сильное лекарство, а то бедолага может потерять рассудок. Знаешь, люди ошибочно радуются и думают, что противоядие от жизни – это смерть. В этом они, конечно же, правы, но, думая, что с приходом смерти они избавятся от мучений, они глубоко заблуждаются и врут сами себе. Смерть ведь тоже не очень приятная штука, и от нее мучаются еще хуже, чем от жизни. Вот, пока я наслаждался кровью обреченного на жизненные терзания, я пересчитывал его ребра, показывая, что он ошибался, думая, что уже прошел весь ад на земле и ничего хуже быть уже не может. Может – боль. Ребра оказались на месте, все до единого. Меня это расстроило, Лилит. Я проверил каждую косточку, переламывая ее с оркестровым хрустом. У него было все в порядке. И его внешний вид тоже был ничего. Молодой мальчик, лет так двадцати пяти, с густыми каштановыми волосами, с ровной и смуглой кожей. От него не пахло болезнями. Он был полностью здоров, и я никак не мог понять, почему же он был так недоволен жизнью? Скорее всего, отсутствие денег помогло ему затаить кровную обиду на жизнь. Но когда я насыпал ему горсть мелочи, он с гневом Ареса скинул ее на пол. Неужели это нельзя назвать деньгами? Ему просто хотелось все и сразу, а такого не бывает, к сожалению. Надо что-то делать, чтобы как результат получить все, а не обижаться на жизнь. Все претендуют на готовое, сами в жизни добиваться ничего не хотят, а потом сидят с недовольными лицами, словно им какашку подложили под нос. И ты представляешь, у них даже сил нет убрать это дерьмо, чтобы не нюхать и не морщиться, будут всю жизнь сидеть на пятой точке ровно и ненавидеть всех, кто в чем-то преуспел в жизни. Я попросил его поднять мелочь, он отказался. Но я же культурный человек, поэтому попросил еще раз, в ответ я какое-то время разглядывал оттопыренный средний палец. Я, также культурно, вытащил его за этот же палец из здания, и за углом, на свежем воздухе, под пение проснувшихся после дождя птиц, сделал с ним все, что уже сказал, начав с ребер.
Лилит только периодически вздыхала, вертя головой из стороны в сторону. Ей не очень нравились методы Левиафана, которыми он пользовался при общении с людьми.
– Хамство не любят все, но превращать человека в труху, тебе не кажется это уже слишком? Ты же прекрасно мог бы с ним поговорить, но вместо этого в твоем «послужном» списке появился очередной труп.
– Я не очень люблю разговаривать с хамством. Для меня такой человек сравним с грязью. А его рот набит испортившимися продуктами. И как только он открывает свой гнилой рот, от которого исходит просто невообразимый смрад, хочется сразу же избавиться от грязи, но никак не начинать с ним общаться. Потому что, каждый раз, он будет отвечать и распространять смертельную вонь по свежему воздуху. А так как ты могла уже заметить, я очень педантичен, люблю порядок и очень хорошо чую запахи. Я решил, что этого, хм, гниющего человека надо почистить. Вот и все. Если бы та грязь не вылилась на меня, возможно, он продолжал бы дальше сидеть на кассе, с недовольным лицом, проклинал бы не сложившуюся жизнь, выращивая и распространяя гнилостные бактерии во рту.
– Как же с тобой тяжело иногда бывает! – вздохнул она.
– Лилит, его больше нет, поэтому я не вижу больше смысла обсуждать пустое место. А у меня для тебя еще кое-что есть.
Левиафан встал и вытащил из кармана коробочку. Из нее он что-то быстро достал, взял руку девушки и одел на безымянный палец кольцо. Оно было в форме змеи, кончик хвоста прикреплялся к голове. На золотой коже виднелись чешуйки, а вместо глаз красовались два зеленых камня, изумрудные глаза.
Лилит разглядывала кольцо, чувствуя себя как-то неуверенно и неловко. Ее всегда смущали подарки от мужской части, особенно, если подарок дорогой. Но, безусловно, ей было безумно приятно. Но молчать тоже было нельзя.