Экспресс Токио - Монтана
Шрифт:
Одна фраза была бессвязным комментарием к посланию президента Сенату. Заменив неустойчивую монтанскую климатическую модель традиционной калифорнийской, я сотворил из того, что вышло, метафору инфляции.
Мои слова не имели абсолютно никакого смысла, и когда я их договаривал, меня не просили развить мысль. Мне сообщали, что хотят вина, и, извинившись, уходили, хотя вина в их бокалах было и так предостаточно.
Еще я всем говорил, что видел у себя во дворе лося — прямо из окна кухни. Подробности не излагал. Просто смотрел на собеседника, пока тот терпеливо ждал, не добавлю
Маленькая пожилая леди вспомнила, что ей нужно в туалет. Вечеринка продолжалась, и всякий раз, когда я оказывался поблизости, эта леди отчаянно бросалась в разговор с ближайшим гостем.
Кто-то из тех, кому я рассказал свою лосиную историю, спросил:
— Тот самый лось, о котором вы говорили вчера?
Вид у меня стал слегка ошарашенный, но я ответил:
— Да.
Ошарашенность на моем лице медленно сменилась безнадежным смущением.
Кажется, я теряю разум. Он превращается в черепно-мозговую свалку. Гора ржавых консервных банок стала уже размером с Эверест, там миллион драндулетов, которым только и ехать что на свалку у меня между ушами.
Я проторчал на вечеринке три часа, хотя мне показалось, не меньше светового года однофразных лосиных историй.
Потом я вернулся домой и стал смотреть по телевизору «Остров фантазий». Началась реклама, и я схватился за последний шанс настроить душу и нервы — позвонил другу в Калифорнию. Мы сдержанно поболтали, пока не кончилась реклама. Ему было не особенно интересно со мной разговаривать. С большим интересом он занялся бы чем-то другим.
Пока мы, словно из зыбучего песка, выдирались из нашей беседы, я раздумывал, что он будет делать, когда повесит трубку. Может, нальет себе чего покрепче или, позвонив кому поинтереснее, расскажет, каким я стал занудой.
Уже собравшись заканчивать нашу тысячемильную болтовню, я сказал:
— Вот так, пишу и рыбачу. За неделю семь новых рассказиков.
— Кому это надо? — ответил друг. И был прав.
Я собрался было сказать, что видел у себя во дворе лося, но передумал. Сохраню для следующего раза? Нельзя так сразу тратить свой лучший материал. Нужно думать и о будущем.
ОТКРЫТО
Когда-то она стала хозяйкой китайского ресторана, и далось ей это нелегко. Кажется, она вложила в дело все, что заработала за целую жизнь. Раньше тут никакого ресторана не было, и ей пришлось начинать с нуля: на этом месте располагался итальянский магазин мужской одежды, который много лет обслуживал только пожилых клиентов. Клиенты умерли, и магазин закрылся.
Тогда появилась эта женщина и сделала из него китайский ресторан. Мрачные темные костюмы она поменяла на жареный рис и чау-мейн.
Она — это маленькая китаянка средних лет, когда-то очень симпатичная, а может, даже красивая. Свой ресторан она оформила сама. Уютный маленький мирок отвечал ожиданиям китайского нижнесреднего класса. Яркие, веселые китайские фонарики, недорогие свитки с птичками, стеклянные безделушки из Гонконга.
Она переделала все: потолок пониже, на стены панели, на пол ковролин. Еще — и немалое еще — кухня и два туалета. Вместе получилось недешево.
Она вложила в ресторан все свои сбережения, надеясь на лучшее, а наверное — и молясь о лучшем. К сожалению, оно ушло другой дорогой. Кто знает, почему разоряются рестораны? В нем была вкусная еда и нормальные цены, хорошее место, всегда много пешеходов, но люди не хотели там есть.
Я заглядывал в ресторан несколько раз в неделю и подружился с хозяйкой. Она оказалась приятной женщиной. На моих глазах ресторан медленно увядал. Бывало так, что, пока я ел, туда заглядывали всего два или три человека. А иногда и вообще никто.
Постепенно она взяла в привычку подолгу смотреть на дверь. Сидела среди пустых столов за пустым столом, смотрела на дверь и ждала посетителей, которые так и не приходили.
Она жаловалась мне.
— Не понимаю, — говорила она. — Такой хороший ресторан. Столько народу ходит мимо. Просто не понимаю.
Я тоже не понимал и, пока ел, становился ее тенью — так же смотрел на дверь, надеясь, что посетители придут.
Она повесила на окно огромную табличку ОТКРЫТО. Но поздно — уже ничего не могло помочь. На несколько месяцев я уехал в Японию. А когда вернулся, ресторан был закрыт. Ее время кончилось — пока она смотрела на дверь, та заросла паутиной.
Я не видел ее почти два года, затем в один прекрасный день мы столкнулись на улице. Поздоровались, она спросила, как у меня дела; я ответил, что хорошо, и она сказала, что у нее тоже.
— Вы ведь знаете, я закрыла ресторан, — добавила она.
Затем отвернулась и махнула рукой вдоль улицы в двух кварталах от нас, ломая безликость всего района, выступала вперед неоновая вывеска. Она сообщала, что ниже находится похоронное бюро «Адаме и Уайт».
— С тех пор, как закрылся ресторан, я работаю у Адамса и Уайта, — сказала женщина.
Голос ее звучал совсем безнадежно, и вдруг она показалась мне маленькой испуганной девочкой, которая, едва проснувшись от страшного сна, торопится пересказать его, пока видение живо настолько, что дитя не может отличить его от реальности.
Пауки в доме
Осень. Пауки в доме. Они пришли с холода. Они пришли на зимовку. Я не возражаю. На улице холодно. Я люблю пауков и рад им. В моей книге им самое место. Я всегда любил пауков, даже когда был маленьким. Боялся других — мальчишек, например, а пауков не боялся.
Почему?
Не знаю — потому что вот так вот. Может, в прошлой жизни я сам был пауком. А может, и нет. Кому какое дело? За окном воет ветер, а паукам в моем доме тепло. Кому они мешают? Будь я мухой, может, и задумался бы, но раз я не муха, то не о чем говорить.
…и пауки-красавцы попрятались от ветра.
Близкие мертвые друзья
Однажды в своей жизни он понял, что близких мертвых друзей у него больше, чем живых. Впервые об этом подумав, он решил проверить, так ли это, и за полдня, словно страницы телефонного справочника, перевернул в голове тысячи людей.