Экстерминатор

Чернов Антон

— Керг, — кивнула мне женщина средних лет в самом обычном на вид, даже лишённом живого секретаря в проходной кабинете.

— Госпожа подполковник! — щёлкнул каблуками я.

— Вольно, — ухмыльнулась она. — Итак, времени у меня мало, так что слушай: ситуация у тебя редкая, почти уникальная. Претендовать на звание старшего сержанта, ещё не закончив учебку — редкость. Но курс ты, насколько я знаю, почти нагнал?

— Точно так, госпожа подполковник! С некоторыми лакунами… — начал было я.

— Непринципиально, Керг, — отмахнулась она. — Вопрос в экзаменационном задании, Керг.

— Э-э-э… не ознакомлен с таким, госп…

— Естественно, не «ознакомлен». Условия передаются претендентам на реальной

службе. Каждый выпускник командирских курсов получает задание, и присвоение звания зависит от результата. Командное задание, для сержанта и отряда, — уточнила она.

А это… сложно. Как понятно, мои сокурсники УЖЕ имеют свои отряды, из которых и вышли. И будут руководить ими же — так, по логике, выходит. Или получат новые, но в любом случае: старший сержант — это ветеран. В рамках субординации между службами, приравненные к капитану полиции в звании, на минуточку! И тут возникает очень неприятная проблема: а меня этот боевой отряд вообще слушать-то будет? И вот как-то весь мой опыт подсказывал: ни хера не будет! То есть со временем, с конфликтами, возможно и «да». Только вот «экзаменационное задание» практически наверняка будет провалено. Просто не успею «застроить» и «себя поставить», это при том, что мордобойщики в подчинении могут быть и покруче Марка. Да и вообще — опыт… Выходит крайне неприятная картина.

— Тогда смысл моего обучения на курсах, госпожа подполковник, от меня ускользает, — честно озвучил. — Если я не смогу сдать экзамен…

— Я потому тебя и позвала, Керг. Хорошо, что понял. И отдавать тебе под начало, пусть и временное, готовый отряд — бессмысленно. Так что твоя задача — составить свой. Из твоих соучеников в училище, — озвучила полковник. — Экзамен будет для твоего отряда и тебя. Вербовочный журнал, — положила она на стол планшет. — И командирский органайзер, хотя последнее — в первую очередь. На этом всё, свободен, — кивнула она тому, что я прибрал к рукам планшет.

Вышел, задумался. Вообще — логично всё выходит. «Зелень» будет руководить отрядом «зелени». Но мне надо ОЧЕНЬ хорошо подумать, чтоб не угробиться и не угробить тех, кому предложу войти в отряд. Потому что это будет не «приказное распределение», а именно предложение соученикам. И не только экстерминаторы: оператор-аналитик и полевой медик в отряд регламентно входят. И вообще — надо ознакомиться подробно. И… покинуть учебку, хотя бы на пару часов. Есть человек, который несмотря на пьянство, может мне помочь. И советом насчёт людей, да и насчёт меня: всё же в определённом смысле, Степаныч заменил мне погибших в экспедиции родителей. Спасатель и медик они были, чем, в общем-то, мой путь в учебку и определили. А после похорон чиновник социального департамента прямо спросил, после теста у медика: иду ли я в приют или начинаю жить самостоятельно, имея до совершеннолетия некоторую пенсию-дотацию? Я тогда решил — сам, да и не пожалел.

Но Степаныч оказался тем, кто в определённом смысле заменил мне отсутствующих родителей. Можно и без его советов обойтись. Но… не нужно. Да и следовать этому совету или нет — я ещё подумаю. Но получить его — точно надо.

4. Первый блин

Мои родители, ну и я, соответственно, жили в «чиновном квартале», жилых блоках, предназначенных для служащих города. Была ли разница с обычным гражданским или коммерческим жильём — я толком не знал. Площадь была явно больше социальной нормы, а в остальном — квартира как квартира, большую часть комнат которой я просто запер, запуская раз в два-три месяца робоуборщиков. Мне было не нужно, да и воспоминания…

Но вот что было точно удобно, так это расположение квартала относительно учреждений, в том числе и учебки. Многие из соучеников жили в кампусе не из-за учёбы и отсутствия времени, а просто потому, что до дома им добираться выходило час, а то и два. Только в одну сторону, с пересадками монорельса!

Мне же было достаточно пройти пару километров до жилого блока, так что в учебке, до своего нового назначения, я задерживался исключительно по делу, в смысле учёбы-тренировки, да и раз десять за почти пять лет учёбы. Правда, возникал не слишком удобный момент: Степаныч, единственный из моих соседей, с которым я общался…

Кстати, довольно занятно вышло с соседями. Первые недели после гибели родителей ко мне подошли, кажется, все обитатели жилого блока. Предлагали помощь, сочувствовали. А я огрызался, естественно, хоть и без особого хамства. И — отстали. А потом я узнаю: я — наркоман, проститутка и асоциальный элемент, порочащий память достойных родителей. Такие «милые» разговоры ходили среди соседушек, ставших при встрече отводить глаза и отмалчиваться на приветствия.

Возмущался, естественно, грубил — но плюнул. А Степаныч, который с соседями общался исключительно направлениями, куда им идти, потом объяснил. Всего я тогда не понял, да и сейчас не до конца понимаю этих глупых людей. Но мне надо было плакать и благодарить — тогда мне бы помогали. А на моё взрослое поведение последовала реакция… Ну, в общем, соседи внутренне считали, что «должны помочь сироте». При этом — тратить время и силы на это не хотели, если их не просить и не благодарить. И это противоречие привело к тому, что вариант с гадким мной оправдывал их бездействие в собственных глазах. Довольно идиотская ситуация, когда десятки взрослых людей вместо простого равнодушия видели во мне этакое «зло», причём из-за своих же ратоморфов в их головах. Но людям такое свойственно, что мне Степаныч наглядно и на примерах показал. Не говоря о том, что я в этом примере жил.

Через несколько лет «общественное мнение» вроде как изменилось, но тут уж я посылал здоровающихся со мной соседей в различные путешествия, по примеру Степаныча. Потому что лечить их «душевные травмы и терзания» мне было совершенно не интересно, а поведение по отношению ко мне было совершенно сволочным.

Ну да ладно, было и было, тем более, не общаюсь я с ними. Просто Степаныча я стабильно навещал не реже раза в неделю. И поговорить-посоветоваться с ним надо, а чувствую я себя неудобно как-то. Пока зубрил, как проклятый — и мысли не возникало, а вот теперь понимаю, что пропал — ни ответа, ни привета. Я перед стариком отчитываться не должен, конечно. Но всё же очень неприятное чувство есть.

А главное — я его номера коммуникатора не знаю, да и он мой,вроде, тоже. Не было нужды узнавать, да и имени, настоящего, как-то не довелось узнать: Степаныч и есть Степаныч, да уж.

Но два километра — расстояние не велико, да и телепаться нога за ногу у меня возможности нет. Я с этими командирскими курсами и набором отряда оказался жёстком… жопе, в общем, только по-умному. Так что время для воспоминаний и ощущения себя не самым обязательным парнем вскоре подошли к концу, а я, проигнорировав кивки нескольких соседей, постоял пару секунд перед дверью Степаныча, ну и зашёл к старику.

Сам он сидел за терминалом, просматривал в сети какие-то данные, попивая, по своему обыкновению, какое-то пойло из кружки.

— Привет, Коля, — небрежно кивнул он, не отрываясь от терминала. — Как учёба?

— Привет, Степаныч, — с облегчением ответил я, всё же ожидая от встречи какого-то неприятного разговора, но — пронесло, похоже. — Учёба терпимо. Сам-то как, всё пьёшь?

— Не пью, а смягчаю шок от контакта с этим безумным миром доступными средствами, — наставительно помахал старик кружкой. — Нормально я, что со мной сделается? На тело, погружённое в сорокоградусную жидкость, никакие законы не действуют. Ни физики, ни биологии, ни города, — хмыкнул он.