Экстрасенс
Шрифт:
– Я подумаю, – ответил Владлен.
– Поймите, мы себе ничего не оставляем. Я почти каждый день говорю с родственниками, и каждый раз мне стыдно. Рады бы делать только бесплатно, но государство нас не финансирует. Или вовсе отказывайся от операций, или вот так, как мы.
– Я подумаю, – повторил Владлен.
– Сердце мы ей подтянем насколько возможно и недели через две выпишем.
Войдя в подъезд, Владлен сразу сунулся в железный почтовый ящик квартиры, где жила их лестничная телезвезда Костикова. Там лежал лоскуток бумаги с одним словом:
«Согласна».
Это
Чуть больше двух лет назад одна контора предложила фирмочке, в которой тогда трудился Владлен, провести в домах микрорайона кабельное телевидение. И почти в те же дни какие-то алкаши заявились в их офис, когда он сидел как раз один, и высыпали на стол интересные штучки размером с пуговку. Всмотревшись в них, он пришел в неописуемый восторг и удивление. Это оказались гляделки и подслушки!
Он не стал допытываться у алкашей, где они это добро приватизировали. Скорей всего, из подвернувшегося контейнера с грузом, что пересекал просторы России и был заказан какой-нибудь сверхсекретной службой.
Владлен постарался сделать скучное лицо, отвалил алкашам какую-то мелочь, как бы просто из жалости, и нехотя отодвинул гляделки в сторону.
Но, едва они удалились, сгреб их в коробку, переложил поролоном и после работы отнес домой. А тут как раз пришла пора ходить по собственному дому с установкой заказа. Общей антенны у них давно не было – поломали бомжи, разгуливающие но крыше из одной части чердака в другую. Жильцы давно повырывали подводку к ней и пользовались комнатными антеннами. Поэтому он проводил кабель с лестницы в квартиру, а там – туда, куда указывали хозяева. И кое у кого поставил гляделки с подслушками. Надо же было проверить их в деле.
Работали они отлично, и Владлен, когда было нечего делать, мог смотреть теперь собственное кино – из личной жизни соседей.
Жизнь у соседей оказалась на редкость малоинтересная. Он скоро бы бросил это занятие как не оправдавшее себя и снял бы у них дорогостоящие гляделки, если бы не одна из квартир. Та, в которой проживала Аня Костикова с сыном. Увиденное там стоило всех его затрат. Ну тихонюшка с добрым обволакивающим голосом!
Вот уж где черти водились!
Иногда он наслаждался впрямую, так сказать, живым репортажем. А иногда – записывал, оставляя еще и на потом. Так у него получилось несколько полнометражных фильмов. Со вздохами, стонами и всем, что им сопутствует.
Однако мысль о пяти штуках запала ему в душу совсем недавно. После бесед с кардиологами насчет матушкиной операции. И вот же, вроде бы начинало светить!
Туда, где лепят кирпичи
В здании районного суда собрались мужики-автомобилисты из соседних с бедолагой домов. И жена умершего вместе с дочкой.
– Будем драться до последнего, – говорили автомобилисты. – Человеку благодарность надо выдать за очистку общества, а не судить.
– И все, что было, продал, – жаловалась жена. – Дочке подруга с работы купила новую куртку. Так он по дороге из школы подошел, снял ее и пропил.
Но так говорили они в коридоре. Судья же их слушать не пожелала, как не имеющих отношения к обстоятельствам дела.
– Лучше бы шли они по домам, – косясь на них, шептал в перерыве адвокат, – иначе вкатят вам убийство с помощью заранее подготовленных средств.
Прокурор потребовал наказания в восемь лет, адвокат говорил долго, занудно и то просил проявить снисхождение и ограничиться годом, то вовсе отрицал состав преступления и предлагал оправдать.
Приговор прозвучал как выстрел – три года условно.
– Поздравляю, – говорил, радостно улыбаясь, адвокат. – Полтора года проведете на химии и вернетесь в нормальную жизнь. Советую кассацию не подавать, а то ведь могут и прибавить.
Вика заплакала, едва объявили приговор, Не могла остановиться и плакала, уткнувшись лицом в мокрый платок.
Ему же казалось, что весь этот ужас происходит с кем-то другим. Что еще минута-две, он стряхнет с себя все, что происходило в эти месяцы, и засядет за работу.
Только работу ему теперь назначали другие люди. И они отправили его под Выборг на кирпичный завод, в спецкомендатуру номер шесть.
Сколько раз он вспоминал всевозможные классические фразы типа: «Где суд, там и неправда», «От сумы да от тюрьмы не зарекайся», «Суд – это машина, и она переезжает каждого, кто под нее попадает, невзирая, прав он или не прав». И еще напоминался абсурдистский роман Кафки под названием «Процесс». Николаю он всегда казался бредовой фантастикой, а теперь с его судьбой творили похожий бред.
И все же продолжал надеяться на победу здравого смысла. Да и в самом деле, если бы покойный не растворитель, который невозможно перепутать с водкой, а, скажем, отвертку бы проглотил? Неужели и тут дело довели бы до суда?
– Поймите, им нужен процент раскрываемости. Основное количество преступлений остается нераскрытым, а им необходимо отчитываться. Вы и повышаете их процент, – внушал адвокат. – С вами станут разговаривать в спецкомендатуре. Бога ради, не говорите, что не согласны с решением суда. Сразу запишут, что не желаете встать на путь исправления, – напутствовал адвокат. – Лучше скажите, что искренне признаете свою вину и всей душой раскаиваетесь в содеянном. Без этого вам срок не скостят.
Все так и было. Поселок под Выборгом, куда Николай доехал на дряхлом, времен полета Гагарина в космос, автобусе, назывался Ленинец-2. Где находился Ленинец-1 и был ли вообще такой, Николай так и не узнал. За все полтора года. Дорогу к комендатуре номер шесть местный мужичок показал ему сразу и дружелюбно.
А дальше Николай увидел высокий забор с колючей проволокой наверху, скрипучие металлические ворота и кирпичный домик – контрольно-пропускной пункт с вертушкой внутри.
Лысоватый круглолицый майор, время от времени поглядывая на Николая, перелистал его личное дело и спросил:
– Ну, как теперь думаете жить? Все так же ваньку валять или станете исправляться? Вроде бы столько лет вас учили, кандидат наук…
– Постараюсь примерным поведением загладить свою вину, – выговорил Николай заранее выученную фразу. Прозвучала она неискренне, но майору вряд ли хотелось вдаваться в психологические глубины.