Экстремальная Маргарита
Шрифт:
Услышав собственное имя, Маргарита вспыхнула, как пучок сухой соломы. Ею овладело бешенство. Девица, устроившая Никите Кармелину транзит на тот свет, использовала ее имя!
Миша, выдав тайну субботней халтуры, желал получить вознаграждение за откровенность. Он привлек к себе вожделенную красотку и попытался поцеловать ее в губы. Результат оказался совершенно неожиданным — каким-то невероятным образом, описав плавную дугу в воздухе, он очутился на пыльной земле, у ног соблазнительной девушки. Вид у Миши был, прямо сказать, удивленный. Его рот, приготовившийся к поцелую, так и остался открытым.
— Надеюсь, ты не сильно ушибся, —
Прежде чем изумленный Миша поднялся с земли, девушка скрылась из виду.
* * *
Два имени повторял Александр, словно заклинание, тоскливо закатывая глаза, постанывая, не находя себе места…
— Ритусик! — стенал он. — Куда ты делась, моя новозеландская малышка!
Его малышка (почему-то новозеландская) скакала сейчас, словно богиня охоты Диана с луком и стрелами за спиной, по индустриальным джунглям, выслеживая дичь. Если бы беглянка слышала, сколько нежности вкладывает неверный друг в присвоенный ей эпитет, она бы ненавидела Валдаева не так сильно.
— Пульсатиллушка! — продолжал рыдания Александр. — Где тебя носит, анаконда бессарабская?
Для любимой кошки Валдаев измыслил более сочное определение.
И Маргарита, и Пульсатилла покинули сыщика, бросили его на произвол судьбы. И если на встречу с Маргаритой Валдаев еще надеялся, пусть даже и в тюремной камере, то исчезновение Пульсатиллы носило характер загадочный и, к сожалению, необратимый. Кошка никогда раньше не покидала пределы валдаевской квартиры, ее абсолютно не влекло на улицу, в подвалы, на крышу. Хотя приоткрытая дверь — пока Александр, например, относил к мусоропроводу мешок с мусором — давала возможность смыться.
Валдаев решил, что любимое чадо украли. Поэтому он волновался о судьбе драгоценного млекопитающего даже больше, чем о судьбе Маргариты. Александр не сомневался, что в случае опасности ловкая и смелая охранница агентства «Бастион» сумеет защитить себя. Чего нельзя было сказать об изнеженной, томной, утонченной и немного заторможенной Пульсатилле. Бесстрашная Маргарита умела классно стрелять, прыгала с третьего этажа, водила мотоцикл и авто. А Пульсатилла с усердием выполняла одно-единственное физическое упражнение: лежала на диване среди подушек. Маргарите грозило всего лет восемь тюрьмы, Пульсатилле — опасность быть переделанной в шапку или воротник, учитывая качество ее меха.
Поэтому Валдаев буквально убивался по исчезнувшей кошке. И даже спросил у Здоровякина, не объявить ли Пульсатиллу в розыск.
— У тебя фотография есть? — с предельно серьезной рожей поинтересовался Илья. — Нет? Тогда можно сделать фоторобот.
— Свинья ты бразильская, — буркнул убитый горем Валдаев.
Здоровякин выглядел не более счастливым. Кроме неприятностей на работе (дело Кармелина у них с позором отобрали, и теперь сыщики погрязли в унылой текучке, как портовые проститутки в грехе), Илью раздирали на части сильные чувства — страстная любовь к Настасье и острая жалость к Маше и близнецам.
В общем, головы у друзей были забиты отнюдь не производственными проблемами. Личное превалировало над общественно полезным. Валдаев обдумывал, как найти пропавшую кошку, Здоровякин искал путь, как совместить Настасью с семьей.
— Что, несостоявшиеся майоры, результаты есть? — хмуро спросил Зуфар Алимович, заглядывая в кабинет.
После того как ребятишки проворонили Маргариту Дорогину, он разговаривал с подчиненными сквозь
— Валдаев, отчитаться по делу Афронинова и разбойном нападении в Пушкинском парке! Здоровякин, отчитаться по делу Галатасова и Дрожжина!
— М-да, — посмотрел на друга Александр, когда недовольное начальство изволило закрыть за собой дверь. — Мы впали в немилость.
— А ты чего хотел? — невесело отозвался Илья. — Если б бросились тогда за Марго, догнали бы. И если б ты телефонный шнур не выдрал.
— Ты предпочитаешь видеть Риту в камере? — хмуро спросил Валдаев.
— Не знаю… Только те, кто теперь занимается этим делом, уж точно ее надолго посадят. А мы бы проявили лояльность.
— При чем тут наша лояльность? Если она убила Кармелина и подставила Германцева, то получит столько, сколько заслужила, — с непонятной жесткостью заявил Валдаев. Хотя его сердце сжималось, когда он представлял милую крошку на тюремных нарах.
Надо сказать, что после отстранения от дела Кармелина Валдаев занялся расследованием — теперь неофициально — гораздо более напряженно, чем прежде. Он взрывал копытами асфальт в поисках бесследно исчезнувшей Ариадны Стоккер и любовницы Никиты, приняв за отправную точку свою уверенность в честности Маргариты. К глубокому сожалению сыщика, эта уверенность была вовсе не стопроцентной. Сомнения терзали благородного юношу, как стая голодных псов. Он не мог бы поклясться здоровьем лучшего друга Ильи, что безоговорочно верит в невиновность Маргариты. Но раньше он был связан по рукам и ногам профессиональной беспристрастностью, требовавшей подозревать всех, даже любимую. А теперь стоял в стороне от расследования, с ужасом подозревая, что его лихие коллеги умело смастерят из собранных улик прочную удавку на шею Маргариты. Поэтому Александр перебрался на сторону слабого… слабой, вернее, вовсе не слабой, а очень даже сильной, но попавшей в беду девушки. Он решил безоглядно допустить, что все слова Маргариты — несомненная правда, и, суровый и решительный, встал на защиту огнеупорной малышки…
— Где же моя Пульсатиллочка? — вспомнил Валдаев.
— Да найдется твоя Пульсатиллочка, — небрежно отмахнулся Здоровякин. Печалиться еще и о кошке казалось ему глупостью. Сколько в жизни разнообразных проблем кроме этого!
— Ее точно украли. Может, в мое отделение милиции съездить, потолковать с парнями?
— Давай-давай. Они тебя, наверное, уже ждут
— И ОМОН вызвали. На случай захвата опасных преступников, сперших твою кису.
— Бесстыжая кадушка! — обиделся Валдаев. — Я ведь переживаю! Ты, Здоровякин, просто грубое, неспособное тонко чувствовать животное!
Пропитанный затаенной болью взгляд Ильи говорил о том, как глубоко заблуждается друг. Чувствительность здоровякинскои души соответствовала размерам его тела.
* * *
Переезд с улицы Первомайской на улицу Маркса занял целых пятьдесят минут. Погружаясь в теплые объятия осени, город сиял золотистыми красками. Остатки летней роскоши — островки темно-зеленых листьев — смешивались с сочной сентябрьской палитрой. Ветви деревьев полыхали багрянцем, алели закатным светом, ярко вспыхивали пурпуром. Словно драгоценные золотые медальоны, ветер перебирал желтые листья берез, клены оделись в наряд цвета лимонной кожуры…