Эквиполь инженера Шилина
Шрифт:
– Бесшумно работает! Навор-рроченный, видать! – зрители начали ставить на «Москвича» тоже. Больше всех поставил толстый, розовощёкий джентльмен в огромной лохматой шапке и с видеокамерой в руках – тысячу долларов.
Наконец приём ставок был закончен, доля гонщиков и организаторов вычтена, с трассы разогнали заблудившихся. Седоватый бородач в бейсболке – Боб из криков понял, что он и есть Туз, самый главный здесь «авторитет» – встал сбоку от машин, подняв над головой клетчатый платок. Боб пристегнулся. Он чувствовал некоторую внутреннюю дрожь, но не от страха проигрыша, а, скорее, от уверенности
Взмах флага, и…
Два движения кистью руки, два щелчка кнопкой, и он уже на финише. Только тут сообразил: надо было так рвануть, чтобы колёса хотя бы завертелись. Но, похоже, на его колёса никто не обратил внимания. Или он интуитивно стартанул, как надо. А вот на то, что он домчался до финиша со скоростью, вдвое превышающей скорость недостижимого доселе Потроха, заметили все! И все к нему бежали, все прыгали, визжали и, когда он вылез из машины, стали хлопать его по плечам.
– Ну, ты, старик, …, …, дал прос…ться! – орал один.
– На пятистах километрах шёл, б.. буду, – кричал другой и совал Бобу под нос телефон с размытой от края до края дисплея фотографией «Москвича».
– Не меньше! – в восторге хрюкал третий. – Я пёр…ть не успел!
Взбешённый Потрох пинал свою «Тойоту» в скаты:
– Как?! Как это может быть?!!!
Кто-то орал:
– Продай тачку, братан! Любые деньги!
К Бобу подошёл Туз, протянул выигрыш в толстом конверте, с уважением пожал руку. Сказал учтиво:
– Будем рады, если вы сочтёте возможным и впредь участвовать. Информация на нашем сайте. Веб-адрес и ваш личный пароль прямого доступа найдёте в конверте.
Тем временем вернулись участники гонок по Москве с сообщением, что «Авгур влетел в бордюр», «Сальвадор повредил головку», а «Диста с Пирксом замели менты». Вслед за ними, под завывания сирен, появились и сами менты. Толпа забурлила и перетекла к месту финиша гонщиков, где немедленно начался крик и свара; возле Боба осталось меньше десяти человек. Один из них, пацан лет семнадцати, агрессивно спросил:
– А почему у вас нет выхлопа?
– У меня машина такая… – промямлил Боб, лихорадочно соображая, что бы такое правдоподобное соврать мальчишке. – Экологичная, понимаешь? У неё нет выхлопа.
– Но почему? Какой у неё двигатель?
– Хороший! – ответил Боб, подбавив в голос энтузиазма. – Извини, не могу подробнее, это коммерческая тайна. А вот скажи мне, почему тут гонки именно на четыреста метров?
– Вы что, не знаете? Все знают, ха! На самом деле четыреста два метра, это четверть мили. Международный стандарт.
– Как, разве такие штуки не только у нас устраивают?..
Мужики засмеялись:
– Да у нас ничего придумать не могут, что ты! Конечно, там всё круче в сто раз.
– На самых классных гонках вступительный взнос двадцать пять тысяч евро, – вздохнул толстяк в мохнатой шапке. – Я знаю, я был…
2.
Через три дня Боб ночью, тайком, прибыл в Швецию. «Москвича» оставил в укромном месте (ездить на таком чудовище по европейским городам было просто нельзя) и утречком отправился
Первые свои проблемы, возникшие в начале карьеры контрабандиста, языковые, он уже преодолел. Проблемы были оригинального свойства: Боб отлично знал английский письменный, а вот говорить – не мог. Он, как и все советские дети, учил английский в школе, и точно так же, как и все советские дети, не выучил. Как это удавалось преподавателям – загадка.
При царях, судя по всему, учили лучше. Все вожди большевиков знали иностранные языки, и не по одной штуке. Может быть, и в большевистской России молодая советская педагогика предложила поначалу качественные учебные программы, учась по которым дети таки научались иностранным языкам. Но составителей тех программ наверняка прислонили к стенке, обвинив в чём-нибудь контрреволюционном, вроде низкопоклонства перед Западом, а следующие составители программ, учтя их опыт, создали уникальную систему, позволявшую, несколько лет уча детей империалистическим языкам, ничему их не научать.
Боба не научили. Он, конечно, запомнил несколько самых необходимых в жизни фраз, вроде «Ху из эпсенд тудей», «Май нейм из Боб», «Ай лив ин Москоу» и «Май маза из э тича», и всё. Песни Битлов мог при случае спеть хором с компанией друзей на языке оригинала, но о чём они там поют – это, ребята, извините. Это не для нас.
Английский письменный он освоил уже во время перестройки, когда учился в вузе: жизнь заставила. Студенческой стипендии хватало на одну водку, три пива и плавленый сырок «Волна», а остальные двадцать девять дней месяца крутись, как хочешь. Они все и крутились. Кто-то телеграммы разносил по утрам, кто-то дворничал-уборничал, трое ребят из их группы посменно сторожили автостоянку магазина «Берёзка» в Лужниках. Лучше всех устроился Саня Абрамчев: в морге. Но туда брали только по блату.
А он, Боб, стал переводчиком технической литературы.
В это время к власти пришла новая популяция руководителей, дети оттепели. Они, наверное, подумали: «Чего это мы пыжимся тут ради народа без всякой с его, народа, стороны благодарности? Зачем нам самим выдумывать, как потратить нефтедоллары, какой ширпотреб закупить на Западе, зачем нам заниматься переводом инструкций и продажей всего этого барахла? Пусть народ сам себя обслуживает, а нам за нашу доброту платит налоги».
Так и сделали.
Толпы мешочников потащили в страну всё, что угодно: магнитофоны бытовые и куртки кожаные, портсигары и холодильники, утюги и телевизоры… И чем больше они этого всего тащили, тем быстрее закрывались отечественные заводы по производству магнитофонов, курток и утюгов, и тем больше становилось мешочников – потому что чем-то же надо заниматься человеку, которого ни с того, ни с сего кинуло родное государство? – а инструкции ко всему привезённому были отчего-то чёрт знает на каких языках, кроме русского. Сбыт стопорился оттого, что массы потенциальных покупателей изучали импортные языки в советских школах и понять, что там такое написано в этих инструкциях, не могли в принципе.