Экзекутор
Шрифт:
— Давай за работу, девочка, — сказала она своему отражению, надувая губы.
Турист все так же продолжал сидеть одетым на краю кровати. Руки он зажал между коленями, а подбородком упирался в грудь.
— В чем дело, малыш? — Хонни опустилась перед ним на колени.
Он продолжал смотреть в пол, смущаясь посмотреть на нее.
— Не беспокойся, малыш. Я могу сделать все, что тебе надо.
— Ты не против, если я немного помоюсь?
— Ха, конечно нет. Не торопись. Я буду ждать тебя здесь. — Она чувственно подмигнула ему. —
Хонни уже обнаженной лежала в постели, упираясь спиной в неудобное металлическое изголовье, когда мужчина вышел из ванной. Она только что натерла и ущипнула свои соски, чтобы они затвердели и напряглись, глядя вверх. Хонни всегла считала, что они — едва ли не лучшее из ее достоинств. Но когда турист вошел в комнату, выражение ее лица изменилось. Он был облачен в длинный прозрачный пластиковый дождевик — и больше на нем ничего не было. Она также заметила его мощную эрекцию.
— Ух ты, малыш. Вот это здорово. — Она села. — Мне это нравится.
— Я здесь ради тебя, Хонни.
Застенчивость ее гостя и странная манера вести себя исчезли. От нового тона его голоса Хонни покрылась гусиной кожей. Она выбралась из постели, и он сделал шаг к ней. Розовый свет лампы отразился на том, что он держал в руке, и Хонни похолодела. Ей уже доводилось видеть такой блеск. Она попыталась закричать, но он оказался слишком быстр для нее. Одним рывком он преодолел пространство между ними, и сильная рука зажала ей рот. Он с силой прижал ее к себе, и она почувствовала, как его возбужденный член скользнул по ее бедрам. Она испуганно уставилась на него, и то зло, которое она увидела в его глазах, заставило ее обмочиться.
— Ты должна встать на колени и молиться, — сказал он, и она задрожала в его руках. Только утром она читала о нем в газете. Его называли Резак.
Он медленно облизал губы, поднося лезвие к ее шее, и прошептал ей на ухо:
— Я твое спасение, Хонни.
102
Хантер терпеливо сидел у металлического стола в маленькой, сплошь белой комнате для посещений в калифорнийской исправительной тюрьме в Техачапи. До того как открылась дверь, он услышал лязг и шарканье ножных кандалов по полу в коридоре. Первым вошел охранник, который был сущим Халком. Мышцы, казалось, были готовы прорвать ткань туго обтягивающей его формы, размером XXL. По сравнению с ним человек, стоявший у него за спиной, казался карликом — с бледной кожей, среднего веса, весь в белом.
Та же цепь, которая впереди скрепляла его руки, петлей обхватывала его талию и тянулась до лодыжек, позволяя ему передвигаться мелкими, как у гейши, шажками. Волосы у него были коротко острижены, но Хантер заметил, что на висках они поседели. Губы уже не были такими пухлыми, как на фотографии в ежегоднике. Плохо залеченный шрам пересекал его левую щеку. Глаза все так же напоминали кошачьи, но сейчас из них исчезло угрожающее выражение. Он остановился в дверях и, увидев Хантера, нахмурился.
— Что это за целка, мать твою, Дубал? — спросил он у могучего охранника, который равнодушно пожал плечами, ввел заключенного в комнату и усадил его за стол напротив посетителя.
— Если вам что-то понадобится, я буду рядом, — сказал Дубал, перед тем как захлопнуть за собой толстую дверь.
Питер Элдер сидел, положив руки на колени и низко опустив подбородок. Он изучал Хантера, как хищник рассматривает жертву.
— Ты должен быть очень важным копом, — тихо сказал он.
Хантер откинулся на спинку стула и расслабился.
— С чего бы это?
Элдер усмехнулся, обнажив плохие зубы.
— Сейчас не нормальные часы для посещений, да и комната не нормальная. Вот почему я в кандалах. Обычно мне сковывают руки за спиной, но это долгий путь из секции строгого содержания, и они не хотели рисковать. Вы значительная личность и хотите выудить у меня что-то гадское — поэтому меня и привели в эту комнату.
— Меня зовут Роберт Хантер. Я детектив из отдела по расследованию убийств Лос-Анджелеса. — Хантер показал ему значок.
— Да мне плевать и кто ты, и откуда явился, коп. Единственное, что я хочу знать, мать твою, — чего тебе от меня надо?
Несколько молчаливых секунд Хантер рассматривал сидящего перед ним человека.
— Твоей помощи, — спокойно сказал он.
Питер громко расхохотался и положил руки на стол. Его кандалы громко звякнули о металл.
— С чего это я буду помогать тебе, гребаный коп?
Хантер знал, что среди заключенных существовало неписаное правило — никогда не помогать копам. Для них это было предательством братства, доносительством, и, если это становилось известно другим заключенным, исход мог быть летальным. И если Хантер хотел получить помощь от Питера Элдера, ему надо было немедля выложить свои карты на стол.
— Помощь нужна не мне. А твоим друзьям.
Элдер вскинул брови.
— Друзьям? — Он хмыкнул. — Ты что, обкурился, коп? Я сижу здесь четырнадцать лет, и все это время на строгом режиме. — Он говорил ровным голосом, не меняя интонации. Каждое слово звучало так же монотонно, как и предыдущее. — Я не имею отношения к обществу. Я изолирован от всех и вся. Даже моя почта ограничена. Все друзья, что у меня есть, живут у меня в башке, коп.
— Друзья, о которых я говорю, были у тебя раньше. До того, как ты оказался здесь.
Элдер заинтересованно посмотрел на него.
— Ты помнишь парнишку из Комптона, которого звали Бретт Стюарт Николс?
Элдер привалился к спинке стула и еле заметно ухмыльнулся. Какое-то мгновение у него был рассеянный взгляд, словно прошлое проплывало перед глазами. Когда он заговорил, в тоне его почувствовалось облегчение.
— Так это о Бретте?
— Частично.
— Что это на самом деле значит?
Хантер подробно изложил Элдеру слегка подправленную версию того, что случилось.