Эль Дьябло

Зотов Георгий Александрович

Художник зажмурился, ощутив эрекцию.

Он опустил ладонь в розовый от крови раствор, мечтательно и плавно пошевелил пальцами – словно музыкант, примеряющий смычок к виолончели. Жизнь бренна, и куски моделей подтверждают самые грустные догадки. Любая женщина всего лишь мясо и кости. Да ещё комок довольно зловонных кишок, не заметных в животе под красивым платьем, пока ты флиртуешь с ней за бокалом вина. А едва её полюбишь – так сразу и фея, и котик, и невообразимая прелесть. И цепенеешь в пылу любовного сумасшествия, и понимаешь, что дышать-то без неё не можешь, жизнь тебе не мила. Вот у него аналогично. Лишь Уку Пача поможет излечить болезнь. Там вообще могут всё. Нет, даже и не думайте, он не заставит Любовь вожделеть его – это было бы неправильно и кощунственно. Их следует просто познакомить… А дальше посмотрим, кому повезёт, мужлану Подмастерью или утончённому эстету Художнику. Да уж, посмотрим.

Впрочем, Подмастерье определённо молодец.

Когда он сказал подельнику, что завтра требуется вырезать хранителей алтаря инков в Корпус Кристи, Подмастерье даже не стал спрашивать, почему так рано. Он сам понимал, Художнику видней, – не говоря уж об элементарных мерах безопасности. Русо

ведь неспроста ездил в запретное селение. Энрике… Они с Подмастерьем в начале своего пути думали обратиться к нему, посвятить в грандиозные планы, но… вовремя остановились. Он не настоящий жрец. Жертвоприношения в Корпус Кристи – театрализованное представление, там нет человеческих смертей, не льётся людская кровь: позор для служителя настоящей инкской религии, кормящего богов зла свиньями. Отступник заслужил свою смерть, да и его соглядатаи – тоже. Подмастерье неплохо организовал казнь: захватил с собой пятерых лихих ребят из знакомых, пообещав хорошо заплатить. Ну а после резни хватило и пары револьверов, чтобы расправиться с сообщниками. С близкого расстояния, со скорострельным оружием это так просто: десять секунд, двенадцать пуль и пять трупов… Пусть Энрике обижается лишь на себя самого – став на путь фальшивых жертвоприношений, он был обречён. Для заключительного ритуала друзьям крайне необходима «площадка» рядом с магнолией на алтаре Корпус Кристи, – и лучше захватить её самим, нежели выпрашивать у ренегата. Художник не признается Подмастерью, но друг прав: зря они не прикончили русо. Увы, опьянённый успехом, творец не догадался сделать это в начале своего пути, а сейчас уже поздно. Дом следователя охраняют, в полицейском участке стрелять бесполезно (слишком много людей вокруг, схватят), по улице русо просто так не гуляет. Была идея нанять специалиста (в трущобах их пруд пруди), но вдруг убийцу поймают за исполнением и у него развяжется язык? Тогда всей истории конец. Нет уж, так даже интереснее. Художник не ищет лёгких путей, ему не хочется небрежно намалевать картину валиком, как жалкий маляр: он не мелочится, создавая шедевр на века. Да, пусть русо доживёт до триумфа Художника. Увидит, что случится во время diablada. Ощутит свою ничтожность в сравнении с гениальностью противника. А уж в том, что он гений, Художник не сомневался. Ему это говорили в семье даже чаще, чем следовало. И мама, и папа души в нём не чаяли. Ныне покойный отец спал и видел, чтобы Художник посвятил жизнь изучению наследия предков… Пусть он и не пошёл по родительским стопам, избрал другую профессию, но зато преуспел в качестве любителя. Изучил наследие на славу – вся столица ночами трясётся, ему это даже льстит. Художнику сразу стало ясно: религия инков – это вообще-то по-настоящему. Народу смешно, что в просвещённом XX веке можно верить в нерождённых и призрачную армию Уку Пача? Да ладно. Они – продукт своего времени. Сейчас людей не удивляют штуки вроде: снял трубку телефонного аппарата и слышишь голос другого человека в Северной Америке или в Европе. Они даже не задумываются, благодаря чему это происходит. Автомобили, аэропланы, радио, электричество… Да чего только нет! И человечество воспринимает такие вещи как должное, не расценивая их как колдовство и сумасшествие. Зато мёртвых и нерождённых демонов в подземельях, конечно же, быть не может. Это выдумка, бред чокнутых жрецов индейцев-кечуа, вообразивших себе невесть что под воздействием дыма коки. А между тем инкская цивилизация была значительно богаче нищих оборванцев под крестом и в рыцарских доспехах, притащившихся сюда с другого конца света. Те молились, прося Иисуса на небесах выполнить их желания, а инки давно и прочно усвоили: мечты о завоеваниях, власти, деньгах вовсе не бесплодны, но за их осуществление надо платить. Мертвецы Уку Пача сделают всё для тебя, пусть ты и недолго будешь пользоваться плодами их услуг, – но они придут за процентами. Напыщенные жители XX века считают себя слишком современными, чтобы осознать: мифология инков – не выдумка.

Художник выбрал в растворе голову. Самую красивую, какую мог.

Слипшиеся от соли пряди. Помутневшие глаза. Раскрытый рот с белыми кристалликами на губах. Подойдёт. Взяв голову за волосы, он понёс её вниз – в специально оборудованную комнату. Спустившись по ступенькам, Художник пригнулся и вошёл в маленький грот… Раньше здесь хранили свиные потроха, пол пропитался бурой кровью. В нише, у стены, меж двух чёрных свечей стояло изображение Повелителя. Художник с порога встал на колени, обращаясь к его величию. Держа голову в вытянутой левой руке, запел песнь – посвящение на кечуа, раскачиваясь вперёд-назад, как болванчик в одной из китайских лавчонок Баррио де Чино. Песнь, сколь мелодичная, столь и заунывная, отражала единство скорби и радости от встречи с Повелителем. Статуя взирала молча, но он знал: Повелитель всё слышит. Схватив лежащий на полу дымчатый нож из вулканического стекла, Художник рывком поднялся с колен и без колебаний нанёс себе лёгкую рану ниже левого соска – туда, где татуировка изображала лицо Исполняющего Желания. Струйки крови синхронно стекли к лобку, окрашивая татуированную кожу в алый цвет. Ещё один, более глубокий разрез. Ах, как же сладко, да. Пожалуйста, ещё. Он прижал к себе голову мёртвой девушки, чувствуя нос и мягкие губы, вытираясь волосами, как полотенцем (пряди сейчас же намокли от крови), и начал ритмично двигаться, высоко подпрыгивая, почти взвиваясь в воздух. Художник пел Великую Песнь Уку Пача, которую в стародавние времена исполняли жрецы инков.

Я клянусь тебе в верности.

Я дарую тебе мои жертвы.

Желание за кровь – я плачу.

Приди ко мне, поднимись.

Станцуем вместе, не отказывай.

Я дам тебе, что хочешь ты.

Даруй мне то, что хочу я.

Умоляю. Умоляю. Умоляю [26] .

Этот же танец когда-то плясали и Инка Атауальпа, и Инка Манка. Неизвестно, избежали ли его Франсиско Писарро и Диего Альмагро. Зато они обращались к сонму духов, нерождённым,

армии мёртвых, да хоть и к полубогам (проблема как раз в слове «полу»), жертвуя обычное мясо. Он дарит Повелителю произведения искусства, и сомнений быть не может – бог обязательно откликнется. Конечно, трудно оценить, насколько чувство прекрасного развито у существа, тысячелетиями живущего в темноте среди мертвецов, не поднимающегося на поверхность. Но он должен прийти. Скоро. Скоро. Скоро.

26

Текст «дьяблады» XVII века. Испанцы запретили подобные песни на танцах (как, собственно, и саму церемонию), хотя индейцы это поют до сих пор.

В ушах Художника зазвучал барабанный бой.

Он закрыл глаза. Ему виделись легионы инков, раскрашенные золотой краской, с перьями на шлемах, в кожаных доспехах, зажавшие короткие мечи в мускулистых руках. Жрецы, провозглашая славу Виракоче, возлагали на жертвенники только что вырванные из грудей дымящиеся человеческие сердца – на прямоугольных камнях по-змеиному адски шипела кровь. Пленников толкали к алтарям, и они шли с безволием обречённых, без сопротивления подставляясь под ножи. Словно работа на фабрике. Р-раз – и грудь пленника взрезана, фонтан красной жидкости, сильные руки жреца с хряском раскрывают рёбра, сердце вырвано под торжествующий крик толпы. Боги получают свой завтрак, как положено издревле. Император Атауальпа, чей золотой трон покоится на плечах сильнейших воинов, запрокидывает голову и видит чёрного орла в небе… Это знамение: боги Уку Пача жаждут напиться. Короткий взмах руки с перстнями, и к пещере гонят толпу пленниц. Самых лучших, самых красивых. Не надо скупиться, от богов ничего не скроется. Если ты тайком оставишь себе сладчайший кусок – они узнают.

И накажут тебя.

С девушек срывают одежды. Инка улыбается. Ножи. Кровь. Запах магнолии. ДА-А-А-А…

Барабаны резко, в одну секунду, замолкли.

Художник открыл глаза. Пошатнулся и вновь упал на колени. Протянул к статуэтке отрубленную голову. Воздух вокруг него поплыл волнами, как от жары. И он в который раз ясно увидел: у Повелителя зажглись оба глаза, мягко осветив пространство…

…Он встретился с Подмастерьем около полуночи – уставший, измотанный, замученный вконец. Четвёртая кукла высосала все его силы, но видит господь, это будет нечто особенное. Последний штрих перед началом «дьяблады». Им необходимо напиться из божественного источника, вкусить счастья, обрести мощь для завершающего рывка. Художник был чисто выбрит и одет в отглаженный костюм с хризантемой в петлице. Подмастерье тоже прифрантился: пусть и не столь дорогие, но прекрасного качества пиджак, брюки, шляпа, ни дать ни взять благородный сеньор. В руках он сжимал букет бордовых роз и, как было видно по его состоянию, заметно волновался. Художнику даже стало смешно – сугубо на секунду, «эль моментино»: громила, убийца, мясник, а вот поди ж ты, нервничает, как монахиня перед поцелуем. Художник подошёл к приятелю:

– Буэна ноче.

– Буэна ноче, компаньеро [27] .

Они обнялись, хлопая друг друга по плечам.

– Сегодня установка четвёртой куклы. После этого ни я, ни ты домой не приезжаем. Спрячемся в убежище, там, где обычно, – до diablada. Остались считаные дни. После празднества больше уже ничего не будет иметь значения, потому что мы получим своё. А сейчас давай насладимся. Это ведь наше последнее свидание с ней в таком виде.

27

Добрый вечер, приятель (исп.).

– Да, – усмехнулся Подмастерье. – Но знаешь… Она всегда смотрит на меня.

– Тебе так кажется, компаньеро, – спокойно парировал Художник. – Я нравлюсь ей больше. Впрочем, спор бессмыслен. Скоро мы выясним, кто из нас прав.

– Верно, – подтвердил Подмастерье. – Хотя мне это ясно уже сейчас.

Художник откровенно расхохотался:

– Ты неисправим, амиго. Давай перестанем терять время. Она не любит ждать.

Они подошли к старинному колониальному особняку и скрылись за кованой дверью.

…На бойне догорела свеча. Освещать больше было нечего. Яма, где содержались девушки, опустела. В соляном растворе плавали куски тел. Посреди комнаты, блистая мёртвыми глазами из хрусталя, стояла последняя из кукол, поражая своей красотой…

Глава 9

Крыса

(здание справочного бюро в городе российских фильмов)

…Показ начинается со знакомой демонстрации вентилятора на потолке обшарпанного помещения: тот же вид сверху, комнату легко просмотреть сквозь вращающиеся лопасти с трещинами. Внизу, подобно скриншоту изометрической компьютерной игры, застыли четыре человека. Два бойца Красной Армии – первый целится из винтовки в спину второму. Напротив красноармейцев – офицер вермахта в запылённой форме, он держит на мушке «вальтера» девушку небольшого роста, с короткой стрижкой. Всё прокручивается в замедленной съёмке, видно, как в воздухе кружатся блестящие на солнце пылинки, качается ствол пистолета в руке немца, ползёт до ушей улыбка бойца, прижавшего к плечу исцарапанную «мосинку». Картинка идёт на фоне заунывной нарастающей музыки, словно из фильма Хичкока. Зрители сжимают подлокотники кресел, подаются вперёд. Резкий звук, и они вздрагивают. Сидящая на восьмом ряду девушка зажмурила глаза, глядя в экран сквозь «пелену» сомкнутых ресниц. Всем кажется – сейчас случится нечто плохое.

– Петров, – не оборачиваясь, говорит Олег. – Вот это сюрприз. Ты что, немец?

– Ja, – охотно соглашается Петров. – Собственно, а шо тут такова, майн брудер? Ты ведь слыхал когда-нить о полку специяльного назначения «Бранденбург–800»?

Олег сохраняет молчание.

– Разумеицца, – смеётся Петров. – Так вот, дарахой мой боевой товарыщ, туды беруть фольксдойче – немцев, уроженцев стран вне Германии, которые гутарят на французском, русском или другом языке, как на родном, без малейшего акцента. Я разведчик, шпиён, говоря на нашем шифре, – «ратте», то бишь «крыса». Выбирай, шо понравится.