Ельцин
Шрифт:
Если бы оппозиции на съезде удалось набрать две трети голосов (689 из 1034), это означало бы немедленное свержение Ельцина. «Это был один из самых опасных моментов в послевоенной истории страны, а может быть, и всего человечества… В этот момент было неясно, чьи приказы станут выполнять российская армия, милиция и пограничники. Страна подошла к гражданской войне ближе, чем когда бы то ни было после попытки государственного переворота в августе 1991 года», — напишет позднее Егор Гайдар.
Сторонники Ельцина собрались на митинг у Васильевского спуска, рядом с собором
Ельцин выходил на трибуну митинга дважды.
В первый раз — до голосования. В одиночестве. Во второй раз уже после и, как напишет в своих мемуарах Гайдар, уже «с многочисленной и веселой свитой».
Импровизированная трибуна на грузовике с открытым бортом, поздний вечер, мартовский воздух режут слепящие прожекторы, странно теплый для этого времени года ветер, над кремлевскими звездами загораются другие — небесные, намного более спокойные и далекие.
Импичмент не состоялся! Депутатам не хватило семидесяти двух мандатов.
Голос президента, усиленный динамиками, зазвучал на всю Красную площадь, а усиленный телетрансляторами — и на всю Россию: «Я благодарен вам, мои дорогие москвичи, за вашу поддержку… Я сделаю всё, чтобы не обмануть ваше доверие… Коммунистам не удалось устроить переворот. Их победили народ, реформа, демократия, молодая Россия».
О какой победе он говорит?
Его выигрыш — в том, что удалось предотвратить гражданскую войну. Да. Но какой ценой? С чем он остался?
В декабре ему не удалось сохранить правительство Гайдара.
Ему не удалось ввести в действие так называемый «стабилизационный период», то есть договориться с парламентом о временном (хотя бы!) перемирии.
В прошлом году не удалось добиться финансовой стабилизации из-за назначенного Верховным Советом председателя Центробанка Геращенко, который запустил на полную мощность печатный станок. На страну обрушилась гиперинфляция.
Мартовский, уже почти состоявшийся импичмент еще раз показывает: власть в России висит на волоске.
Но именно это неудавшееся голосование вдруг вселяет в него второе дыхание. Меняет всю ситуацию.
На следующий день съезд, окончательно зашедший в тупик, наконец одобряет референдум (именно референдум, а не опрос) 25 апреля и утверждает его вопросы.
…А что было бы, если бы 28 марта депутатам хватило этих семидесяти двух голосов для импичмента? Тогда многие задавались этим вопросом.
В службе безопасности президента (СБП) был подготовлен сценарий чрезвычайных мер для того, чтобы не дать съезду объявить себя верховной властью, не дать привести Руцкого к присяге: выключение света в зале, «нейтрализация» депутатов с помощью усыпляющего газа, каждый депутат уже был «расписан» за сотрудниками СБП, их, по этому плану, должны были выводить из зала, выносить, эвакуировать…
Чудовищно.
Импичмент был бы бедой для России в любом случае: и если бы власть перешла к Хасбулатову и Руцкому, и если бы план, подготовленный «силовиками»,
В любом случае во главе страны рано или поздно оказался бы генерал, неважно, с какой фамилией — Руцкой, Коржаков, далее, как говорится, везде… Мнимая политическая величина в погонах. Фигура распада.
Генералов, рвавшихся к осуществлению своего личного «экстренного плана спасения нации», было в том году много. В октябре они еще проявят себя. А пока — только репетиции.
Например, генерал Ачалов. Бывший главнокомандующий ВДВ, заместитель министра обороны. Это он (разумеется, по указанию Политбюро) в 1981 году готовился к вводу «ограниченного контингента» в мятежную Польшу (польский генерал Ярузельский помешал это сделать, сам ввел свое игрушечное «чрезвычайное положение» и спас страну от вторжения). Это он в 1990 году входил в Баку для подавления беспорядков. Жуткие армянские погромы войска остановить не успели, но смысл ввода войск был уже совсем другим: сломать сопротивление «народного фронта», осуществить подавление азербайджанского мятежа. Генерал Ачалов руководил военными действиями в Вильнюсе, в результате которых погибли 13 жителей литовской столицы, готовил «второе присоединение Прибалтики». В 1991 году он был одним из военных руководителей ГКЧП.
Теперь, в 1993-м, он снова готовится спасать нацию. На посту председателя комитета обороны Верховного Совета генерал Ачалов наводит мосты между Верховным Советом и армией: рассылает в военные части директивы ВС, в частном порядке встречается с командирами округов, дивизий, призывает не подчиняться приказам в случае «антиконституционного переворота», встать на сторону Верховного Совета. Министр обороны Грачев, зная о политических маневрах своего бывшего сослуживца и начальника, издает специальный приказ: вооруженные силы вне политики, армия не пойдет против народа, армия сохраняет нейтралитет.
Интересная формула: «армия сохраняет нейтралитет». Позднее, в октябре, Ельцин заставит Грачева отказаться от этой формулы, но тогда, в мае, «вооруженный нейтралитет» звучит, если вдуматься, как еще одна претензия на власть. Может ли быть «нейтралитет» при живом, действующем Верховном главнокомандующем?
Каким же образом удалось президенту Ельцину избежать эскалации кризиса тогда, в марте 1993-го?
…Прямое обращение к народу — это отличительная особенность всех лет ельцинской политики.
Верно подмечено, что в этом он похож на Шарля де Голля, французского президента 60-х годов, в такой же, раздираемой противоречиями, стоящей на пороге гражданской войны, охваченной правительственными и парламентскими кризисами Франции.
Однако французский президент имел дело со страной, где уже была республиканская форма правления. И, кроме того, со страной, в которой уже сотни лет существовала частная собственность.
У Ельцина ничего этого не было. Поэтому он обращался не к гражданскому чувству и не к демократическим убеждениям россиян — а к их совести. К глубинному, непереводимому на другие языки российскому понятию.