Элегия Хиллбилли
Шрифт:
Нет, конечно же, родители и учителя заставляли нас учиться. Они никогда не говорили вслух, что не ждут от нас больших успехов. Подобные мысли выражались не словесно, а скорее в действиях. Одна из наших соседок, например, всю жизнь получала пособие, частенько выпрашивала у бабушки машину и предлагала ей обменять продовольственные талоны на наличку с доплатой, а сама при этом рассуждала про важность труда. «Слишком многие живут за счет государства, – говорила она. – Поэтому трудолюбивые люди просто не могут получить необходимую помощь». Она выстроила в голове простую логическую цепочку: большинство бенефициаров государства – редкостные лентяи и дебилы, но сама она – не проработавшая в своей жизни ни дня – разумеется, не такая.
В местах вроде Мидлтауна только и говорят, что о работе. Пройдитесь по городу, где 30 % молодежи не работает полный день – и вы не найдете ни одного человека, который расписался бы в собственной лени. В ходе предвыборной кампании 2012
Разумеется, бедняки работают меньше ожидаемого по разным, порой весьма сложным причинам, не стоит списывать все исключительно на лень. Многие просто не могут обеспечить себе полную занятость, потому что в «Армко», теряющей позиции в мире бизнеса, идут сокращения персонала, а в других сферах экономики их навыки не востребованы. Однако каковы бы ни были причины, несомненно одно: слова зачастую расходятся с делом.
И в этом, как и во многом другом, переселенцы ничем не отличаются от своих родственников из Аппалачей. В документальном фильме «Эйч-Би-Оу» о жителях восточного Кентукки был показан один патриарх большой семьи из Аппалачей. В своем монологе он четко описал работу, подходящую для мужчин и приемлемую для женщин. И если с «женскими» обязанностями все было очевидно, то какие именно вакансии он считал пригодными лично для себя, так и осталось неясным. Вряд ли речь шла о наемном труде, ведь, как выяснилось в итоге, этот человек не проработал в своей жизни ни дня. В конечном счете его разоблачил собственный сын: «Отец говорит, что он работал. Однако единственное, чем он занимался – это просиживал задницу. Почему бы не сказать об этом прямо, а, па? Папаша у нас был тем еще алкоголиком. Пил не просыхая, а еду в дом приносила мать. Если бы не она, мы все подохли бы с голоду»15.
Наряду с противоречивыми представлениями о важности низкоквалифицированного труда бытовали заблуждения о том, чем должны заниматься «белые воротнички». В детстве мы не имели ни малейшего представления, что в мире – да что там, даже в нашем городе – уже ведется борьба за право встать хоть на ступеньку выше других. В первом классе каждое утро у нас начиналось с одной игры: учительница говорила число, а мы каждый по очереди приводили математический пример, на который это число было ответом. Например, если объявляли число «четыре», можно было сказать «два плюс два» и получить приз – чаще всего карамельку. Однажды объявили число «тридцать». Ученики до меня говорили простые примеры: «двадцать девять плюс один», «двадцать восемь плюс два», «пятнадцать плюс пятнадцать»… Я нетерпеливо ерзал на стуле, рассчитывая поразить всех своим интеллектом. Когда настал мой черед, я гордо выпалил: «Пятьдесят минус двадцать». Учительница громко восхитилась моим ответом и вручила мне две карамельки за то, что я вспомнил про вычитание, которое мы начали изучать буквально на предыдущем уроке. Однако не успел я погреться в лучах славы, как уже через минуту кто-то в классе произнес: «Трижды десять!» Я вообще не понял, что это. Как это – «трижды»? О чем вообще речь?!
Учительница восхитилась громче прежнего, и мой соперник получил не две, а целых три карамельки. Она в двух словах рассказала про умножение и спросила, кто еще в классе знает о таком математическом действии. Руки никто не поднял.
Я был морально растоптан. Домой вернулся весь в слезах. Наверное, причина моего невежества в том, думал я, что мне не хватает ума. Иными словами, я чувствовал себя тупым.
Не моя вина, конечно, что до того дня я никогда не слышал слово «умножение». В школе нас этому не учили, а дома, разумеется, мы не решали математические задачки. Но для маленького ребенка, который хотел преуспеть в учебе, это был сокрушительный провал. Своим незрелым мозгом я не сознавал разницы между знанием и интеллектом. Поэтому счел себя идиотом.
Однако когда я пожаловался Папо, тот сумел обратить этот промах мне на пользу. Еще до ужина я обучился и умножению, и делению. Следующие два года мы с дедом раз в неделю занимались математикой, за успехи вознаграждая себя мороженым. Если что-то не получалось сразу, я вновь винил себя и, признавая поражение, тут же бросал задачу. Папо, дав мне немного похныкать, приходил на помощь. Мамо была не сильна в математике, зато она, едва я научился читать, отвела меня в городскую библиотеку и объяснила, как пользоваться читательским билетом, проследив потом, чтобы дома всегда были детские книги.
Иными словами, какие бы испытания ни подстерегали меня в окружающем мире, дома я всегда получал поддержку. Наверное, это меня и спасло.
Глава пятая
Скорее всего, не я один плохо помню себя в возрасте до шести-семи лет. Помню, как в четыре года залез на обеденный стол, объявил себя Невероятным Халком и прыгнул, долбанув головой стену, в надежде ее проломить (увы, стена оказалась крепче).
Еще помню, как меня тайком пронесли в больницу, чтобы попрощаться с дядюшкой Тиберри. И как сидел у Мамо Блантон на коленях: она до самого рассвета читала мне библейские притчи, а я дергал колючие усы у нее над губой и спрашивал, зачем Бог дал старушкам волосы на лице. Помню, как объяснял миссис Гидорн, что меня зовут Джей Ди: «Джей точка, Д, точка». Еще как Джо Монтана в Супербоуле вырвал победу у команды «Бенгалс» [16] . И тот теплый сентябрьский день, когда мама с Линдси, забрав меня из детского сада, объявили, что я больше никогда не увижу отца. Он отказался от родительских прав, сказали они. Мне никогда в жизни не было так грустно.
16
Джо Монтана – профессиональный игрок в американский футбол, легендарный квортербек 1980-х годов. Трижды назывался лучшим игроком Супербоула – финальной игры за звание чемпиона Национальной футбольной лиги. В книге идет речь о матче 1989 года между командами «Сан-Франциско Фортинайнтез» («Сорок девятые») и «Цинциннати Бенгалс». Незадолго до окончания игры фавориты сезона, «Фортинайнтез», проигрывали, но Джо Монтана на последних минутах матча преодолел свыше девяноста ярдов и за несколько секунд до сигнала сделал победный пас.
Мой отец, Дон Бауман, был вторым мужем матери. Они поженились в 1983 году и расстались, когда я был еще совсем крохой. Через пару лет после развода мать снова вышла замуж. Отец же, когда мне исполнилось шесть, написал отказ от родительских прав и на несколько лет исчез из моей жизни. Я плохо помню время, что мы прожили вместе. Помню, что отец любил горы и пастбища Кентукки. Еще он любил арсиколу [17] и говорил с ярко выраженным южным акцентом. Много пил, но бросил после того, как вступил в пятидесятническое братство [18] . Мне казалось, он меня любит, поэтому я был дико расстроен, узнав от матери и Мамо, что больше ему не нужен. У него появилась новая жена, двое маленьких детей – я исчез из его жизни.
17
Арсикола, RC cola – третий по величине бренд производителя безалкогольных напитков в Америке.
18
«Пятидесятники» – религиозная группа, отделившаяся от христианства, самое многочисленное направление протестантизма. Призывает своих последователей к праведной жизни на основании Священного Писания.
Моего отчима и будущего приемного отца звали Боб Хамел, и на вид он был славным парнем. Боб всегда хорошо относился ко мне и Линдси. Правда Мамо его невзлюбила. «Тупой беззубый урод», – говорила она. Видимо, ее смущало происхождение Боба. Мамо с юности прикладывала титанические усилия, чтобы сделать жизнь лучше. Пусть богатой она так и не стала, но ей хотелось дать детям образование, найти им перспективную работу и выдать дочерей замуж за достойных представителей среднего класса. А Боб был типичным хиллбилли. Рос практически без отца и, как и он, бросил двоих родных детей. Они жили в Гамильтоне, всего в десяти милях южнее Мидлтауна, но он никогда их не навещал. Половина его зубов сгнила, оставшиеся почернели и стали кривыми от любви к сладкой газировке и нелюбви к стоматологам. Всю жизнь, с юных лет, он работал дальнобойщиком.
Больше всего Мамо раздражало, что Боб был точной ее копией. Она, видимо, понимала то, что сам я осознаю лишь двадцать лет спустя: социальный класс в Америке – это не только деньги, но и окружение. Бабушка стремилась обеспечить детям достойное будущее, интуиция подсказывала, что этот человек не годится ее детям или внукам в спутники жизни.
Когда Боб официально меня усыновил, мать сменила мне имя: с Джеймс Дональд Бауман на Джеймс Дэвид Хамел. Меня назвали в честь отца, и мать постаралась стереть любое упоминание о нем. Первую букву пришлось оставить, потому что к тому времени меня уже прозвали «Джей Ди». Мать сказала, что новое имя мне дали в честь дядюшки Дэвида, ее старшего брата – того самого любителя покурить травку. Даже в шесть лет это показалось мне странным. Скорее всего, она выбрала имя наугад: любое, лишь бы не Дональд.