Элегия погибшей звезды
Шрифт:
Матери прижимали их к груди и, пытаясь успокоить, говорили на самых разных языках: «Ничего страшного, малыш. Иногда случается, что земля начинает дрожать, но она скоро успокоится, вот увидишь. Смотри, все уже в порядке. Тебе нечего бояться».
А потом и правда все успокоилось.
Дети же, чьи глаза сияли в темноте, прижимались к матерям и знали на каком-то инстинктивном уровне, что они почувствовали не просто обычное движение земных пластов. А тот, кто прислушивался к происходящему очень внимательно, мог за грохотом и ревом уловить ответ, который исходил из глубин земли.
Из самых-самых
Словно бы даже земля замерла и слушала, слушала…
В своей гробнице из обожженной земли драконица почувствовала, как взорвался горный пик.
Ее дремлющее восприятие окружающего мира уловило легкое дуновение жизни, которое коснулось краев ее сознания, погруженного в сон с тех самых пор, как ее заключили в могилу из расплавленного камня и пепла там, где некогда проходила Великая Встреча.
Сначала новые ощущения вызвали у нее тошноту, и она попыталась их прогнать и снова погрузиться в мирное забвение сна, похожего на смерть. Но, потерпев неудачу, испугалась, ей показалось, что она заблудилась в теле, которого не помнила.
Через несколько мгновений страх превратился в ужас.
Она затрепетала, и земля вокруг ее могилы содрогнулась в ответ. Драконица смутно почувствовала присутствие солдат фирболгов из Илорка, горного королевства, расположенного рядом с ее усыпальницей, которые пришли, дабы узнать, что случилось, но она была слишком сбита с толку новыми ощущениями и не сумела понять, что они из себя представляют.
А потом они ушли, и она удивилась еще сильнее.
Драконица вертелась с боку на бок в своем склепе из обожженной земли, не в силах забыться. Единственная мысль, бившаяся в уголке сознания, напоминала ей о необходимости дышать, и ее дыхание, уже давно превратившееся в легкие волны, было едва различимо.
Земля, породившая ее сородичей, давила на нее, лишала воздуха, ей казалось, что она задыхается и этот ужас уготован ей навечно.
А потом, когда она уже решила, что спасения не будет, в хаосе ее мыслей и пугающих ощущений забрезжил яркий, чистый свет драконьего восприятия мира. Оно пряталось в самых глубинах ее крови, древнее, как она сама, и было оружием и проклятием всей ее забытой жизни. Теперь же оно помогло ей успокоиться, медленно, постепенно прогнало панику, и ее мысленный взор прояснился, словно кусочки головоломки вдруг заняли свои места.
Вместе с ясностью вернулось хладнокровие.
Драконица заставила себя дышать ровнее, и воздух начал наполнять ее легкие.
Она по-прежнему не понимала, в каком теле находится. В замутненном сном сознании она продолжала оставаться женщиной, она не была ни вирмом, ни животным, ни огромным змеем, и потому ее привели в замешательство собственные размеры и неспособность рук и ног выполнять привычную для них работу. Ее сознание, тело и память представляли собой темную сцену, на которую еще не вышли актеры, и это только усиливало ее растерянность. Она помнила, как бесконечно долго падала в огонь, который горел под ней и одновременно с сокрушительной силой обрушился сверху.
«Жарко, — пронеслась в ее мозгу туманная мысль. — Горю. Я горю».
Разумеется, она не горела. Вспышка пламени, из-за которой она упала с неба, погасла более трех лет назад и превратилась в дымящийся пепел, который засыпал толстый слой угля, окруживший ее могилу, и постепенно затвердел под лучами палящего солнца.
Пытаясь выбраться из тумана и понять, что происходит, драконица ждала, когда внутреннее чутье поможет ей разобраться в путанице мыслей и ощущений. С каждым разом она делала все более глубокие вдохи, но при этом сохраняла неподвижность, не обращая внимания на ход времени, отмечая его течение лишь по тому, как сменяли друг друга тепло, когда солнечные лучи согревали ее гробницу, и ночная прохлада, довольно быстро уступавшая место вновь возвращающемуся теплу.
«Наверное, сейчас конец лета», — возникла у нее в голове единственная оформившаяся мысль.
А потом на темной сцене появился новый образ.
Ослепительная белизна, украшенная ледяными пиками замерзшая земля, где почти все время властвует зима. Заключенная в свою подземную темницу, она вспомнила огромные открытые пространства, небо, усыпанное холодными звездами, и человеческое тело, которое когда-то принадлежало ей и в котором она мысленно продолжала находиться, крошечное и незначительное на фоне окружавших ее бесконечных горных вершин.
В голове у нее возникло одно слово.
«Дом».
Вместе со словом пришла воля.
По мере того как кусочки головоломки вставали на свои места и картинка становилась все яснее, она все больше приспосабливалась к своему драконьему восприятию, которое в какой-то момент помогло ей определить направление, даже под землей. С каждым новым вдохом драконица медленно, дюйм за дюймом разворачивалась и в конце концов, по прошествии невероятного количества времени, почувствовала, что смотрит на северо-северо-восток. Далеко-далеко, за многие мили от своего логова и своего узилища, она почувствовала призыв, хотя еще и не до конца все вспомнила.
Впрочем, это не имело значения.
Выбрав правильное направление, она пустилась в путь, поползла под землей, продолжая считать себя человеком, заставляя двигаться тело, которое вело себя совсем не так, как она ожидала. Она упрямо стремилась к своей цели, постепенно набирая скорость и силу, и вскоре земля вокруг нее стала холоднее, и она поняла, что дом уже совсем близко. Затем, собрав всю свою решимость, она вырвалась на поверхность, пробила телом толстое одеяло вечного льда, и во все стороны полетели блестящие острые осколки, а снежный вихрь взмыл в небо и снова опустился на землю белым покрывалом. Оказавшись на свободе, она сделала несколько коротких вдохов, не обращая внимания на злые укусы царящей на земле зимы.
Очень долго она лежала, не шевелясь, под бездонным звездным небом, и к ней возвращались способность мыслить и осознание своей связи с этой землей, с местом, куда ее изгнали и где было ее логово. Драконица вдохнула свежий морозный воздух, и он медленно очистил ее почерневшие легкие, а драконье чутье излечило сознание.
Вместе с мыслями и рассудком к ней вернулось и еще одно чувство, которое вспыхнуло ослепительным пламенем на границе памяти, неясное и одновременно очевидное, и это чувство становилось все четче и сильнее с каждым новым вдохом.