Электра
Шрифт:
– Надеюсь… – он откашлялся. – Надеюсь, явишься ко мне, если позову.
– В Микены? Зачем бы?
Кончики его ушей под густыми темными кудрями заалели.
– Я сказал перед походом, что не могу искать жену, прежде не вернув себе трон. А теперь вернул и задал твоему отцу вопрос, и он сказал, что рад будет, если мы поженимся.
Овеянная ночной прохладой, я ощущала удивительное спокойствие. Смотрела на стоявшего передо мной мужчину – властителя целого города, наследника загадочного рода, брата сестриного избранника, отцом назначенного в избранники мне. И думала: могло ведь быть и хуже.
Тиндарей спешил закрепить
– Скоро увидимся, – пообещала Елена. Крепко обнявшись, мы стояли на скрипучей палубе.
Сестре, разумеется, хотелось себя чем-то утешить, вот только я, увы, сомневалась в правоте ее слов. От Спарты до Микен не так уж далеко, но навещать друг друга мы, конечно, будем редко. Между нами вздыбится пространная гряда Аркадских гор. К тому же мы ни разу еще и на день не расставались. Разлуку даже в месяцы длиной никак нельзя было представить.
Ветер холодил мое мокрое от слез лицо, а за спиной вздувались, хлопая, паруса. Быстро доплывем, уверил меня Агамемнон, попутный ветер нам благоприятствует. Я сцепила руки, затосковав уже по Елениным пальцам, только что сплетавшимся с моими, и тут под крики гребцов корабль медленно двинулся по волнам с белыми хохолками. Мой статный, царственный отец, провожая нас взглядом, стоял у причала с лицом триумфатора. Елена же уткнулась в плечо Менелаю, но вдруг из-за пены, ловко срезанной взмахом весла, взглянула на меня, показала свое лицо – сияющее, лучезарное, гордое. Я почти не замечала уже ее красоты – свыклась, но в иные минуты, подобные этой, при виде Елены опять мгновенно захватывало дух. Она улыбалась мне напоследок, а я, повиснув на деревянном поручне и позабыв всякое достоинство, неистово махала рукой, полусмеясь, полуплача.
4. Кассандра
В ожидании я от неудобства переминалась с ноги на ногу, влажное от горячего пара платье липло к телу. Моя сестра Лаодика полулежа нежилась в ванне – кудри убраны наверх, взгляд затуманен, а занятые приготовлениями рабыни сновали рядом. Веки мои отяжелели – после вчерашнего пира, затянувшегося допоздна, хотелось сомкнуть их поскорей. Мы поднялись на рассвете – отец принес в жертву Гере белоснежного барашка с просьбой благословить замужество Лаодики. И сегодня еще столько всего предстояло, а мне уже хотелось улечься немедля в свою удобную, покойную постель.
Я вздрогнула: кто-то за подол дернул. Моя сестра, круглощекая малышка Поликсена, раскрасневшаяся в тепле и не сводившая большущих глаз с ванны – все сегодня было так любопытно и необычайно.
– А что будет на свадьбе? – спросила она уже раз в десятый.
Я вздохнула: все сначала объяснять не хотелось.
– Не знаю.
Сестра с досады надула губки – привыкла, что ей потакают. И стала дальше допытываться:
– А зачем люди женятся?
– Вот этого не знаю и подавно.
Мать, проходя мимо, цокнула языком.
– Узнаешь в свое время, Кассандра. Скоро и тебе придет пора.
Я покраснела. Царевичей с царевнами в Трое хватало, не нужны были родителям внуки еще и от меня, и все же вероятность замужества омрачала будущее. Моя старшая сестра Илиона вышла замуж год назад. Теперь настал черед Лаодики, и я тревожилась, как бы женихи сестры, из неудачливых, не обратили внимание на
Поднялась страшная суматоха: Лаодику выводили из ванной, вытирали, одевали, обряжали в покрывало. Я отошла подальше в надежде, что со мной советоваться не станут.
Не стали. И до самого вечера я топталась в сторонке, наблюдая, как непринужденно общаются гости, блистает красотой Лаодика, а гордые родители принимают поздравления. Дурно делалось, стоило только себя представить виновницей такого торжества. За целый день я один лишь раз испытала умиротворение – рассыпая на заре ячмень в храме, после чего жрец и взялся за нож.
Я по-прежнему жаждала приобщиться к тайнам материнских видений, хоть ту давнюю ночь и вспоминала с неприязнью. Вот чего мне хотелось, а не свадьбы, мужа или детей. И вдруг меня осенило. Раз Аполлон владеет даром пророчества, то ведь, неверное, может награждать им вернейших своих последователей. Служить Аполлону – призвание достойное. Чем не годная стезя для негодной дочери?
О своем решении я объявила Приаму и Гекубе на следующий же день. Они не возражали. Осиянный чудным, золотистым светом могучего солнечного бога, наш город блистал, ибо Аполлон возлюбил Трою, как мы возлюбили его. Но манила меня не его лучезарность, и не целительная сила, и даже не сладкоголосая лира его, не ради этого жгла я благовония у ног его статуи и резала глотки жертвенным животным, истекавшим кровью в его честь. Поклявшись стать жрицей Аполлона, жуткой привилегии провидца – знать будущее – вовсе не страшилась. Мне теперь иметь детей не полагалось, и значит, вверять младенца судьбе на пустынных холмах не пришлось бы, так какими видениями Аполлон мог меня испугать? Если он одарит меня способностью видеть, как мать – а то и больше нее, – я перестану наконец лепетать, понурив голову, мой голос зазвучит отчетливо и смело. Если смогу оглашать волю богов и видеть ткань самой судьбы, то получу и внимание, и уважение. Этого я и желала всем сердцем. Быть кем-то другим, а не собой, говорить чужими словами, а не собственными.
Я была покорной, была усердной. Знала, что каждый день Аполлон видит меня, свою верную служительницу, в храме, и надеялась получить от него награду за благочестие.
День, когда все это случилось, начинался вполне обычно. О предстоящем я и не догадывалась. Перед рассветом гуляла по берегу, а потом пошла в храм, как всегда. Спела гимн у алтаря, украсила цветами шею статуи Аполлона, установленной посередине, – голова моя туманилась от запаха душистых масел, горевших в чашах, и от пряного аромата возлитого богу вина. Здесь, в безмолвном, покойном сумраке храма я находила убежище и отдых. И не было для меня места лучше во всей Трое.
Сквозь дымок просачивался свет, растворялся в нем, золотыми ручьями наводняя тени, проясняя воздух. Я почуяла что-то, но что и откуда? Приостановилась, занеся руку над пригоршней лепестков, так и не рассыпанных. Оглядевшись, почуяла движение: ветерок пронесся по пустому залу, дохнул мне в затылок.
Золотистый свет постепенно делался ярче, стягивался к центру храма, в ослепительное огненное сияние, затмевавшее все остальное. Панический страх разрастался в моей груди, я пятилась, заслоняя глаза рукой, нащупывая где-то сзади дверь.
Конец ознакомительного фрагмента.