Электрическое тело
Шрифт:
— Мам, — я говорю ровно, стараясь, чтобы это не звучало, как что-то важное.
— Что? — спрашивает она не оборачиваясь.
Довольно много крови перемешалось с кусочками. Она темнее томатного сока, размазанного по тарелке.
— Мам, — снова говорю я.
Мама поворачивается, всё ещё держа нож. Я вижу порез на кисти с текущей кровью, прокладывающей тёмную дорожку через нашинкованный зеленый базилик, прилипший к её коже. Она срезала кончик указательного пальца.
— Мам! — говорю я, оставляя тарелку на столе, и кидаюсь к ней.
— Чёрт, чёрт, чёрт, — произносит она. — Все же испорчено? —
Она смотрит мимо меня на тарелку с помидорами: — Всё испорчено. Чёрт!
— Меня не волнуют помидоры, — говорю и обматываю кухонным полотенцем её палец, когда мама тянется через меня, хватает тарелку и выкидывает кусочки помидор в мусорку. Она пытается от меня отмахнуться.
— Забудь об этих проклятых помидорах! — кричу я, снова хватаю её руку и сдавливаю полотенцем порез. Мама бесстрастно смотри вниз, наблюдая, как красная кровь просачивается через белую ткань.
Я медленно поднимаю взгляд с маминой руки на её лицо: на нём нет эмоций. Никакой боли.
— Ты ничего не чувствуешь? — шепчу я.
— Конечно, чувствую, — отвечает мама.
Я сдавливаю порезанный палец, совсем чуть-чуть, достаточно только для того, чтобы она почувствовала укол боли. Мама не замечает.
Я опускаю её руку, она снимает полотенце. Оно загублено, но не мамин палец. У нас на глазах рана, кровоточащая плоть медленно заново сращивается, зарастает кожа.
Мама фыркает: —Хоть для чего-то роботы сгодились.
— Тебе хуже, — говорю я. и это не вопрос.
— Элла… — мама тянется ко мне, но я обнимаю себя руками. Корень языка горит, жгучие слёзы заполняют глаза.
— Элла, всё не так уж и плохо.
— Всё плохо! — кричу я, уставившись на нее. Мамины глаза умоляют меня забыть об увиденном, притвориться, что всё хорошо. Но это не так. Не так.
Это начало конца.
Вот, что происходит:
Почти два года назад маме поставили диагноз, болезнь Хэбба. Она редкая и смертельная. Некоторые считают, что она возникла из-за поголовной вакцинации от рака, так как вакцину получили незадолго до первого случая заболевания, но никто не уверен.
Нам только известно, что по каким-то причинам расстояние между нейронами начинает расти. Ваш мозг кричит вам, что надо идти, но нервная система не слышит.
Большинство людей живут с Хэббом не дольше полугода, но мама прожила целых два благодаря нанороботам, разработанным отцом.
Он был близок, чтобы найти лекарство, я знаю, был. Он использовал нанороботов, чтобы уменьшать симптомы с помощью крошечных микроскопических роботов, передающих послания между маминым мозгом и нервной системой.
У роботов есть дополнительное преимущество, лечить другие области, где мама поранилась, такие как порез на пальце. Медицинские нанороботы не новая вещь — каждый получает прививку с роботами при рождении — но способ, как папа применял их против болезни матери… это было похоже на чудо.
Но затем папа умер.
А теперь мамина…
Неспособность чувствовать что-либо — первый предупредительный знак. Если нож почти отрезал ей палец, а у нее даже не было чертового представления об этом, это значит, что временное приспособление папы для мамы терпит неудачу.
Роботы не работают. Болезнь берет верх. Болезнь, которая в конечно счете убивает каждую из его жертв, побеждает.
— Мама, — говорю я, мой голос устрашающе спокойный. — Как давно у тебя проблемы с тем, чтобы чувствовать вещи?
— Это не так давно. Элла, пожалуйста, не переживай о…
— Как долго, — это даже не звучит как вопрос, а скорее только как требование.
Мама вздыхает. — Несколько месяцев. Это… постоянно становится хуже.
Мои руки дрожат так сильно, что я сжимаю их в кулаки и держу за спиной так, чтобы мама их не увидела. Я не могу быть слабой, не перед ней, не тогда, когда она нуждается в моей силе.
Когда маме впервые поставили диагноз, я тренировалась говорить: «Моя мама умерла», пока не смогла сказать это без крика.
А потом мама не умерла. Папа нашел способ предотвратить болезнь, и она жила.
Но не он.
Смерть папы была внезапной и жестокой, и это распотрошило меня как нож кишки у рыбы. Взрыв в лаборатории, где он работал, приблизительно год назад, убил его и несколько других ученых.
Никто этого не ожидал — никто кроме террористов, которые планировали это. Я была так зла. Он оставил меня с больной матерью и без надежды. И когда я проснулась следующим утром, а также каждым следующим утром, наступало мгновение, краткое мгновение, где я забывала, что папа был мертв.
И каждое утро я вновь переживала каждую унцию боли, когда снова вспоминала, что его больше не было с нами. Со мной.
— Элла, — громко говорит мама, возвращая меня в настоящее. — Я не хочу, чтобы ты волновалась об этом, правда. Джедис сводит меня к одному из тех докторов в лаборатории, которые нас субсидируют, так что не теряй надежды, хорошо?
Я скидываю голову наверх, отчаянно уставившись на нее. — Никогда, — говорю я, и подразумеваю под этим больше, чем что-либо еще, в чем я когда-нибудь клялась.
Я не готова быть сиротой.
Глава 3
Я слежу за мамой подобно коршуну, каждый нерв моего тела напряжён. Как я могла не заметить ухудшения её состояния раньше? Она двигается медленнее обычного. Когда я всматриваюсь в её лицо, то замечаю, что кожа под подбородком потеряла упругость, мама словно увядает изнутри.
Когда донёсся дверной звонок, я чуть не падаю со стула. Я быстро стучу пальцами по наручу на запястье.