Электрическое тело
Шрифт:
Пение.
Я медленно обхожу дом по краю. Каждая его деталь идеальна, начиная каменными стенами, заканчивая черепичной крышей с ядовито-зелёным кухонным окном. Усеянное померанцем дерево стоит у дверного проёма и покачивается от тёплого бриза.
Окно у кухонной раковины открыто. Я встаю на цыпочки, вглядываясь вовнутрь. Моя мама — моложе чем обычно — танцует по кухне, смеясь, измазанная в муке. А отец стоит позади неё, протягивая ей огромный букет жёлтых роз. Я слышу детский смех — мой смех, понимаю я, когда я была ребёнком — раскачиваясь взад и вперёд при звуках переговаривающихся родителей и жужжании
Они сосредоточены на отце.
Если мама посмотрит в окно над раковиной, то сможет увидеть меня теперешнюю — восемнадцатилетнюю с тёмно-русыми волосами, свисающими до подбородка, карими глазами с золотистыми вкраплениями, впившимися в неё взглядом. Однако, я не думаю, что мама сделает подобное. Её тело осознаёт, что это грёзы, а не реальность, но её подсознание позволяет ей окунуться в воспоминания. Я могу встать с ней нос к носу, и она меня не заметит. Её мозг хочет жить в грёзах и предпримет всё, чтобы не покидать их.
Против осознания того, что это иллюзия.
Смотря на отца и маму сейчас, я хочу, чтобы это было по-настоящему. Я бы всё отдала, чтобы дать маме жить такой жизнью.
Но это прошлое. Очень давнее, ещё до того, как болезнь начала съедать её изнутри. До того, как я выросла. До того, как мама разработала технологию, делающую грёзы в принципе возможными. До смерти отца, ставшей её причиной для изобретения механизма грёз, чтобы она могла жить с ним в своих мыслях.
Мамины воспоминания слабеют. Дом начинает мерцать.
Я ныряю под окно, на случай, если было достаточно помех, чтобы маму выбросило из грёз. Вжавшись в дом, я складываю руки в рупор и выдыхаю в них, думая о корице.
Теплый, оглушительный аромат специи обволакивает меня, я выбрасываю руки вверх, воображая, как запах пронизывает каждый уголок маминой грёзы.
— Печенье! — слышу, как говорит мама, её голос заливается смех. Она снова погрузилась в грёзы, мерцание исчезло.
Но на всякий случай, я делаю всё, что могу придумать, чтобы придать маминым воспоминаниям ещё большей реальности. Я напеваю первые нотки папиной любимой песни, «Лунная река», песни, которую я услышала в начале грёз. Мелодия ещё долго продолжает звучать после того, как я прекращаю петь — мамина память продолжила её, усиливая грёзы. Я добавляю мои давние воспоминания о доме к её, и кухня проясняется, полная точных деталей, словно расплывчатое изображение, настраивающее фокус.
Мне кажется, что всё хорошо. Возможно, я могу покинуть грёзы, позволить маминому разуму заполонить всё остальное.
Но затем я слышу её голос. Он настолько напряжён, что я приподнимаюсь и прислоняюсь ближе, не смотря на уже ослабленное состояние грёз.
— Филип, — говорит мама, её голос опечален не пролитыми слезами. — Филип, мне кажется, это нереально. Хотелось бы мне, чтобы это было не так….но я в грёзах, верно? Ты не настоящий. Ты — лишь воспоминание.
Инстинктивно я протягиваю руку, и стена, отделяющая меня от кухни и мамы исчезает. Законы физики не действительны в грёзах. Моя мама поворачивается, но я подаюсь вперёд и держу её за голову, обращая её взор к отцу.
Я чувствую, глубоко внутри, силу. Контроль. Я могу контролировать грёзы моей мамы, словно кукловод, дёргающий за верёвочки. Я со всех сил сосредотачиваюсь на основе этого воспоминания.
Но затем я слышу всхлипывания моей мамы, и я знаю, что в этот миг она вспоминает о боли, причиняемой болезнью, и вся кухня начинает мерцать, в том числе и воспоминание о моём отце.
Нет. Я погружаюсь глубоко в себя, достигая центра моей силы, о существовании которой я не знала, и цепляюсь за каждую счастливую мысль и воспоминание, которые я сохранила о моих прежних родителях, и я представляю, как они выливаются из меня, поглощая мою маму.
Тепло, любовь, заполоняющая сердце радость, привязанность, беспорядочные поцелуи, вкус его губ, ощущение его тела, любовь, ребёнок, тихие, усыпляющие звуки, крошечные пальчики, крошечные ножки, ясные широко распахнутые карие глаза, любовь, любовь, любовь…
Я одергиваю руки в сторону. Вымышленное тело моей мамы ослабевает и расслабляется. Я проникла в её душу и вытянула её самые глубокие воспоминания, которые невозможно описать словами, воспоминания, которые являются такой же полноценной частью её, как руки и ноги. Именно они сейчас и переполняют её.
Мама оборачивается лицом к папе, и теперь я знаю, что она полностью погрузилась в грёзы, а это чувство покоя и радости ещё долгое время не будет покидать её после того, как она очнётся.
Сработало.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти. Теперь, уходя, я могу не опасаться; Грёзы мамы определённо действуют.
Но я оглядываюсь назад. Не могу сдержаться.
Я тоже скучаю по папе. Я скучаю по его взгляду. Мои собственные сны не настолько ярки как мамины. И даже не смотря на то, что он здесь моложе, чем я помню его, и часть волос, обрамляющих его лицо, небрежно торчат в разные стороны, что придаёт его образу беспечности, он не носит очков, а его голова покрыта большим количеством волос, это всё ещё папа.
А затем, он смотрит на меня.
— Элла! — говорит он, его голос прорезается сквозь тихие звуки воспоминания резкими, ясными нотками. — Элла. Ты должна проснуться.
Глава 10
Я дёргаюсь так сильно, что царапаюсь затылком о звуковой шлем. Я откидываю его назад, отрывая электроды от кожи, едва не порвав при этом цепочку. Моя кожа вибрирует. Я пристально смотрю на неё, испытывая трепет и ужас в то время, как моя рука дрожит, словно при землетрясении. Вибрация пронзает мою кожу, проникая в мои кости, и я чувствую, будто что-то слышу, гудение души, вырывающееся из моей плоти.
А затем я моргаю, всё успокаивается и утихает.
Я закрываю глаза трясущейся рукой, пытаясь сконцентрироваться. Галлюцинация. Моё тело реагирует на добавочные наноботы, которые я ввела в мой организм. То последнее видение было… волнительным. А это не могло произойти. Грёзы нереальны. Меня на самом деле не было в маминой голове. Воспоминания — это лишь электрические импульсы, посылаемые в синапсы мозга. Ни в коем случае папа не мог…. это не мог быть папа, это было лишь воспоминание о нём — он никак не мог меня видеть. Говорить со мной.