Елена Троянская

Джордж Маргарет

Соседки не обратили на меня внимания. Они, не поворачивая головы, безотрывно смотрели перед собой. Их враждебность больно отозвалась во мне. Я убила их мужей. На их месте я бы чувствовала то же самое. Но ради Париса я должна стоять рядом с ними.

Крики и кличи становились громче, одна стычка переходила в другую. Ни одна из сторон не собиралась уступать. Блестели на солнце мечи, вращаясь, летели копья. Но кто же побеждает?

И вот троянцы стали подаваться назад, уступая постепенно, шаг за шагом, а потом их строй резко сломался, и они побежали к воротам, преследуемые

торжествующими греками. Троянская армия превратилась в толпу, рвущуюся в город. Где же Парис? Недавно я видела, как он спешился и вступил в рукопашную. Но в толпе, бегущей к воротам, его не видно.

Наспех обученные, плохо подготовленные, немощные солдаты спасовали перед вражеской атакой. Подобно стаду перепуганных овец, они толкались в воротах. Вбежав, они со скрипом закрыли ворота и опустили засовы. В результате те воины, которые не струсили, не побежали, были отрезаны от города. Они сражались в меньшинстве, беря пример с Гектора, который сражался в одиночку. И тут я снова увидела Париса, к которому с разных сторон подступали трое греков. Куда бы он ни повернулся, все равно его спина оказывалась под ударом.

— Парис! Парис, возвращайся! — Я не удержалась и крикнула, свесившись со стены.

Он не мог слышать меня. Но если бы даже услышал, он не мог послушаться и бежать, как трус. Он бросился на одного из греков: меч обнажен, копье наготове, вид устрашающий. Таким он и запечатлелся в моей памяти: настоящий герой, гроза врагов, благороднейший из троянцев.

В тот миг как он обрушил свой меч на неведомого грека, подкатила колесница. Стоявший в ней лучник прицелился и пустил стрелу в Париса. Она задела предплечье, но Парис продолжал сражаться. Он уложил второго противника, а потом повернулся направо и разделался с третьим. Только тут он обратил взор на врага, который стоял в колеснице, но та уже отъезжала прочь. Парис осмотрел свою руку, потер ее, потом вынул копье из тела убитого грека и поспешил на помощь соратникам.

Между тем ряды греков поредели: часть людей отошла к кораблям. За ними последовали остальные, и отважная часть троянцев вернулась в город. Они не бежали, а шли медленно, устало и с достоинством, в то время как струсившие собратья встречали их овечьим блеянием у ворот.

— Пустяковая рана! — радостно сказал Парис, помахав рукой.

Толпа приветствовала его. Рана действительно была неглубока и почти не кровоточила.

— Детская царапина, — рассмеялся Парис, снимая шлем.

Но после того как праздничные речи были произнесены, заздравные кубки подняты, «детская царапина» стала болеть. Началось с простого пощипывания.

Уже вечером, у себя во дворце, раздевшись и попросив воды, Парис обследовал рану. Ее окружали красные волдыри, горячие на ощупь. Когда я коснулась пальцем кожи возле воспалившейся раны, Парис так громко вскрикнул, что я испугалась. Он прикусил кулак, словно желая заглушить боль.

— Как будто жидкий огонь разливается под кожей, — сказал он.

— Послать за врачом?

— Не надо. — Он попытался улыбнуться. — Сегодня много по-настоящему раненных, не стоит отвлекать врача из-за моей царапины.

В слабом свете я плохо видела, но раненая рука как будто стала раздуваться, кожа натянулась и блестела. В то же время лицо Париса покрылось испариной, он пробормотал:

— Тошнит… Голова кружится, — и запрокинул голову. Его била лихорадка.

Не считаясь с его возражениями, я послала слугу за врачом. Пока ждали врача, рука распухла еще сильнее, казалось, что кожа вот-вот лопнет. По телу пошли красные пятна. Губы Париса дрожали, руки и ноги сводила судорога. Он дышал, как рыба, выброшенная на берег.

— Нутро горит огнем, — простонал Парис. — Он сжигает меня.

Врач вошел, посмотрел на больного, откинул одеяло. На теле не было никаких изменений. Тогда он положил руку Парису на лоб и сразу отдернул ее.

— У него жар!

Жар. Жидкий огонь. Нутро горит. Уж не Филоктет [28] ли был тот человек в колеснице? Судя по описаниям, яд гидры действует именно так.

— Кто ранил тебя?

— Не знаю. — Парис сжал зубы от боли. — Я не разглядел лица.

28

Согласно Аполлодору, Филоктет вызвал Париса на поединок в стрельбе из лука. Первая стрела пролетела мимо. Вторая пронзила Парису руку, в которой он сжимал лук, третья выбила правый глаз, а четвертая попала в лодыжку.

Если это и правда Филоктет, то лучше ему не знать. Человеческая воля иногда сравнима с силой богов. Пока Парис не знает, что ранен Филоктетом, он будет считать свою рану излечимой и бороться за жизнь.

— Все хорошо, любимый, — сказал я. — Тобой занимается наш лучший врач.

— Когда говорят, что тобой занимается лучший врач, это значит, что твои дела хуже некуда.

Он улыбнулся, но улыбка превратилась в гримасу боли.

— Или это значит, что ты троянский царевич и любой твоей царапиной обязан заниматься лучший врач, — принудила я себя улыбнуться в ответ.

— Не лги мне, Елена. — Он с неожиданной силой сжал мое плечо здоровой рукой. — Не лги. Это невыносимо.

— Парис, ты ранен. Но раны — обычное дело на войне. Ты сам ранил Махаона, а он выздоровел. И Одиссей тоже.

Я смотрела на Париса сверху вниз, и мне было нестерпимо сознавать, что я стою здоровая и сильная, а Парис лежит раненый и беспомощный.

— Рана ране рознь, — вздохнул он, сжимая распухшую руку.

— Не прикасайся к руке! — приказал врач, отводя руку Париса. — Выпей лекарство, оно поможет.

— Я не стал бы этого делать, пока мы не узнаем, кто меня ранил. А то можно сделать хуже. — Парис с трудом выдавливал слова сквозь сжатые губы.

— Противоядие! — крикнула я. — Знает кто-нибудь противоядие?

— Пока мы не узнаем причину, мы не можем найти противоядие, — тихо ответил мне врач через голову Париса. — Царевич прав. Неправильно выбранное противоядие только усилит действие яда.

— Значит, это все-таки яд?

— Не вызывает сомнений, что стрела была отравлена. Вопрос — чем.