Элевсинские мистерии
Шрифт:
Требующий всех сил танец задом наперед, со склоненной головой, уже сам по себе мог стимулировать одаренного миста к обнаружению во лбу душевного органа, который сказание о Тесее называет венком Амфитриты, а Гомер в "Одиссее" — глазом Полифема. Имя Полифем означает "бестолочь", "болтун", в лучшем случае "страдающий глоссолалией". Здоровья ради без Афины здесь не обойтись. Оккультное как бы дополняет упорядоченное сознание, объемлющее восприятие и рассудок. Оно не должно ущемлять это сознание, как у Полифема. Сам лобный сверхчувственный орган не развивает разум, он просто фиксирует духовное в виде образов. Этим глазом мист замечает голубя в облаках и косматую звезду на ночном небе, чему мешают собственные его желания и инстинктивные порывы, которые предстают в созерцании как нападающие звери. В Лабиринте этих зверей являли мистам во плоти. Сила чистого постижения, не опирающаяся на внешние чувства и
Кносский Лабиринт. Этрусское изображение Лабиринт. Древнекритское изображение
Вслед за мистами мы попадаем во внутренний виток Лабиринта, где Гермес или иной провожатый приуготовляет душу к метаморфозам, а Геката касается органа оккультного восприятия в области шеи, чтобы Афродита затем участливо открыла сердце. Виток заканчивается круглой площадкой Афродиты, которая зовется морем. Здесь властвуют небесные знаки Водолея, Козерога и Стрельца. Помимо нескольких волков — возможно, это собственные неподобающие ощущения мистов, — они встречают здесь безмолвных, белых как мел, нагих умерших. Эти новые спутники — свидетельство того, как трудно вызвать достаточно жаркую самоотверженность. В юношеских испытаниях Тесея внутреннему витку соответствует встреча со Скироном, "хозяином белых скал", который грозил ученику мытьем ног и падением в море. В Скироновом море испытуемого преследовала черепаха. Древнеегипетская космогония в этом образе воздвигала землю из бесформенного пра-моря. Вот и здесь, в Лабиринте, посреди "моря" лежал большой камень, круглый и плоский.
Тесей и Минотавр. Эллинское изображение
После волчьего воя безмолвие мертвых было сущим благодеянием. Если понятная при этом холодность в сердцах молодых мистов таяла, уступая место пылкой преданности прогреваемому божеству — "отцу Посейдону", до этих сердец достигала нежная, космически-планетарная музыка, способная осчастливить иного Орфея.
Внутренняя спираль и "море" более не терпели никаких внутренних личин — не важно было происхождение, которое во II тысячелетии до Р.Х. ценилось едва ли не превыше всего, не важны были красота, имущество, положение, знания, умения, репутация, пол, высокое или низкое самомнение, помыслы и конкретные упования, — лишь сосредоточенность, гибкое, живое служение и преданность высокому, прозреваемому или еще неведомому. Не равенству людей — самой большой иллюзии на этом этапе становления — учили там через поступки, а горячей искренности, насколько ее уже развивала тогдашняя религия. Необходимо было острое чутье к обретенной силе и преданности тому, для чего посвящение и судьба предоставляют возможность. Такая позиция и настрой пробуждали не только "венок Амфитриты" или подобный же орган в области гортани, который позднее в Элевсине именовался шестнадцатилепестковым "цветком", но и двенадцатилепестковый цветок над сердцем. Венок Амфитриты показывает в свободных формах умонастроение и образ мыслей других людей. Шестнадцатилепестковый "цветок Элевсина" во многом раскрывает душевно-живое окружение. Орган над сердцем позволяет услышать музыку и песнь духовных наитий. Как сказал поэт:
Дремлет песнь в любом предмете, И душа во всем жива, Все откликнется на свете На волшебные слова.
Орган, расположенный ниже, обеспечивает доступ к талантам и возможностям других, к сокровищам Плутона.
Вернемся, однако, к Тесею. Что произошло с ним на круглой площадке посреди Лабиринта? Когда вереница мистов вместе с мертвецами добралась до "моря", все они выстроились вдоль стены и бросили канат, наслаждаясь долгожданным покоем. Волки остались снаружи. И мистагог, тянувший канат, тоже до поры до времени исчез. Кому сердце поверяло это, тот прозревал и слышал "звук, рожденный без прикосновения", словно сами планеты пели, то отдаляясь в напряжении, то сближаясь; "музыка сфер" — так впоследствии назвал это Пифагор. Немного погодя мистагог вернулся с лирой и протянул ее одному из мистов, в котором заметил умиленное волнение,
Певец в Лабиринте. Эгейская культура
Тесей присел на круглый камень посредине и тихо заиграл, прислушиваясь и сам. Остальные, спокойно вышагивая, скоро подхватили знакомую песню во славу Афродиты. Затянул ее мистагог, но без слов. Потом он снова исчез. Эту сцену описывает Гесиод в "Щите Геракла": блаженные ведут хоровод в озаренной светом части Гадеса (Элизии), посредине, играя на кифаре, сладостно и печально поет могучий сын Лето — Аполлон.
Шествие и песня заканчиваются, и в круг мистов врывается бык; вернее, у этого существа человеческое тело и бычья голова. Играл эту роль мистагог. Он выхватил у Тесея лиру и столкнул его с центрального камня. Герой вступил с ним в борьбу, как с каким-нибудь Антеем. Если в этом нападении и не было логики, в нем все же были метод и цель: умиротворенность и небесная музыка исчезли. Тесей очутился на земле возле круглого камня, и тут он вспомнил о похожем камне ранней юности, под которым некогда нашел меч и сандалии.
Он быстро поднял и этот камень — вместо меча под ним обнаружилась сухая тростинка, тлеющая изнутри. Огонь в тростинке стал оружием героя — он поджег бычью маску противника. Тот поспешно сорвал охваченную пламенем звериную личину, и взорам явился юноша, точь-в-точь Гиакинф-Аполлон. Впрочем, по другим свидетельствам, это была Ариадна.
Даже если мы согласимся с последним, мы все равно не сможем однозначно истолковать созерцательный образ Это могла быть Афродита Анадиомена, богиня Венера, что свежая, как роса, выходит из моря, а с другой стороны, поскольку здесь участвует огонь, не исключено, ого внутреннему взору открылась дева с младенцем Иак-м Так или иначе, у мистов пробудились оккультные органы над лбом, гортанью и сердцем, и они сумели «зреть Афродиту Уранию, Небесную Жену в солнечной ауре, на лунном серпе, а затем наблюдали, как она преображается и в конце концов держит на руках младенца Диониса — будто и не требовалось превращений от змеи, рожденной Персефоною в Гадесе, до бородатого мужа, прибывшего к берегу на carrus navaiis, до дня рождения Афродиты на Пасху и далее вспять, к младенцу Иакху.
Раз Тесей сам, сидя на круглом камне, играл на лире, словно музыкант Гиакинф, и созерцал мистического младенца, значит, в танце он снова и снова повторял хвалебный клич: "Paide [младенец, мальчик. — А-А.] Bakche Piade-Pai-Paian! Io, Io, Io-Iakche!"
Еще с именем несказанного младенца на устах — несказанного, ибо речи вносят смущение, ведь дело-то идет о душевном возвышении человека, — мисты длинной чей, теперь уже без каната, возвратились в царский покой. Настало утро. Царь велел препроводить их в трапезы и молча разделил с ними завтрак.
Между тем жрица-царевна — мы называем ее Ариад- в своем подземном святилище, малом подобии лабиринта, принимала каждого миста отдельно. Вход наводил на мысль о спирали, само помещение напоминает Море, закругление отсутствует. Каменный стол под окном испещрен мелкими священными письменами. По просьбе Ариадны каждый рассказывал, что видел, слышал пережил в Лабиринте. Сама она ничего к этим сообщению не прибавляла. Кто остался слеп и глух, от нее тоже ничего не узнавал. Если же открывалось глубинное, она повторяла и дополняла рассказ, чтобы все запомнилось правильно и надолго. В особенности три образа никогда не проходили мимо ее внимания, стоило хотя бы вскользь упомянуть их в рассказе: косматая звезда, поток золотых рыб и Небесная Жена, в какой бы ипостаси ее ни созерцали — только лишь Афродиты или матери младенца Иакха.
Ариадна после таинств
На память либо попросту в знак участия она одаривала каждого тем, что ему под стать: кносскими бычьими рогами, изображением волкочеловека и проч. Тесей получил резную статуэтку Небесной Афродиты.
По свидетельству археологов, раскопавших в Элевсине маленький храм "владычиц", мистерии существовали там еще в микенскую эпоху около 1550 года до Р.Х., а поскольку эти таинства бытуют в обрядах, которые мало подвержены изменениям и отражаются в мифах, нам полезно ознакомиться с богословием или мифологией тех времен.