Элиот Кровавый
Шрифт:
Вспышки кровавого тумана вспыхивали в небесах, словно твари рассыпались поражённые цепной молнией, остаточный образ Грога оставался возле каждого взрыва!
Несколько коротких мигов и с авиацией врага покончено, Грог парил на одном месте, ловко поддерживая тело неспешными взмахами крыльев, его взор устремлений в червоточину, из которой расползалась орда, — Не хотелось терять сувенирчик, но иного выхода нет, — Грог завёл секиру за спину, его дряхлое тело ожило, жилистые мускулы распустились на нем, как утренние цветы после долгой ноги, — ВОЙНА в нашей плоти. ВОЙНА
Секира гонимая силой вечного и манной внутри, летела с немыслимой скоростью, жар разносился на многие мили, как и свет от пылающего оголовья секиры, она развеяла собой смрадные тучи; и врезалась в сердце червоточины.
Прогремел взрыв, что сопровождался кольцами взрывной волны, которая сметала из этого мира все следы бытия заражённых, они сгорал даже не успевая моргнуть глазом.
Земля чуть-чуть вибрировала, а огонь вздымался в небеса, больше не смыть запах горелой плоти с падшего города звёзды.
Глава 60 Тропы зла. Часть 3.
Грог парил в небесах, жар от взрыва достигал его ступней, он обжигал разорванные ботинки, что подарила дочь. Его яростный взор устремлён на тонущий город, который захлёбывался в чуме, а под злобной гримасой скрывалась тень усталости, — Слишком много манны я потратил, — слетели уставшие слова с губ старика.
Он вложил в эту атаку невероятное количество манны, теперь она на своём исходе.
Глаза созерцали за бегущими людьми и уезжающими конвоями.
Пламя от взрыва секиры стремительно угасало, волны заражённых изливались из воронки, как с чаши изобилия, неисчислимое количество тварей. Даже Орсы так стремительно не плодятся и, не мутируют.
Старик понимал, что он не сможет остановить это в одиночку, их слишком много.
Сотня тысяч может битком забить площадь, а десяток миллионов смыть любой город, ещё и так подло атакуя.
Мысль о отступлении мелькнула в голове, мелькнула и разошлась пламенем ярости.
— Жнец никогда не отступит с поля битвы, я крысою не побегу, удел мой проливать океаны крови; и мой удел от крови пьяным быть; и мой удел косою тварей потрошить, — сказал он слова своей веры, и кожа лопнула на старом теле; и кровь из ран излилась в гордую косу; и сжали руки старика излюбленное орудие труда; и тело жизнью-яростью пылало.
И облик, что не гордо воспарял, наполнился гордыней, пальцы захрустели на косе, занесли руки лезвие в боевую готовность, и ветерок небесный сдул все дурные мысли, теперь существует только Жнец; и его вечное дело.
Решение созрело, а тело поспело: старик обрушился свирепым соколом вниз, свистя косою сделав взмах, он линию красную очертил на поле битвы; и брызги фиолетовой кровь: разбрызгались вверх!
Ноги жнеца стояли на крыше накренившегося здания, что наполовину утонуло в земле. Руки размахивали косой влево, вправо, без устали скашивая кровавый урожай.
И
Он был как красный огонёк, пылающий посреди непроглядной ночи.
Лицо его выражало холодную ярость, руки крепость, а стать древнюю гордость.
Мухи бесцельно умирали под натиском косы, жнецу даже ненужно сходить с места, ведь покуда будет кровавая полоса: жертва сама побежит на ловца.
Солнца восходили на небосвод. Рассвет медленно опускался на Жнеца, старые кости согревались малочисленными лучами солнца, которые сумели пробиться сквозь смрадные тучи гари.
Сердце жнеца жрала тоска, блики косы хоть и смертоносные, но он изрядно устал, коса уже не так ликовала, крови недоставало манны, ведь слишком много истратил её.
Заражённых обтекали здание, словно океан обтекал островок, многим не было дела до Жнеца, они неостановимо расползались по городу, их немного притормаживали блики косы.
Минуты резни сменялись часами — Грог перевёл взгляд в небо, он увидел ворона, что яростно рвал врага, его лицо посетила жуткая улыбка, — Птенчик прилетел на побоище, нужно выиграть ещё времени, а потом можно отступить, — старые руки крепче сжали кровавое древко косы.
Словно жизнь вернулась в неё, пьяная драка продолжилась с новой силой, теперь блики не только резали плоть врага, а ещё проходили дальше: кровавый серп слетал при каждом взмахе: серп дополнительно гасил сотни жизней.
— Страх от Кровавого Жнеца, это как вера, один взмах косы, как дорога к долгой весне, — Грог сделал полный оборот на месте, это действие распотрошило сотни заражённых, они красочно разлетелись разрезанными телами, — Задолжали вы моей земле, так падите тут удобрениями!
Жуткая и гнилостная аура хлынула от квартала особняков, она моментально резонировала с кровью жнеца, кровь непроизвольно подавилась, коса буквально растаяла в руках: обратившись жидкостью.
Жнец ослабел и отвлёкся, — Мою кровь ещё никогда не подавляли! — слетела скупая мысль с его губ.
Но миру не суждено услышать рассуждения жнеца — цепь сороконожка проскользнула в хаосе битвы, её тысячи ножек впились в плоть жнеца, она быстро-быстро обматывала торс и опутывала руки. За первое промелькнула вторая, а после и третья.
Жнец пал на одно колено — копьё сороконожка пролетело через десятки тел, оно вонзилось прямиком в грудь жнеца, да так вонзилось, что вышло из спины: пронзенный насквозь он изменился в лице.
Нота страха мелькнула в глазах, он хотел взорвать своё тело и восстановить, но не выходило.
Толстая фиолетовая тварь взорвалась возле его лица, скованное тело отбросило на двадцать метров, а всех заражённых в эпицентре взрыва стёрло с лица земли.
Тело жнеца сгораемое в фиолетовом пламени рухнуло в толпу заражённых, огонь не затухал, цепи сороконожки не пострадали, копьё пускало корни во всё его тело.