Елизавета Петровна, ее происхождение, интимная жизнь и правление
Шрифт:
Около того же времени Елизавете было повелено обручиться с двоюродным братом гольштинца — вернее сказать: голоштанца, так как он действительно был одним из этих! — с епископом Любека, но последний умер и, таким образом, ему не было суждено вести столь многообещавшую невесту к алтарю.
Кое-когда всплывали около Екатерины и её деревенские родственники, и характерно то, насколько эта женщина была груба и неблагородна. С тех пор как она повенчалась с Петром, она ни разу не вспоминала о своих бедных родных, и только во время одной из поездок в Ригу вспомнила Екатерина о существовании этих родственников. Она была у богослужения и по возвращении домой была остановлена сгорбленной, седой старушкой, окруженной целой кучей детей. Это была мать Екатерины, теща великого
Но над головой Екатерины стала собираться буря. Её склонность к гольштинцу причиняла Меньшикову не мало головных болей, и он уже стал бояться того, что этот пришлец чужеземный подставит ему ножку и что он чрез нее спотыкнется. Уж в одном деле (обручение Елизаветы с любекским епископом) поступила царица против намерений своего первого министра, а тут вдруг призывает она еще своего шурина в государственный совет и наделяет его голосом. Этого Меньшиков всего более боялся, и нужно было энергично восстать против этого опасного parvenu. Но оказывая оппозицию гольштинцу, пришлось нашему злодею стать в враждебные отношения и к царице, своей покровительнице. Последнее, правда, больших забот Меньшикову не представляло, на дружеские отношения с Екатериной он, попросту сказать, плевал. Нужно было сыскать подходящее лицо, которое с одной стороны направляло бы враждебные стрелы против императрицы, с другой же стороны вполне прикрывало бы стоявшего за ним заговорщика.
Выбор премьер-министра пал на молодого Петра Алексеевича, внука Петра Великого и сына замученного Алексея Петровича, жившего совершенно замкнуто ото всего мира с сестрой Наталией. Меньшиков обеими руками ухватился за этого десятилетнего мальчугана и во что бы то ни стало порешил выхлопотать ему всероссийскую державу. Но намерения Меньшикова касались кроме этого и чего другого: он «порешил» посватать молодого царя со своей дочерью и сестру царя со своим сыном, а став раз в такие близкие отношения к правителю, Меньшиков думал добиться регентства, так как Петр в то время еще не был совершеннолетен. Разумеется, при этом каждому было ясно, что хитрая лиса имела в виду, главным образом, личные выгоды. А так как для приведения всего этого в исполнение нужно было согласие и с внешней стороны, то Меньшиков подкупил дом Габсбургов, посулив им за это на случай войны поставить 50 000 солдат.
Всё было готово и можно уже было приступить к делу, а тут вдруг царица-матушка захворала, и захворала-то не на шутку.
Пьянство и чрезмерные половые излишества расстроили окончательно её организм, начиналась водянка, в груди обнаружились серьезные нарывы, и врачи объявили её состояние крайне опасным. Екатерина умирала, но её новому недругу Меньшикову этот процесс казался слишком долгим и скучным. Он не любил ждать. В 1726 г. было уже предпринято отправить Екатерину к прародителям, отравив её пищу, но заговор был еще вовремя открыт. И покорный слуга своей самодержавной повелительницы не побоялся поставить ей сети и еще один раз. Известно ведь, что сластолюбивая Екатерина (в прямом, а не переносном смысле) имела привычку каждому посещавшему внутренние её апартаменты мужчине хлопать по карману или обыскивать последние, чтобы узнать, не принес ли он ей конфеты. И вот, рассказывает секретарь фон-Гельбиг, в одно прекрасное утро явился к царице Меньшиков с докладом, Екатерина по своему обыкновению требовала от него гостинцев, он, разумеется, не отказал ей в них. Конфеты эти были пропитаны ядом, и Екатерина после недолгих мучений отправилась к праотцам. Было это 17-го мая 1727 г. Официально же было объявлено, что она скончалась от легочного нарыва.
За Екатериной Алексеевной вошел на прародительский престол хотя и одиннадцатилетний, но уже до мозга костей развращенный мальчик Петр II. Первые четыре месяца нового правления вполне соответствовали требованиям Меньшикова: всё плясало под его дудочку, и изо всего он высасывал то, что ему желалось. Прежний пирожник, за шутки и прибаутки полюбленный Петром I и возведенный сперва в придворные лакеи, добившийся же благодаря своей мудрой политике до первого сановника отечества, по старой привычке забавлял царя-ребенка своими побасенками. Повсюду пользовался этот всемогущий министр почетом и уважением и правил страною de facto. Венский двор поспешил предложить ему почетный княжеский титул, в русском же дворянском календаре Меньшиков значился под громким титулом герцога Ингерманландского. Грудь этого Бисмарка 18-го века была вплотную завешана первыми орденами, звездами, бриллиантами как своей, так и чужих стран.
Дочерям покойной царицы, а также герцогу Гольштинскому Меньшиков под предлогом гигиенических соображений воспретил посещать молодого императора, опираясь на то, что епископ Любекский, жених Елизаветы, умер от оспы.
Старые дворяне и боярские дружины рассчитывали, что со смертью Петра I и его жены умрет и их «западноевропейский режим» и возлагали поэтому громадные надежды на молодого, нового царя, но они ошиблись жестоко в расчёте. В России в ту пору царил не Петр II-ой, а прежний московский пирожник!
Все сознавали необходимость в удалении Меньшикова с его поста, но никто не решался выступить с этим требованием открыто: его боялись, пред ним дрожали, как перед Иваном Грозным или позже пред Емелькой Пугачевым.
Первым манифестом молодого правителя Меньшиков заставил произвести себя в генералиссимусы, и это имело для него важное значение. Он был отныне командиром всей гвардии, а солдаты ему были нужны, необходимо даже нужны для приведения своих преступных планов в исполнение, они были нужны для козней против боярских дружин.
Саксонский посланник Лефорт сообщал своему королю о том времени следующее: «Никогда и никто не дрожал так от боязни даже пред умершим самодержавным императором, как приходилось ныне дрожать пред палачом Меньшиковым. Прежний деспотизм прямо-таки игрушка в сравнении с теперешним. Даже дышать свободно не разрешается: всё трепещет от страха пред этим палачом. То и дело велит он арестовывать и запирать в тюрьмы людей, совершивших не государственные или уголовные проступки, а просто людей иного с ним мнения, иных воззрений, людей, в которых он «подозревал» своих врагов…»
Молодой царь в первое время своего правления был ничем иным, как игрушкой в руках Меньшикова. Вскоре после смерти Екатерины, он обручил Петра со своей дочерью Марией, вторую же дочь помолвил с герцогом Курляндским. Богатства его росли невероятно, и то, что ему добровольно или «из уважения» не неслось в жертву, бралось им без церемонии. Даже и царя сумел этот интриган скрутить и сузить в его императорском бюджете, не говоря уже о князьях да княгинях: всё должно было его слушаться и в действительности оно так и было. Гольштинец вскоре заметил, что со смертью дорогой тещи его песенка была спета и порешил подобру-поздорову ехать восвояси. Жена его, Анна Петровна, немало пролила при этом слез, так как с одной стороны знала, что у нас на Руси едят каши-то с маслицем, с другой же стороны — ведь и она обладала сердцем, которое одной любовью к мужу не довольствовалось, тащить же всех любовников с собою она не решалась. Несколько месяцев спустя после отъезда этой парочки из Петербурга, Анна родила, и этому ребенку был суждено играть трагическую роль русского квазимодо — Петра III-го, задушенного по высочайшему повелению супруги этого несчастного субъекта, великой Екатерины II. Анна вскоре затем умерла и, таким образом, единственной дочерью Екатерины I-ой осталась Елизавета Петровна.
V
Итак гольштинцы укатили в свою заморскую страну, и восемнадцатилетняя девица Елизавета задумала серьезную шутку и рисковала при этом не только своей свободой, но и своей жизнью. Приходилось вести войну против Меньшикова, а для того, чтобы окончить ее успешно, нужна была лучшая артиллерия, нужны были громадные силы. Полноправный царедворец обидел её высочество тем, что приказывал ставить её имя в придворных церемониалах и пр. по порядку за своей дочерью Марией, носившей в то время уже титул «её высочества», и это, разумеется, не могло импонировать единственной наследнице великого Петра.