Елизавета Петровна
Шрифт:
– Что с тобою? – вырвалось у княжны Людмилы.
При этом первом сказанном невзначай сердечном «ты» князь забыл все видения, откинул все опасения за будущее, подвинулся к Людмиле и привлёк её к себе.
– Дорогая, милая, хорошая.
Она доверчиво положила свою головку на его плечо, точно позабыв за минуту щемившее её сердце томительное предчувствие, недавний страх и этот вдруг раздавшийся адский хохот.
Он и она были счастливы настоящим. Для них не существовало ни прошедшего, ни
Княжна очнулась первая от охватившего их очарования.
– Что скажет мамаша?.. Мы так долго! – прошептала она.
– Завтра я буду в Зиновьеве, чтобы просить у княгини твоей руки, – сказал князь.
– Милый…
Луговой подал княжне руку, и они так дошли до конца аллеи, примыкавшей к цветнику.
При входе туда Людмила высвободила свою руку, и они пошли рядом.
– Что вы так долго? – пытливо смотря на дочь, деланно строгим тоном спросила княгиня, от зоркого глаза которой не ускользнуло пережитое молодой девушкой волнение.
– Мы обошли весь парк… – сказал князь, причём его голос дрогнул.
– А-а… – протянула княгиня. – Однако пора и восвояси. Прикажите подавать лошадей!
Лошади были тотчас поданы. Князь проводил княгиню и княжну до кареты.
– До свидания, – сказала княгиня.
– До скорого!.. – с ударением ответил князь, простившись с Людмилой взглядами, которые были красноречивее всяких слов.
Когда карета покатила по дороге в Зиновьево, княгиня спросила дочь:
– Не скажешь ли ты мне чего-либо, Люда?
– Он приедет завтра, мама, – чуть слышно ответила княжна.
– Вот как? Может быть, ты мне скажешь, зачем он приедет?
– Он будет просить моей руки.
– А сегодня просил у тебя? Это по-модному, по-петербургски, – с раздражением в голосе заметила княгиня.
– Мама, ты сердишься? – подняла голову княжна Людмила.
– А ты думаешь, шучу? У нас это не так водится; не для того я его с тобою иногда одну оставляла, чтобы он пред тобою амуры распускал. Надо было честь честью сперва ко мне бы обратиться; я попросила бы время подумать и переговорить с тобою, протянула бы денька два-три, а потом уж и дала бы согласие. А они – на-поди… столковались без матери. «Он завтра приедет просить моей руки». А я вот возьму да завтра не приму.
Княгиня серьёзно рассердилась на такое нарушение князем освящённых обычаев старины, но радость, что всё же так или иначе цель достигнута, превозмогла её, и Вассе Семёновне очень хотелось подробно расспросить дочь.
– Но ведь это случилось так нечаянно, – точно угадывая мысли матери, жалобно продолжала княжна.
Княгиня Васса Семёновна окончательно смягчилась.
– Ну его, Бог его простит! Шалый он, петербургский.
– Дорогая мамаша!
Княжна схватила руку матери и горячо поцеловала
– Ну, расскажи, плутовка, как это так нечаянно случилось? – погладила княгиня опущенную головку дочери.
Людмила начала свой рассказ. Она подробно рассказала, как они пришли и сели в этот вновь открытый павильон.
– И ты не боялась?
– Да, потом, мама, мне сделалось вдруг страшно, – ответила княжна и передала матери форму, в которой Луговой начал ей признанье в любви в павильоне.
– Ну, не права ли я, что он – шалый, нашёл место! – воскликнула княгиня Васса Семёновна.
– Но, мамочка, ведь я и ушла. А потом случилось страшное обстоятельство.
Княжна покраснела. Ей надо было передать предложение, признание князя и тот поцелуй, которым они обменялись, но княжна Людмила решила не говорить о последнем матери. Это было не страхом пред родительским гневом, а скорее инстинктивным желанием сохранить в неприкосновенной свежести впечатление первого поцелуя, данного ею любимому человеку.
– Что же случилось? – нетерпеливо спросила княгиня.
Княжна рассказала, что когда князь окончил признанье, то вдруг раздался резкий хохот.
– Хохот? – испуганно переспросила княгиня, побледнев.
– Да, хохот, мама, и такой неприятный! Нам обоим показалось, что он был слышен со стороны… этого павильона, – с дрожью в голосе подтвердила княжна.
– И вы действительно оба слышали его? Впрочем, что же я спрашиваю. Какой-то странный звук слышала и я; он раздался именно с той стороны парка.
– Князь сказал, что это сова.
– Сова? А, знаешь ли, он, может быть, и прав. Мне самой показалось, что это был крик совы.
Собственно говоря, княгине ничего подобного не показалось, но она ухватилась за это предположение князя Сергея Сергеевича с целью успокоить не только свою дочь, но и себя. Хотя и крик совы, совпавший с первым признанием в любви жениха, мог навести суеверных на размышление – а княгиня была суеверна, – но всё-таки он лучше хохота, ни с того ни с сего раздавшегося из рокового павильона. Из двух зол приходилось выбирать меньшее. Княгиня и выбрала.
– Но почему же, мама, сова крикнула всего один раз? – озабоченно спросила Людмила.
– Да потому, матушка, что ей, вероятно, хотелось крикнуть только один раз, – с раздражением в голосе ответила княгиня.
Этот вопрос дочери нарушил душевное равновесие Вассы Семёновны. Остановившись на крике совы, она несколько успокоилась, а тут вдруг совершенно неуместный, но вместе с тем и довольно основательный вопрос дочери. Княгиня начала снова задумываться и раздражаться. К счастью, карета въехала на двор княжеской усадьбы и остановилась. Княгиня и княжна молча разошлись по своим комнатам.