Элрик — Похититель Душ (сборник)
Шрифт:
Казалось, что отзвук смеха, раздавшегося в ответ, никогда не умолкнет, словно шлем принца соединялся с какой-то бездонной пропастью. Этот смех был далеким и в то же время на удивление сердечным.
— Я уже говорил, господин Уэлдрейк, что был одним из принцев Равновесия. Но это в прошлом. Что же касается настоящего, то я могу тебя уверить, мой господин, что в Гейноре Проклятом нет ни капли божественного.
Пробормотав, что он не понимает значения титула принца, Уэлдрейк начал:
— Если требуется какая-то помощь, сэр…
— Что это за женщины, которых вы ищете? — перебил
— Это три сестры, внешне похожие друг на друга. Они ищут что-то крайне для них важное. Думаю, это какой-то потерявшийся соотечественник или даже, возможно, брат. Они спрашивают о цыганском народе, где его искать. Когда люди узнают, что они ищут, им указывают направление, но на том прекращают всякое с ними общение. Поэтому, мой вам совет, избегайте подобного вопроса, пока люди сами не заведут разговор. Более того, я подозреваю, что если вы встретите эту банду кочевников, то у вас будет очень мало шансов уйти от них живыми.
— Я тебе благодарен за совет, принц Гейнор, — сказал Элрик. — А ты не знаешь, кто это выращивает столько пшеницы и для каких целей?
— Их называют прикрепленными жителями, а когда я задал тот же вопрос, что и ты, мне ответили невеселой шуткой, что этим здесь кормят саранчу. Хотя мне знакомы еще более странные обычаи. Видимо, местные жители не очень ладят с цыганами. Когда затрагиваешь такие темы, они начинают нервничать и замолкают. Они называют этот мир Салиш-Квунн, а это, если помните, название города из Книги Слоновой Кости. Странная ирония. Меня это позабавило. — При этих словах он повернул коня, словно погрузившись в свои размышления, и медленно поехал к виднеющейся вдалеке котловине, к навалам мусора, над которыми, подобно завесам дыма, кружились вороны, коршуны и роились мухи.
— Ученый, — сказал Уэлдрейк, — Хотя говорит как-то таинственно. Ты понимаешь его лучше, чем я, принц Элрик. Но я бы хотел, чтобы он остался с нами. Что ты о нем думаешь?
Альбинос теребил пряжку ремня, выбирая слова.
— Я его боюсь, — сказал он наконец. — Боюсь, как не боялся еще ни одного человеческого существа, смертного или бессмертного. Его судьба и в самом деле ужасна, потому как он познал Равновесие, о котором я могу лишь мечтать. Добиться этого — а потом потерять…
— Да нет, сэр. Ты преувеличиваешь. Он, конечно, странноват, но, кажется, довольно любезен. С учетом всех обстоятельств.
Элрика пробрала дрожь — он был рад, что принца Гейнора нет больше с ними.
— И все же я боюсь его, как никого другого.
— Возможно, так же, как самого себя, мой господин? — С этими словами Уэлдрейк бросил взгляд на своего нового друга. — Прости меня, сэр, если мои слова показались тебе вдруг неучтивыми.
— Ты слишком проницателен, господин Уэлдрейк. Твой поэтический глаз видит больше, чем мне хотелось бы.
— Это всего лишь чутье и случай, уверяю тебя, сэр. Я не понимаю ничего, но говорю обо всем на свете. В этом-то и состоит мой рок. Может быть, не такой величественный, как у некоторых, но мой язык в равных пропорциях и мой друг, и мой враг.
Сказав это, Уэлдрейк смотрит на погасший костер, разламывает вертел и с сожалением бросает его, подбирает силки и засовывает их
— Я уже читал тебе, сэр, мою эпическую поэму о любви и смерти сэра Танкреда и дамы Марии? Она написана в форме нортумберлендской баллады — именно таким было первое услышанное мной поэтическое произведение. Дом моих родителей стоял в безлюдном месте, но я не чувствовал себя одиноким.
Его голос звенел и вибрировал, следуя мелодике примитивного плача. Рыжеволосый стихоплет подпрыгивал и переходил на бег, чтобы поспеть за высоким альбиносом.
Через четыре часа они добрались до широкой, неторопливой реки и на живописных утесах, поднимающихся над водой, увидели город, который искал Элрик. Уэлдрейк тем временем кончил декламировать балладу и, казалось, был не меньше Элрика этому рад.
Город был словно высечен изобретательными каменщиками из сверкающего известняка утесов, а вела к нему довольно узкая дорога, местами явно искусственного происхождения, которая вилась над скалами и пенящейся водой далеко внизу. Дорога плавно поднималась, чтобы в конце концов перейти в главную улицу города и снова начать извиваться между высокими многоэтажными домами и складами, причудливыми общественными зданиями и скульптурами, фигурно подстриженными и изысканными клумбами и газонами, а потом терялась в лабиринте улочек и проулков, раскинувшихся у подножия древнего замка, стены которого были увиты плющом. Замок этот возвышался над городом и тринадцатипролетным мостом, перекинутым через реку в самом узком ее месте и ведущим к меньшему поселению, в котором, судя по всему, обитали зажиточные горожане, построившие для себя светлые виллы.
Над городом витал дух довольства и процветания, и Элрик с оптимизмом отметил, что вокруг поселения нет оборонительных стен — значит, обитателям вот уже много лет не нужно было защищать себя от нападений. Несколько местных жителей в ярких, разукрашенных одеждах, ничуть не похожих на одеяния Элрика или Уэлдрейка, сердечно и открыто приветствовали их, как то обычно водится у людей, уверенных в своей безопасности и привычных к встречам с чужеземцами.
— Если они оказали гостеприимство Гейнору, — сказал Уэлдрейк, — то, я думаю, и к нам они не отнесутся враждебно. У этого города очень французский вид. Он напоминает мне некоторые городки на Луаре, хотя типичный для них собор отсутствует. Какая у них здесь, на твой взгляд, религия?
— Может быть, у них нет никакой религии, — сказал Элрик. — Я слышал о таких народах.
Однако Уэлдрейк явно не поверил ему.
— Религия есть даже у французов!
Они миновали первые дома, стоящие вдоль дороги. Дома эти располагались на каменных террасах, поднимающихся по склонам, и при каждом были самые роскошные клумбы, какие только доводилось Элрику видеть. До них доносились ароматы, к которым примешивались едва ощутимые запахи краски и кухни, и оба путника с улыбкой и облегчением поглядывали на людей, которые приветствовали их. Наконец Элрик остановился на мгновение и спросил у молодой женщины в красно-белом платье, как называется этот город.