Эмансипированные женщины
Шрифт:
— Ваш дом очень выиграет, когда Маня окончит пансион, особенно же, когда она выйдет замуж. Наверно, и тогда вы ее не отпустите, — ответила пани Ляттер.
— Ах, сударыня, да неужели я так немощен, что сам не могу жениться? О детях, признаться, я не помышляю, поздно, сударыня, но от жены не думаю отказываться.
Пани Ляттер кашлянула.
— Да, сударыня. Имение у меня не из плохих, от долгов свободно, и денежки найдутся; дом каменный, просторный, на берегу реки. Рыба, грибы, охота, купанье, что угодно для души, сударыня. Только, честное слово, без бабы невмоготу, особенно,
— Не хотите ли повидать Маню? — прервала его пани Ляттер.
— Маня от меня не убежит, а я, сударыня, тем временем слажу тут потихоньку с вами это дельце. Не помогут вам ни уловки, ни ужимки, ни разговорчики, рано или поздно я своего добьюсь, и прошу покорно, сударыня, придется вам согласиться…
Эленка, заткнув уши, убежала в свою комнату, Магдалена с недовольным видом последовала за нею.
— Как можно подслушивать, Эля? А ты еще и меня тянешь! Я уверена, что твоей маме это было бы неприятно.
— Нет, что за прелесть! — смеялась панна Элена. — Представляю себе, какую мину состроил бы Казик, если бы я сказала ему, что у нас будет третий папочка…
— Эля!
— Разумеется, я не скажу, а то он начнет тратить еще больше денег… Каменный просторный дом на берегу реки… Уж не дворец ли? Так или иначе приглашаю тебя, Мадзя, на рыбу, грибы, купанье и охоту.
У Магдалены прояснилось лицо, ей подумалось, что положение пани Ляттер не такое уж безвыходное, если она может выйти замуж за человека со средствами.
— Ты сегодня не была у Ады, — сказала она Эле, меняя тему разговора.
Панна Элена уселась на диван и, играя кружевом голубого халатика, перестала смеяться и зевнула.
— Какая скучная эта Ада со своими страхами и ревностью, — сказала она. — Отдалила Романовича за то, что он был влюблен в меня, и договаривается с этим образиной Дембицким, который похож на жабу.
— Чем кокетничать с учителем, ты бы слушала лекции.
— Плохо ты меня знаешь! Не нужны мне ни ваша физика, ни ваша алгебра, а кокетничать с кем-нибудь я должна, пусть даже с Дембицким. Вот увидишь, как сладко он будет на меня поглядывать. Ада, пожалуй, придет в отчаяние.
— Как можешь ты говорить так об Аде? — воскликнула Магдалена. — Она, бедная, так тебя любит!
— Нечего сказать, бедная, невеста с миллионным приданым!
— Она и за границу не уезжает для того, чтобы подольше побыть с тобою.
— Пусть меня прихватит, тогда еще дольше побудет со мной.
Мадзя от радости захлопала в ладоши.
— Ада об этом только и мечтает! — воскликнула она. — Если ты захочешь, она поедет с тобой хоть завтра, в любую минуту.
— А пока ждет, чтобы я ее попросила. Нет, я этого не сделаю. Мое общество, во всяком случае, стоит не меньше, чем состояние панны Сольской.
— Эля, — сжимая ей руки, сказала Мадзя, — ты совсем не знаешь Ады. Она сама бы тебя попросила, но не может отважиться, боится, как бы ты не обиделась.
— Ха-ха-ха! Чего же тут обижаться? Деньги на поездку мама не откажется дать, остановка только за оказией да приличными спутниками. Ехать со мной хочет панна Сольская со своей тетушкой, стало быть, я завишу от них, они и должны спросить у меня согласия. Да,
— Если так, то это дело решенное, — сказала Магдалена. — Ада тебя попросит. Только, Эля, зайди к ней на минутку, она так скучает без тебя.
Панна Элена оперлась головой о спинку диванчика и закрыла глаза.
— Она скучает без меня. Ах, какая жалость, что она не кавалер. Вот если бы это кавалер скучал такой же богатый, как она, я бы знала, что ему сказать… О Мадзя! Если бы и в самом деле можно было уехать за границу, хоть на полгода! Здесь я даром трачу жизнь, нет для меня здесь ни общества, ни партии. Боже мой, родиться красавицей и зваться дочерью начальницы пансиона, и, что всего хуже, целые дни проводить в этом пансионе, слушать ненужные лекции… Эх!
— Так ты сходишь к Аде?
— Схожу, схожу. Я знаю, она хорошая девушка и привязана ко мне; но мне скучны порой ее робкие взгляды и вечные страхи, что я не люблю только ее одну. Смешные люди! Каждый поклонник, каждая подруга хотят, чтобы я думала только о них. Но я-то одна, а их вон сколько!
Мадзя холодно простилась с Эленой и медленно стала подниматься наверх. Ей было как-то не по себе. Она знала Элену, уже несколько лет слушала ее речи, но только сейчас взгляды подруги неприятно ее поразили. Она чувствовала разницу между бескорыстной привязанностью Ады и претензиями Эли. Ей стало стыдно при мысли о том, что поездка этой легкомысленной барышни, покой ее матери, а быть может, и судьба пансиона зависят сегодня от некрасивой и смиренной Ады, которая полагала, что, принимая от нее услуги, люди оказывают ей снисхождение.
«Что со мной творится вот уже несколько дней? — думала Мадзя. — Мир ли изменился, я ли состарилась вдруг и смотрю на все глазами старухи? А может, это душевная болезнь или малярия?»
Наверху, в классе, Магдалену окружили воспитанницы. Поздоровавшись с нею, они стали спрашивать про Аду, рассказали, что панна Иоася ушла на концерт и что на ней было прелестное платье. Потом часть девочек уселась за парты, а другие, захватив учебники и тетради, подходили по очереди к кафедре и просили классную даму объяснить урок. Одна никак не могла решить задачку, другая не справлялась с французским упражнением, третья приготовила на завтра все уроки, но непременно хотела повторить их Мадзе. Сделав посреди класса изящный реверанс, каждая девочка клала тетрадь на стол и, нагнувшись, беседовала с классной дамой, затем восклицала: «Да, да, все понятно!» — тут же убеждалась, что совершенно непонятно, но в конце концов возвращалась на свое место удовлетворенная.
На первой парте сидит Мальвинка, красивая брюнетка с бархатными глазами; девочка отвлекает подруг от занятий, она толкует им, что вот уже целый час, как выучила все уроки, что раньше всех успевает приготовить их, потому что она самая способная. Сообщив всем подругам о своих способностях, она начинает прислушиваться к разговору за кафедрой; уловив, о чем идет речь, девочка подбегает к кафедре, хватает за руку ученицу, с которой беседует Магдалена, и говорит:
— Милая Франя, и зачем ты утруждаешь панну Магдалену, знаешь ведь, что я все тебе объясню.