Эмблема предателя
Шрифт:
Он зацепил багром край шлюпки. Длинный, увенчанный крюком шест удерживал лодку на определенном расстоянии. Гонсалес отдал матросам приказ закрепить канаты на кнехтах и спустить веревочный трап, а сам как мог удерживал багор, вцепившись в него с такой силой, что мог бы раскрошить череп.
Новый разряд молнии полностью осветил шлюпку. Капитан Гонсалес заметил, что на борту четверо. И наконец понял, почему в этой похожей на суповую тарелку лодчонке, которую болтает по волнам, еще находятся люди.
Вот ведь безумцы. Они привязаны.
Закутанная в темный непромокаемый плащ фигура
– Поднимайтесь! Быстрее, пока она не утонула!
Находящиеся в лодке люди прильнули к борту, их вытянутые руки едва доставали до трапа. Мужчина с ножом смог за него ухватиться и предоставил остальным подняться первыми. Матросы помогли им забраться на корабль. Наконец, в шлюпке остался только человек с ножом. Он как мог уцепился за трап, но как только встал на борт лодки, чтобы прыгнуть, багор соскользнул. Капитан попытался вернуть его на место, но очень высокая волна подняла киль шлюпки и бросила ее в борт "Надежды".
Раздался треск и вопль.
Капитан в ужасе выпустил багор. Шлюпка врезалась прямо в ногу человека с ножом. Теперь он держался за трап только одной рукой, прижавшись спиной к корпусу корабля. Шлюпку отнесло, но в считанные секунды волны могли снова бросить ее о борт корабля и ударить утопающего.
– Канаты!
– заорал капитан матросам.
– Перережьте их, Бога ради!
Один из матросов, находящийся ближе к борту, вынул из-за пояса нож и начал обрезать веревки. Второй пытался отвести спасенных к люку в грузовой отсек, пока очередной удар волны не отбросил их назад.
Капитан со страхом пошарил под планширом, где уже десяток лет хранился ржавый топор.
– Отойдите, Паскуаль!
Из-под топора посыпались голубоватые искры, но его удары почти не были слышны в нарастающем гуле шторма. Сначала ничего не произошло.
А потом они почувствовали удар.
Палуба содрогнулась под ногами, когда шлюпка, освободившись от удерживающих ее веревок, приподнялась и разбилась в щепки о нос "Надежды". Капитан перегнулся за борт, в уверенности, что найдет лишь болтающийся там конец трапа. Но он ошибался.
Потерпевший кораблекрушение по-прежнему был там, размахивая левой рукой в попытке снова ухватиться обеими руками за перекладину трапа. Капитан протянул ему руку, но между кончиками его пальцев и отчаявшимся человеком, который вот-вот сорвется, оставалось метра два.
Он мог сделать только одно.
Он перекинул ногу через борт и схватился за трап изодранной рукой, бормоча странную смесь молитв и проклятий в адрес того бога, который намеревался их утопить. На мгновение он опасно покачнулся, но матрос Паскуаль вовремя его подхватил. Капитан спустился на три перекладины - как раз достаточно, чтобы уцепиться за протянутые руки Паскуаля, если потеряет равновесие. Дальше он спускаться не осмелился.
– Хватайтесь за мою руку!
Утопающий попытался развернуться, чтобы достать до руки, но не сумел. Один его палец соскользнул с перекладины трапа.
Капитан позабыл про молитвы и сконцентрировался на проклятиях. Хотя и полушепотом. В конце концов, он был не настолько психом, чтобы искушать Господа, да еще в подобное мгновение. Однако он был достаточно безумен, чтобы спуститься еще на одну перекладину и схватить несчастного за ворот плаща.
Несколько секунд, показавшихся вечностью, их обоих удерживали на трапе лишь девять пальцев, один сапог с изношенной подметкой и огромная сила воли.
А потом утопающий смог развернуться и уцепиться за капитана. Он подтянул ноги к перекладине, и оба начали подъем.
Шесть минут спустя, согнувшись в трюме над лужицей своей рвоты, капитан едва мог задуматься, как же им обоим повезло, и пытался успокоиться. Он до сих пор не мог понять, как никчемный Рока сумел удержать корабль во время шторма, но волны уже хлестали по корпусу с меньшей силой, "Надежда" явно сможет выбраться.
Матросы уставились на него, встав полукругом, на их лицах было написано напряжение и возбуждение. Один передал полотенце. Гонсалес жестом отказался.
– Уберите эту дрянь, - сказал он, показывая на пол и поднимаясь на ноги.
В самом темном углу трюма сгрудились спасенные, с которых стекала вода. В мигающем свете единственной освещающей отсек лампочки едва можно было различить их лица.
Гонсалес сделал три шага в их направлении.
Один выступил вперед и протянул руку.
– Danke sch"on [2] .
Как и остальные, он был с ног до головы закутан в черный дождевик с капюшоном, отличаясь от своих товарищей лишь одной деталью: ремнем на поясе, а на нем блестел нож с красной ручкой, которым он резал веревки.
2
Большое спасибо (нем.).
Капитан не сдержался.
– Вот чертов сукин сын! Мы все могли погибнуть!
Он отвел руку назад и обрушил кулак на голову спасенному, сбив того с ног. Капюшон слетел, и под ним показались белокурые волосы и гордое лицо. Голубой глаз взирал с холодком.
На месте второго была лишь пустота со складками кожи.
Спасенный поднялся и снова натянул на глаз повязку, которая, видимо, сползла от затрещины. Затем он поднес руку к ножу. Два матроса шагнули вперед, побоявшись, что он кинется на капитана, но блондин лишь вытащил нож кончиками пальцев и бросил на пол, а потом снова протянул руку.
– Danke sch"on.
Капитан, в свою очередь, широко улыбнулся. У этого проклятого фрица стальные яйца. Он покачал головой и пожал руку.
– Откуда вы, черт возьми?
Тот пожал плечами. Он явно не знал ни слова по-испански. Гонсалес медленно его изучал. Ему было между тридцатью пятью и сорока годами, а под плащом виднелась темная одежда и грубые сапоги.
Капитан шагнул в сторону спутников одноглазого, желая знать, ради кого рискнул своим кораблем и командой, но блондин раскинул руки и слегка сдвинулся в сторону, встав на его пути. Стоял он твердо, по крайней мере, пытался. Ему явно с трудом удавалось держаться на ногах, а лицо выражало мольбу.