Эмигрант с Анзоры
Шрифт:
Но ведь она сидит здесь… не ушла. Ждет ответа. Значит, не все потеряно!
Искренность, только искренность. Это я чувствовал интуитивно.
– Ада, я не знаю… я просто никогда не думал в таких категориях. Ну скажи мне, что сделать для тебя?
Мне вдруг на миг показалось, что я понимаю ее…
Маленькая обиженная девочка. Мама и папа – эстарги. Уходят. Оставляют одну. Однажды – ушли и не вернулись. Ненависть. Лучше бы они были плохими родителями, лучше бы били ее или были несправедливы… все что угодно лучше, чем это – просто уйти и не вернуться. Оставить – расти у чужих людей. Без любви. У милых, правильных, добрых людей – без любви. Одну. Ненавижу. Ни за что. Никогда. Не хочу в Космос. Ненавижу весь этот мир, отбирающий родителей у детей, отбирающий любимых. И никого никогда больше не буду любить. Привязываться – ни к кому. Не дай Бог снова пережить это.
Может быть, все это было совершенно не так (даже скорее всего – не так). Эта красивая, облагороженная версия ее жизни вдруг мелькнула в моей голове мгновенно, как кадры кино… Мне просто показалось, что на самом деле Ада очень ждет кого-то, кто помог бы ей. Что ей плохо… ей действительно плохо. Я, может быть, и не смогу ей помочь, ну кто я такой? Но мне стало ее жалко. Я накрыл ладонью ее руку, свободную от сигареты.
– Ада, я… я буду с тобой. И все, что ты хочешь… я все сделаю. Поверь мне. Хочешь – никогда от тебя не уйду. Хочешь, не буду ско. Мне все равно.
Она качала головой, с полуусмешкой, неуловимая, сильная… я с ужасом понял, как ошибся. Сильная – ей никто не нужен. Она вовсе не нуждается в помощи. Это я нуждаюсь…она просто решила со мной поиграть, просто так, от скуки… а я завис на нее, окончательно завис.
Я ведь и до сих пор не знаю, не уверен. Иногда мне начинает казаться, что ей все-таки было плохо, и она лишь бодрилась, играя. Но она уж очень хорошо играла… была замечательной актрисой. Нет, все-таки ей не нужен был никто. Она очень хорошо существовала… и сейчас существует в своем богемном, личном, безупречном мирке. Гораздо лучше всех нас, неустроенных, мятущихся, слабых…
Она знает. Она уверена в себе. Она никому не принадлежит.
Она легко поднялась.
– Прощай, ско!
Вскинула руку к волосам. Выбежала.
Я не пошел за ней… я видел флаеры за скалой. Бесполезно бежать. И – зачем?
Кошка гуляет сама по себе.
Подошла официантка, назвала сумму, от которой еще несколько часов назад у меня волосы встали бы дыбом. Я расплатился нажатием пальца и вышел.
Конечно же, Ады нигде не было…
Ошибка, ошибка! Я все сделал неправильно. Быть искренним – проклятый внутренний голос! Нельзя было с ней – искренне. Разве она была когда-то откровенна со мной?
Вся жизнь – игра. Я должен был играть… Я ошибся, кажется, в тот момент, когда начал рассказывать ей о Пати, об Анзоре. Зачем ей это? Зачем ей я – моя личность, мои воспоминания, страхи, мечты?
А вот мне нужна она – любой. Даже если окажется, что она – агент наркомафии… или эммендар. Что бы то ни было – она нужна мне. Я готов был выслушать любую правду о ней… но она не говорила мне ничего. Что она скрывала? Зачем? Не доверяла мне, боялась – ведь я ско… странно, никогда на Квирине я не встречал какой-то враждебности по отношению к ско, наоборот. Это просто работа, еще и опаснее, и труднее многих, а здесь уважают трудную и опасную работу.
А может быть, ей и нечего скрывать… Да, теперь я склонялся к такому мнению. Просто она привыкла играть. И наши отношения были для нее забавной игрой. «Всю жизнь мечтала обниматься со ско в бикре».
Я снова, преодолевая сопротивление ветра, брел по набережной…
Вчера я напился. Вспомнилось прошлое, захотелось забыться… Я напился. В результате сегодня меня позорно вырвало на центрифуге. Ужас. Стыдно вспомнить. Хорошо еще, Валтэна не было. А женщина-инструктор не сказала ничего – мало ли, отчего могут быть такие реакции… может, человек не совсем здоров. Может, лучевой удар пережил или еще что.
Я отработал практику в «Космике», а на тренировку не пошел. Никто меня не контролирует… я взрослый человек. И плевать мне на все. Я, может, вовсе не хочу больше летать.
Как-то незаметно передо мной выросла знакомая синяя каменная фигура… ну и дела. Я добрел до «Синей вороны», а она ведь в самом конце Набережной. Ну что ж… когда-то я стеснялся заходить в рестораны в одиночку. Но те времена давно прошли.
Как хорошо, как удобно в дешевом ресторане, где заказ делается автоматически, и доставляют его безличные роботы. Которым не нужно смотреть в глаза, не нужно говорить с ними… не нужно стесняться того, что заказываешь для себя одного бутылку… нет, только не ром. Я заказал бутылку артиксийской «Жемчужницы». Вещь достаточно крепкая. На закуску – оливки и сыр. Я забился в угол – в «Вороне» всегда можно найти такое местечко, где тебя никто не будет видеть. Спрячешься за перегородкой, за маленьким столиком. Эстраду отсюда не видно, но музыка все равно доносится. Сегодня пел какой-то парень с электрогитарой. Я прислушался.
Смотри, кто движется навстречу, идет, как во сне.Колибри в зоопарке, орхидея в стене.Черные алмазы и птичьи меха,Она умеет так немного, но в этом дока.Она так умна, она так тонка, она читала все, что нужно, это наверняка.Она выходит на охоту, одетая в цветные шелка… [5]Как-то неприятно царапнуло по сердцу. Не знаю, почему. Я налил вина в граненый стакан – на просвет «Жемчужница» была серой и почти непрозрачной. Не очень аппетитный вид, но название наводит на ассоциацию с жемчугом, а не с колонией бактерий в жидкой среде. Да, если приглядеться, то вино даже посверкивает на просвет, если смотреть сквозь него прямо на лампу.
5
Б. Гребенщиков
Я принял первую порцию, и мир стал мягче, спокойнее, проще. Я слушал, расслабившись.
Ее квартира в самом центре, окнами в сад.Она выходит каждый вечер, чтобы радовать взгляд.Котята на цепочках, мужья на крючках.Она прекрасный стрелок, за сто шагов в пах…Тут я понял, что в одиночестве мне все же напиться не удастся. Говорят, что в Коринте четыре миллиона жителей… не знаю. По-моему, наш мир очень тесен.
Между столиками пробиралась моя новая знакомая – спасательница Оливия.
Не окликнуть ее было бы как-то неудобно… но и окликать не хотелось. Не хочу сейчас никого видеть… Оливия медленно поворачивала голову, осматривая зал. Ну вот, сейчас… сейчас. Глаза ее остановились на мне. Радостно расширились, лицо засияло улыбкой, заиграло ямочками. Я вяло помахал ей рукой, постаравшись изобразить на лице радушие.
Оливия быстро направилась ко мне. Села рядом. Ее черная собака сразу же забилась под стол.
– Я не помешаю? Ара, Ланс.
– Ара, – сказал я, – да нет, конечно. Сиди.