Эмиль из Леннеберги
Шрифт:
– Налейте, пожалуйста, еще, – попросил он. – Не ровен час…
Но прежде чем фру Петрель успела подлить ему киселя, случилось нечто невероятное. Послышался звон разбитого стекла, раздался крик, чтото с грохотом влетело через широкое окно, и по веранде пронесся вихрь из осколков стекла и брызг черничного киселя.
– Комета! – закричала фру Петрель и без чувств рухнула на пол.
Нет, это была не комета, а всего-навсего Эмиль, который, словно пушечное ядро, влетел в окно и угодил головой в фарфоровую миску, откуда фонтаном брызнул кисель.
Что
– Быстрее на кухню за холодной водой! – скомандовал папа Эмиля. – Надо намочить ей лоб!
Мама опрометью бросилась на кухню, а папа побежал следом – поторопить ее. Эмиль осторожно вытащил голову из миски. Лицо у него стало синим-пресиним.
– И чего ты всегда так торопишься на обед?! – упрекнула брата маленькая Ида.
Эмиль ничего не ответил.
– Готфрид прав, – вздохнул он. – На ходулях через забор не перелезть. Это уж точно.
Тут он увидел на полу несчастную фру Петрель, и ему стало жаль ее.
– Что же это они так долго не несут воду? – пробурчал он. – Надо поторопиться.
Эмиль не долго раздумывал. Он быстрехонько схватил миску с остатками черничного киселя и выплеснул их прямо в лицо фру Петрель. Хочешь – верь, хочешь – нет, это сразу помогло!
– Буль-буль… – Фру Петрель очнулась и мгновенно вскочила на ноги.
Вот как хорошо варить много черничного киселя, чтобы хватило и на случай беды!
– Я ее уже вылечил, – похвастался Эмиль, когда мама и папа примчались наконец из кухни с водой.
Но папа сумрачно посмотрел на него и сказал:
– А я знаю, кто будет лечиться в столярке, как только мы вернемся домой.
У фру Петрель все еще кружилась голова, и лицо у нее было такое же синее, как у Эмиля. Но мама Эмиля, умелая и проворная хозяйка, тотчас уложила ее на диван и схватила щетку.
– Надо навести порядок, – сказала она и принялась орудовать щеткой: сначала она отмыла фру Петрель, потом Эмиля и напоследок пол на веранде. Вскоре нигде не осталось никаких следов черничного киселя, кроме маленького синего пятнышка за ухом Эмиля. Потом мама вымела осколки стекла, а папа побежал к стекольщику за новым оконным стеклом, которое он мигом вставил вместо разбитого. Эмиль хотел было ему помочь, но отец даже близко не подпустил его к оконной раме.
– Отойди-ка отсюда! – прошипел он. – Сгинь с глаз моих и не возвращайся до самого отъезда!
Эмиль был не против того, чтобы сгинуть. Ему хотелось еще немного поболтать с Готфридом. Но от голода у него сосало под ложечкой. За весь день ему перепал лишь глоточек черничного киселя – разок он успел хлебнуть, когда нырнул в миску.
– Нет ли у тебя чего-нибудь пожевать? – спросил он Готфрида, который по-прежнему торчал в бургомистровом саду возле забора.
– Жуй сколько хочешь, – ответил Готфрид. – Моему папаше сегодня стукнуло пятьдесят, вечером у нас будет пир, и кладовки прямо ломятся от всякой всячины.
– Вот здорово! – обрадовался
Готфрид не мешкая отправился на бургомистрову кухню и вернулся с тарелкой, полной всякой вкуснятины – сосисок, котлет, пирожков. Готфрид и Эмиль – даром что по разные стороны забора – мигом все съели. Эмиль опять был всем доволен. Но его спокойствие длилось только до тех пор, пока Готфрид не проговорился:
– А сегодня вечером у нас будет фейерверк, какого в Виммербю еще не бывало.
За всю свою разнесчастную жизнь Эмиль не видел ни одного фейерверка, – жители Леннеберги не позволяли себе таких безумств. И теперь он очень огорчился: ведь ему не придется увидеть великолепный фейерверк, потому что надо засветло отправляться обратно в Каттхульт.
Эмиль вздохнул. Если пораскинуть мозгами, какой все-таки неудачный этот ярмарочный день! Ни коня, ни фейерверка – одни беды да напасти, к тому же дома его ожидает столярка.
Эмиль мрачно попрощался с Готфридом и пошел разыскивать Альфреда, своего друга и утешителя во всех бедах.
Только где теперь найдешь Альфреда на улицах, запруженных толпами крестьян, приехавших на ярмарку, да еще вперемешку с горожанами из Виммербю? Отыскать Альфреда в этой толчее оказалось делом нелегким. Эмиль затратил на поиски своего друга несколько часов и за это время успел немало напроказить. Но эти проделки не попали в синюю тетрадь, так как о них никто никогда не узнал… Альфреда он так и не нашел.
В октябре темнеет рано. Скоро начнет смеркаться, скоро кончится, навсегда канет в вечность этот ярмарочный день. Крестьяне уже собрались разъезжаться, да и горожанам из Виммербю, пожалуй, пора было по домам. Но напоследок всем хотелось еще посмеяться, поболтать, покричать, пошуметь, и на улицах царило веселое оживление. Еще бы, ведь день-то необычный! И ярмарка, и день рождения бургомистра, и кто знает, может, последний день жизни на Земле, если и в самом деле прилетит эта дымящаяся комета. Понятно, что все чувствовали себя не в своей тарелке, толпясь на улицах и не зная, чего ждать – радости или беды. Когда люди одновременно и боятся и радуются, то они утрачивают чувство меры. Поэтому сутолока на улицах не уменьшалась и веселье не стихало, а в домах царили тишина и покой: в них остались лишь кошки да дряхлые старушки, нянчившие внучат.
Если тебе случалось бродить по маленькому городку вроде Виммербю, а может, и в день ярмарки, и в сумерки, ты знаешь, как весело шагать по улочкам, мощенным булыжником, и разглядывать в окнах домиков бабушек, их внучат и кошек. А как бьется сердце, когда крадешься темным переулком, заходишь в чужие ворота, на темный двор, забитый крестьянскими телегами, между которыми толкутся крестьяне и пьют пиво, перед тем как запрячь лошадей и отправиться восвояси по хуторам.
Для Эмиля прогулка была тоже веселой и увлекательной. Скоро он позабыл о своих недавних горестях и уже не сомневался, что рано или поздно найдет Альфреда. Так оно и вышло, только сперва он нашел нечто совсем другое.