Эмили из Молодого Месяца. Восхождение
Шрифт:
— Во всяком случае, я рад, что попал сюда вовремя, — сказал он. — А иначе этот сумасшедший старик напугал бы тебя до смерти.
Несколько минут они сидели в молчании. Все происходившее казалось чудесным и прекрасным... и немного нереальным. Эмили подумала, что она, должно быть, во сне или в одной из своих собственных сказок. Гроза прошла, снова ярко сияла луна. Холодный свежий воздух был полон чарующих звуков. Отрывистый стук капель, падающих с дрожащих ветвей кленов... капризный голос Женщины-ветра возле белой церкви... далекий, манящий зов моря... и еще более утонченные и редкостные, приглушенные, далекие голоса ночи — все это Эмили воспринимала скорее духовным, чем физическим слухом, и ей казалось, что она никогда не слышала ничего подобного прежде. Вдали в свете луны лежали поля и рощи, вились дороги, ласково манящие
А Тедди в этот момент думал о том, как прелестно в этом бледном лунном свете выглядит Эмили, с ее таинственными глазами, обрамленными пушистыми ресницами, и с влажными темными завитками волос, прилипшими к ее молочно-белой шейке. Он обнял ее еще немного крепче... но гордость и достоинство Марри ничуть не возражали.
— Эмили, — прошептал Тедди, — ты самая милая девушка на свете.
Миллионы юношей говорили это миллионам девушек, так что слова должны были бы окончательно обветшать. Но, когда вы слышите их впервые, в волшебный час юности, они так же новы, и свежи, и чудесны, словно только что донеслись из райских кущ. Сударыня, кем бы вы ни были и сколько бы десятков лет ни прожили на свете, признайте честно, что тот момент, когда вы в первый раз услышали эти слова от какого-нибудь робкого влюбленного, был великим моментом вашей жизни. Эмили затрепетала от макушки до кончиков пальцев в ее туфельках. Ощущение прежде неведомого и почти пугающего восторга пронзило ее — ощущение, которое было для ее чувств тем же, чем вспышкадля ее духа. Вполне вероятно и не так уж предосудительно, что за этим последовал бы поцелуй. Эмили знала, что Тедди собирается поцеловать ее. Об этом знал и Тедди. И скорее всего он не получил бы пощечины, какая досталась Джеффу Норту.
Но Тедди было не суждено поцеловать Эмили в ту ночь. Тень, проскользнувшая в ворота и пролетевшая по мокрой траве, остановилась позади них и коснулась плеча Тедди как раз тогда, когда он наклонил свою блестящую черную голову... Он взглянул вверх и вздрогнул. Эмили тоже подняла взгляд. Возле могильного камня стояла миссис Кент с непокрытой головой; ее пересеченное шрамом лицо, отчетливо различимое в лунном свете, было обращено к ним с трагическим выражением.
Эмили и Тедди встали так резко, что, казалось, обоих рывком подняли на ноги. Сказочный мир Эмили исчез, словно лопнувший мыльный пузырь. Она оказалась в совершенно ином мире — нелепом, абсурдном. Да, нелепом. Все вдруг стало нелепым. Что могло быть нелепее? Мать Тедди застала их двоих в два часа ночи... ох, что это за ужасное слово, которое она, Эмили, совсем недавно услышала впервые?... ах да, нежничать... именно так... застала их нежничающими на надгробии скончавшегося восемьдесят лет назад Джорджа Хортона! Именно так посмотрят на это другие люди. Как может что-то быть таким прекрасным в один момент и таким нелепым в следующий? С головы до ног она была одним ужасным ощущением жгучего стыда. А Тедди... она знала, что Тедди чувствует себя идиотом.
Но миссис Кент все происходившее представлялось никак не абсурдным, но зловещим. В глазах безмерно ревнивой матери Тедди этот эпизод имел самое ужасное значение. Она взглянула на Эмили запавшими, страдальческими глазами.
— Пытаешься, значит, украсть у меня сына, — сказала она. — Он единственное, что у меня есть, а ты пытаешься украсть его.
— Мама, ради всего святого, не говори глупостей!— пробормотал Тедди.
— Он... он требует, чтобы я не говорила глупостей, — трагически воскликнула миссис Кент, обращаясь к луне. — Глупостей!
— Да, глупостей, — гневно повторил Тедди. — Ни к чему поднимать такой шум из-за пустяков. Эмили случайно оказалась запертой в церкви, и там же был безумный мистер Моррисон. Он напугал ее почти до смерти. Я пришел,
— Как ты узнал, что она здесь? — спросила миссис Кент.
Действительно, как? Трудно было ответить на этот вопрос. Правдивый ответ прозвучал бы как глупая, пустая выдумка. Тем не менее Тедди сказал правду.
— Она звала меня, — отрывисто произнес он.
— А ты услышал ее... находясь за милю отсюда. И ты ожидаешь, что я поверю в это? — воскликнула миссис Кент с громким смехом.
К этому времени Эмили уже вернула себе самообладание. Никогда в жизни Эмили Берд Старр не приходила в замешательство надолго. Она гордо выпрямилась и в тусклом свете луны — несмотря на черты лица, унаследованные исключительно от Старров — выглядела так, как, должно быть, выглядела лет за тридцать до этого Элизабет Марри.
— Верите вы в это или нет, миссис Кент, это правда, — сказала она высокомерно. — Я не пытаюсь украсть у вас вашего сына... мне он не нужен... он может идти с вами.
— Сначала, Эмили, я провожу тебя домой, — возразил Тедди. Он скрестил руки на груди, вскинул голову и попытался принять такой же величественный, как у Эмили, вид. Он чувствовал, что совершенно не преуспел в этой попытке, но даже она произвела впечатление на миссис Кент. Она заплакала.
— Иди... иди, — сказала она. — Иди с ней... можешь бросить меня.
Тут уж Эмили рассердилась окончательно. Если эта неразумная женщина упорно хочет устроить сцену — отлично, она ее получит.
— Я не позволю вашему сыну проводить меня домой, — сказала она ледяным тоном. — Тедди, иди со своей матерью.
— О, ты приказываешь ему, вот как? Он должен поступать так, как ты велишь? — простонала миссис Кент. Она, казалось, уже совсем не владела собой. Ее худенькое тело сотрясалось от неистовых рыданий. Она заломила руки.
— Пусть он сам выбирает!— воскликнула она со страстью. — Он пойдет с тобой... или со мной. Тедди, выбирай сам. Ты не должен действовать по ее приказу. Выбирай!
Она подняла руку и мелодраматическим жестом указала на бедного Тедди.
Тедди чувствовал себя таким же несчастным и полным бессильного гнева, каким чувствует себя любой мужчина, когда две женщины ссорятся из-за него в его присутствии. Ему хотелось очутиться за тысячу миль от кладбища. Что за дурацкое положение! Он, должно быть, смешон в глазах Эмили! Почему, ну почему его мать не может вести себя так, как матери других мальчиков? Ну почему она так впечатлительна и навязчива? Он знал, что сплетники в Блэр-Уотер считают ее «немного не в себе». Он сам так не считал. Но... но... короче, положение было дурацкое. И мать ставила его в это положение каждый раз. Что же делать? Если он поведет Эмили домой, мать — он это знал — несколько дней будет плакать и молиться. С другой стороны, покинуть Эмили после того ужаса, который она пережила в пустой церкви, и предоставить ей в одиночестве брести домой по пустынной дороге было просто немыслимо. Но теперь хозяйкой положения была Эмили. Ею владел холодный гнев, не ищущий выхода в пустых словах возмущения, но суровый и целенаправленный, — так всегда гневался старый Хью Марри.
— Вы глупая, эгоистичная женщина, — сказала она, — и доведете вашего сына до того, что он вас возненавидит.
— Эгоистичная! Ты называешь меняэгоистичной, — всхлипнула миссис Кент. — Да я живу только для Тедди... если бы не он, мне незачем было бы и жить.
— Да, вы эгоистичны. — Эмили стояла гордо выпрямившись, голос ее звучал сурово, глаза казались почти черными; «взгляд Марри» производил довольно пугающее впечатление в бледном лунном свете. Она говорила и удивлялась: откуда она знает то, о чем говорит. Но она действительно все это знала. — Вам кажется, будто вы любите его, но на самом деле вы любите только себя и готовы испортить ему жизнь. Вы не хотите позволить ему поехать в среднюю школу в Шрузбури, потому что вам тяжело с ним расстаться. Вы ревнуете его ко всему, что он любит, и позволяете ревности разъедать вашу душу. Вы не желаете вынести даже мелкую неприятность ради него. Вы вовсе не мать. У Тедди громадный талант — это все говорят. Вам следовало бы гордиться им... и дать ему возможность стать художником. Но вы не хотите... и когда-нибудь он возненавидит вас за это... да, возненавидит.