Эмир Кустурица. Автобиография
Шрифт:
Я не знал, что означало «рисовался», но слово «диктатор» я понял, благодаря фильму Чарли Чаплина.
— Папа, он как Чарли Чаплин! — вмешался я в беседу, надеясь, что моя реплика понравится отцу. Я с волнением ждал его ответа.
— Намного забавнее, сынок, и гораздо хуже!
Мой отец не любил Тито, потому что большинство его друзей, бывших товарищей по партизанской войне, закончили свои дни в тюрьме «Голи-Оток», сосланные туда под предлогом чрезмерной симпатии к русским и Советскому Союзу.
— В этом он весь, — рассказывал отец. — Отправлял невиновных в «Голи-Оток», чтобы смыть с себя позор. Сначала он
Мой отец не стал прямой жертвой Коминформа [13] , но его перевели из Белграда в Сараево. В действительности все выглядело так, словно его переместили по службе совсем по другой причине. Одних отстранили из-за Коминформа, других — из-за их чересчур активной жизненной позиции. Высылка из Белграда являлась обычным наказанием для государственных чиновников. Мне отец сказал, что причиной его перевода стала дружба с его сводным братом, которого тоже внесли в черный список, когда Тито перестал любить Сталина.
13
Информационное бюро коммунистических и рабочих партий (1947–1956) — международная коммунистическая организация.
— Мой Мурат — добрая душа! И если он предается излишествам, то лишь для того, чтобы хоть немного отдохнуть от своей доброты, — обычно говорила моя мать.
Это, бесспорно, было самое лучшее мнение о моем отце.
Он работал в государственном аппарате и не был доволен своей жизнью. Вначале он занимал пост заведующего канцелярией Информационного бюро Социалистической Республики Босния и Герцеговина, затем был понижен до помощника секретаря. Он хорошо говорил по-английски, но предпочитал русские песни.
В тот вечер, после дискуссии о Тито, я уснул на руках у матери, а отец затянул песню «На Байкале». Тут же в моем сне появилась Снежана Видович. Русские песни вызывали ее образ и раньше, но в саду инженера Пипича она предстала в очень странном виде. На ней было свадебное платье, и она держала в руках маленькую ореховую ветку. Я узнал жезл Тито, который пионеры, молодежь, крестьяне и рабочие вручали ему на день его рождения.
— Это жезл Тито, — сказала Снежана, — нас с тобой выбрали, чтобы вручить его Тито на день рождения!
— Почему на тебе свадебное платье?
— Потому что мы с тобой станем мужем и женой!
— Я согласен пожениться, но ветку вручать не буду! — возразил я, — Во-первых, я не отличник, а во-вторых, я не знаком лично с товарищем Тито. Я видел его только на фотографии.
— Значит, ты не хочешь на мне жениться?! — спросила меня Снежана.
— Как это не хочу? Я готов все сделать для нас двоих!
— Тогда решай: если хочешь получить мою руку и сердце, бери жезл и иди со мной, иначе я пойду туда одна, а тебе придется искать себе другую жену!
Я взял в одну руку жезл, в другую — руку Снежаны, и мы бросились бежать по улице Логавина. Взволнованная толпа скандировала: «Тито! Тито!» Совсем как в жизни. Я был ошеломлен, как Шарло, потерявшийся в революции, и озирался, размахивая ореховой веткой. В конце концов я примкнул к народному празднеству, всеобщему ликованию, которое перенеслось из реальности в мой сон. Мы пошли по главному проспекту, ведущему к стадиону «Косево». Там мы не обнаружили
Папа Снежаны, полковник Видович, с бровями, похожими на жестяные навесы, вышел из толпы и сказал:
— В целях безопасности мы были вынуждены изменить маршрут товарища Тито, чтобы не повторилась история Франца Фердинанда! [14] — И добавил специально для меня: — Старик остановился в отеле «Загреб», в Марьином дворе [15] . Он ждет вас там, дети мои, поторопитесь!
В конце концов мы обнаружили Тито в прокуренном номере отеля, где он играл в покер, пыхтя гаванской сигарой. Рядом с ним сидел маленький человечек с белой скатертью на голове. Там был еще один, весь в белом, в колпаке, как у нашего булочника Кесича, а также высокий араб. Мы остановились около стола Тито, возбужденные и запыхавшиеся.
14
Франц Фердинанд (1863–1914) — австрийский эрцгерцог, племянник императора Франца Иосифа I, наследник престола. С 1898 г. заместитель главнокомандующего, один из инициаторов аннексии Боснии и Герцеговины (1908). Убит в Сараеве членами конспиративной группы «Молодая Босния». — Примеч. пер.
15
Квартал в Сараево с австро-венгерской архитектурой конца XIX в.
— А вот и малыш Кустурица! Боже мой, как ты вырос! — сказал он мне.
— Славный малыш, славный малыш! — эхом откликнулись остальные: мужчина со скатертью на голове и араб.
Третий промолчал. Вместо того чтобы прочесть текст о любви, который я знал наизусть, я со всей силы ударил Тито по голове ореховым жезлом и закричал:
— Разве мы не договаривались, что ты будешь ждать нас на стадионе «Косево»? Отвечай, мерзкий диктатор!
Я ударил его во второй и в третий раз, продолжая вопить:
— На, получай: это за Сибу Краваца, а это за Зульфу Бостандьича, за всех товарищей папы, проклятый диктатор!
Снежана Видович внезапно сняла свое платье невесты и принялась мутузить Тито ногами, в то время как он пытался защититься от ударов.
— Почему ты не подождал нас, гадкий диктатор, а?! Говори! Отвечай, отвечай!
Я проснулся от собственного крика.
— Что случилось, сынок? — спросила меня мать.
— Ничего. Мне приснился Чарли Чаплин!
Я не осмелился рассказать свой сон никому, даже отцу.
Когда мы возвращались на машине домой, отец бросал на меня короткие взгляды в зеркало заднего вида. Внезапно он подмигнул мне.
— Ты и правда весь в меня! — сказал он.
Для меня это был очень важный момент.
Я не знал, что означает «половое созревание», и сожалел, что еще не вступил в этот загадочный возраст, как мои кузены: Эдо, Дуня, Сабина и Аида. Все они жили в большом доме моего деда под номером два на улице Мустафы Голубича. Он купил это жилье на собственные сбережения, добавив приданое моей бабушки, которое они в конце концов получили, через много лет после своей тайной свадьбы. Но я никак не мог понять, на какие средства дед содержит это величественное здание, построенное для какого-то барона, о чем свидетельствовали фонтан, ныне заросший сорняками, и широкая мраморная терраса.