Эмма (пер. И.Мансурова)

Остин Джейн

Вечер прошел в мирных разговорах; мистер Вудхаус отказался от карт, дабы без помех всласть наговориться со своей обожаемой Изабеллой, и маленькое общество вскоре естественным образом разделилось надвое: с одной стороны – мистер Вудхаус с дочерью, с другой – оба мистера Найтли. У членов двух кружков были настолько разные интересы, что они редко находили общую тему, а Эмме оставалось лишь сновать между ними, участвуя время от времени в их разговорах.

Братья беседовали о своих делах и заботах, но главным образом о делах и заботах старшего из них, более общительного по характеру. Он всегда и говорил больше. Будучи мировым судьей, он не упускал случая посоветоваться с Джоном по какому-либо пункту законодательства;

на худой конец, он всегда мог припомнить какой-нибудь курьезный случай из своей практики. Так как он являлся хозяином фамильного поместья Донуэлл, при котором имелись обширные земельные владения, ему приходилось отчитываться о том, какой ожидается урожай на каждом поле, а также пересказывать все местные новости, которые не могли не представлять интереса для его брата, потому что в поместье прошла большая часть его жизни и он сохранил к отчему дому сильную привязанность. Необходимость сооружения водосточной канавы, починка изгороди, упавшее дерево, а также судьба каждого акра пшеницы, брюквы или яровых хлебов были Джону одинаково интересны, несмотря на внешнюю невозмутимость. Если же его словоохотливый брат изредка давал ему возможность вставить слово, в его расспросах слышалось живое участие.

Пока братья были так заняты беседой, мистер Вудхаус буквально купался в потоке счастливых сожалений и сладких опасений в разговоре с дочерью.

– Моя милая бедняжка Изабелла, – вздыхал он, нежно беря ее за руку и на некоторое время прерывая усердное шитье для кого-то из пятерых детей, – как долго, как невозможно долго тебя не было с нами! И как, должно быть, утомила тебя дорога! Дорогая моя, тебе необходимо рано лечь спать. Перед сном я рекомендовал бы тебе немного овсянки. Давай вместе съедим по мисочке каши. Эмма, милочка, полагаю, нам всем овсянка не повредит.

Эмма не разделяла батюшкиной уверенности, зная, что обоих Найтли, как и ее саму, ни за что не заставишь есть овсянку. Поэтому были поданы всего две порции каши. Еще немного пораспространявшись о пользе овсянки и поудивлявшись, почему все не едят ее каждый вечер, мистер Вудхаус продолжил с серьезным и задумчивым видом:

– Как некстати, дорогая моя, что осень ты провела в Саут-Энде, а не приехала к нам. Я никогда не разделял всеобщих восторгов по поводу целебности морского воздуха.

– Папенька, мистер Уингфилд настоятельно рекомендовал нам отправиться на море, иначе мы бы не поехали. Он рекомендовал морские купанья для всех детей, но особенно малышке Белле, из-за ее слабого горлышка. И морской воздух, и купанья.

– Ах, милая, но вот Перри очень сомневается, что море пойдет ей на пользу. Я же давно уже твердо убежден, хотя раньше и не говорил тебе об этом, что море вообще вряд ли идет на пользу кому бы то ни было. Однажды, помню, пребывание на море чуть меня не прикончило.

– Полно, полно! – вскричала Эмма, чувствуя, что разговор становится небезопасным. – Вынуждена просить вас не упоминать о море! Иначе во мне невольно просыпаются зависть и жалость к себе – ведь я никогда не видела моря! Так что, если позволите, тема Саут-Энда у нас под запретом. Милая Изабелла, кажется, ты до сих пор не спросила ничего о мистере Перри, а он никогда не забывает тебя.

– О, добрый мистер Перри! Как он поживает, сэр?

– Вполне пристойно, вполне пристойно… но не совсем. Бедняга страдает от разлития желчи, а времени позаботиться о себе у него нет… он говорит мне, что совершенно не успевает позаботиться о себе… как это ни печально… но его помощь требуется всей округе. Полагаю, нигде больше не отыщется аптекаря с такой обширной практикой. Да и такого умницу поискать!

– А как поживает миссис Перри? А его милые детки – растут? Я просто обожаю мистера Перри! Надеюсь, он скоро зайдет к нам повидаться. Как он будет рад увидеть моих малюток!

– Надеюсь, он будет

у нас завтра, потому что мне самому надо задать ему пару вопросов… Меня волнует мое здоровье. Знаешь что, милая, когда он придет, пожалуйста, попроси его посмотреть горлышко малышки Беллы.

– О, мой дорогой сэр, ее горлышко настолько окрепло, что я почти и не вспоминаю о нем! Не знаю, что послужило причиной улучшения – морские ли купанья или превосходные припарки мистера Уингфилда, которые мы ставим ей с августа.

– Маловероятно, дорогая моя, чтобы это купанья так благотворно на нее подействовали… И если бы я знал, что тебе нужны припарки, я бы непременно поговорил с…

– Мне кажется, ты совсем забыла о миссис и мисс Бейтс, – вмешалась Эмма. – Ты ни словом о них не осведомилась!

– Ах, милые мои друзья! Как мне не стыдно! Но ты упоминаешь о них почти во всех своих письмах. Надеюсь, у них все хорошо? Добрая старушка миссис Бейтс – завтра непременно навещу ее и возьму с собой детей… Они всегда так радуются моим детям! А наша добрая мисс Бейтс! Поистине они достойнейшие люди! Как они поживают, сэр?

– Что ж, моя дорогая, неплохо, в общем неплохо. Около месяца назад бедняжка мисс Бейтс сильно простудилась.

– Какая жалость! Нынешней осенью простуды свирепствуют, как никогда. Мистер Уингфилд говорил мне, что давно не встречался с более тяжелыми и трудными случаями – с тех самых пор, как у нас была эпидемия инфлюэнцы.

– Да, дорогая, мы тоже настрадались изрядно, но не до такой степени, как вы, судя по твоим рассказам. Перри говорит, простуды всегда случаются частенько, однако в эту пору они обыкновенно протекают не так тяжело, как, к примеру, в ноябре. Теперешнее же время года Перри вовсе не считает болезнетворным.

– Да, я не слыхала от мистера Уингфилда, чтобы он называл это время года таким уж опасным, но…

– Ах! Бедное мое, дорогое дитя, правда в том, что лондонский воздух всегда тлетворен и пагубен для здоровья. В Лондоне все нездоровы, да там и невозможно быть здоровым. Какой ужас, что ты вынуждена там жить! Так далеко отсюда! И в таком нездоровом климате!

– Но, батюшка… там, где живем мы, климат нисколько не тлетворен. Та часть Лондона, в которой мы живем, сильно отличается от большинства прочих городских кварталов! Дорогой сэр, прошу вас, не смешивайте наш квартал с остальным Лондоном. В окрестностях Бранзуик-сквер все совершенно иначе, чем в других частях го рода. У нас столько воздуха! По-моему, я бы не смогла и не захотела жить ни в каком другом районе Лондона. Вряд ли другое место подошло бы для проживания моих детей. Но у нас, смею вас уверить, дышится легко! Мистер Уингфилд уверен, что Бранзуик-сквер и прилегающие кварталы – самый благоприятный район в городе в смысле климата.

– Ах, дорогая моя, все равно в Лондоне не то, что в Хартфилде. Согласен, ваша семья живет не в самом плохом месте, но, пробыв в Хартфилде всего неделю, вы все буквально преображаетесь! К вам возвращаются силы. А сейчас… с прискорбием вынужден отметить, что вы все выглядите не лучшим образом.

– Папенька, мне грустно слышать от вас подобные речи. Уверяю вас, лично я чувствую себя вполне сносно, если не считать легких приступов мигрени и сердцебиений, от которых я не в состоянии освободиться нигде. А если дети показались вам бледненькими перед тем, как их увели спать, то только из-за того, что они устали немного больше обычного – их утомил долгий путь, и, кроме того, они очень рады приезду к вам. Надеюсь, завтра вы найдете их более здоровыми и крепкими. Вот мистер Уингфилд был в крайнем удивлении. По его словам, он даже не предполагал, что отпускает нас из города в таком прекрасном состоянии. Ну а каково ваше мнение о том, как выглядит мой супруг? Надеюсь, про него нельзя сказать, будто у него больной вид. – С этими словами Изабелла послала мужу нежный взгляд.