Эмотестер
Шрифт:
Нутро автобуса забилось несчастными, прячущими свою скуку за айпадами, включенными в режим игр, букридерами и скользкими глянцевыми пухлыми журналами, большую часть которых занимала манящая реклама. «Купи меня!», «Я хороший», «Я сделаю тебя счастливым». Обещания, будто в ЗАГСе. И такой же процент лжи.
Мы с тобой ничего не обещали друг другу. Наоборот, казалось, что понимают оба: счастья нам не видать, но это будет потом, когда-нибудь, может быть… А сейчас счастье есть. Его можно пощупать: шершавые штаны, где стремительно твердеет, мягкая футболка, прикрывающая нескромную мою ладонь, а… а дальше я не дотянусь. Час пик. Мы спрессованы и рассортированы. Мироздание швырнуло
Вторая ладонь скользит вниз, ныряя под подол, медленно, будто ленивый извозчик, ползет по ноге, все вверх и вверх; кажется, никогда не достигнет цели, отчего выть хочется, но я лишь закусываю губу и закатываю глаза.
Желание, вырывающееся от готового разорвать штаны, сбивает с ног, и устоять можно лишь из-за крепких рук и отсутствия места для падений. Ноги все же норовят подогнуться, притвориться, будто они из сахарной ваты, и тают, тают от огня чресел. Наконец проклятый ямщик добирается до цели и удивленно замирает: никаких преград, ни в форме кружев, ни даже в форме тонкой ниточки, так популярной у дам современности. Его тут ждут.
То ли вздох, то ли всхлип раздается над ухом, и обе ладони сжимают то, что давеча лишь ласкали. Этого уже не скрыть, но айпадно-ридеровая масса колышется в такт несущему ее железному механизму, не вбирая в зону внимания двоих несчастных, потеющих и стонущих вроде как от скуки, как и остальные.
Ладони твоей плевать на все. Зад платья задран, лишь немного красно-зеленых клеток прикрывают фасадную гордость. Я скольжу ягодицами, ощущая шершавое; пуговица, прохладная, металлическая, трется о них, а ладонь стремится изменить фасон платья, сделав его декольте. Будто сама собой молния расстегивается, и во время резкого торможения упругое упирается. Вскрики – несчастные выронили айпады, водитель дергает снова, будто не ты, а он пытается освободиться от оков бессмысленной одежды, в салоне снова охают, и в этом едином возгласе тонет мой нутряной стон невыносимого желания, обдирающего до костей.
Мелкая судорога, как рябь, пробегает по телу, сок щедро орошает твою руку, истома накрывает ватным одеялом с головой, что передается и тебе. И вот уже спина выгибается навстречу еще непонятно чему, но уже понятно – и ты входишь резко, в такт рывков автобуса – или это тот движется в твоем такте? – и волны удовольствия, смешанные с экстазом, проходят сквозь, одна за другой, и каждая следующая сильнее. Тела становятся сплошными проводниками, и… разве нас двое? Нет, мы – это одно существо, вне трех измерений, вне человеческих пересудов, вне оценок и вне категорий. Удовольствие полноты бытия, удовольствие наполненности – кто заметит, что в автобусе только что родился Бог?
Но и ему до нас нет дела. И вот оба стоять уже не в состоянии, белое и липкое течет по моим ногам, а автобус прибывает на конечную.
Мы вываливаемся на улицу, тут же расходясь в разные стороны, пошатываясь, будто пьяные. Если черный страж сейчас появится здесь, его эмотестер зашкалит, ртуть выскочит из корпуса, не выдержав накала наших эмоций.
«Боже, это было волшебно, изумительно, обалденно! Как же я хочу тебя!» – пискнула эсэмэс.
«Ты сводишь меня с ума», – отправила я ответное, расплываясь в улыбке.
Ныряю в спасительную тень листвы, уже который век судачащую о суетливых людишках – или это всего лишь ветер шумит? Парк, кажется, обсуждал влюбленных еще при царе, ничего удивительного, страсть чаще всего запретна, то ли из-за законов божьих, то ли из-за людских, а сейчас вот запрет пришел из космоса. Нам всегда приходится прятаться, и мы всегда есть – люди, которые любят.
Философствуя, привожу себя в порядок. Тут тоже небезопасно, патруль никогда не предупреждает о себе. Не знаю, куда рванул мой зенитовец, я же не в состоянии пока двигаться, бежать, прятаться; сил хватает лишь на то, чтобы лежать на траве, щурясь от солнца, да слушать стучащее сердце, кожей вспоминая тепло рук и нежность губ.
Увы, понежиться мне не дали. Завибрировал телефон, и, глянув на номер, я похолодела: муж мне звонил очень редко, и это означало беду.
– Срочно приезжай домой. Кое-что случилось. – Он старался говорить спокойно, но я поняла, что паника вот-вот накроет его с головой.
– Еду!
Иногда хорошо, что трясет от страха: страсти мои тут же улеглись, и ртуть эмотестеров сейчас бы не поднялась выше зеленой зоны, а это значит, что путь безопасен.
«Приезжай домой…» Как давно я хотела услышать эти слова, но они до сих пор для нас под запретом. Многие семьи, кстати, живут, как жили: что им Соглашение номер один, если эмоции у них не выходят за желтую, дозволенную зону? Другие быстро разбежались: обидно сходить с ума по человеку, чьи эмоции доходят лишь до зеленой зоны. Особо упертые, обжигаемые страстями, были признаны террористами, дескать, мы нарушаем Соглашение, а значит, разрушаем экономику.
Ох, сколько Контакт породил криков и истерик! Еще бы: инопланетяне, подарившие неизвестные доселе технологии, но требующие ввести запрет на любовь. Секс? Сколько хотите. Но без страсти, пожалуйста. Живите, рожайте, дружите, воюйте – вот вам, кстати, оружие, – но только не надо сильной любви. Спокойнее, без фанатизма. Поберегите нервы и здоровье – вот вам, кстати, лекарство от рака.
Конечно, все решили вначале, что пришельцам нужно, чтоб мы друг друга поубивали – зачем иначе они нам подарили оружие? Все просто и очевидно, мы так и думали… Но зачем тогда они подарили всем странам защиту от этого оружия? А потом еще и лекарства. Ведь люди перестали умирать от неизлечимых болезней – это для чего?
Под крики депутатов о недопустимости договоров с неизвестными существами раковые больные покидали больницы, под шум общественного мнения о том, что любовь – это базовое право человека, инвалиды вставали на горные лыжи, под марши протеста левых, правых и Гринписа старики тратили «похоронные» сбережения на кругосветные путешествия. Возгласы «да зачем нам эта любовь?» раздавались все громче и громче: хватило пяти лет, чтобы правительства ратифицировали Соглашение номер один – первое и единственное. Двадцать страниц мелким шрифтом – обязательства инопланетян, полстраницы – обязательства землян.
Черные стражи ворвались в нашу жизнь быстро, и эмотестер стал страшнее алкотестера. Что происходит с теми, кто трижды попался на «красных эмоциях»? Этого никто не знает и не пытается узнать. Сами виноваты. Не надо нарушать закон! Как там? Закон суров, но это закон.
Ностальгия обняла меня сразу за порогом квартиры, бывшей когда-то и моей. Муж в зенитовской футболке на секунду появился из комнаты, напряженный, со сжатыми губами и глубокой вертикальной складкой меж бровей. Махнул, чтобы я шла за ним, и часть его напряжения будто перешла на меня. Казалось, я готова увидеть уже что угодно, хоть черта лысого, но… оказалось, что не готова. Встречу с черным стражником я не ожидала совершенно.