Эн-два-0 плюс Икс дважды
Шрифт:
– Осьмой год, - кланяясь миру на все четыре стороны в пояс, заговорил он громко, истово, словно на общей исповеди, - семь лет, как один год, прослужено у меня в полиции, господа студенты! Но я-то что ж? Верой служу, правдой, как полагается... Истинный крест! Осьмой год куска недоедаю, ночей недосыпаю - боюсь! Узнаете, думаю, убьете, как муху, господа студенты... Ну - мое дело, как говорится, такое: оно до вас вроде как и совсем постороннее, вы - ясны соколы, а я кустовой лунь! Мне сам бог велел: кто такой есть Коршунов, Егор Алексеев? Новгородской губернии Валдайского уезда деревни Рыжоха самый закорявый мужичонка...
Он замолчал, уставив в Гривцова палец, как Вий: "Вот он!" И тогда, к ужасу, гневу, омерзению и торжеству присутствовавших, Виктор Гривцов, блестящий студент, сын довольно крупного инженера, тоном не то медиума, не то лунатика, высоко подняв белокурую голову, заговорил, как по-затверженному:
– Ну что ж? Да. Я - охранник. Я выдал Горева и его группу. А удалось бы, выдал бы и других. Жаль, что срывается. Ненавижу вас всех. Делайте что хотите: я ни в чем не раскаиваюсь!.. Я...
Как-то вдруг взвизгнув, он бросился к двери. Его схватили. Началась свалка. И вот - теперь...
...Все наши попытки добиться толку относительно чердака, отверстия в стене или потолке, то есть, по сути вещей, относительно Венцеслао, не привели ровно ни к чему. О зеленом тумане уже никто не думал. Всё бурлило вокруг, люди кричали, тащили друг друга куда-то в дальние коридоры, в чем-то исповедовались друг другу, чем-то возмущались, чему-то радовались... Мы одни понимали, в чем тут дело: картина-то была знакомой!
Делать, однако, было нечего, и мы оба сбежали, нечестно бросив щиты. Весь этот кавардак, если верить составленному час спустя полицейскому протоколу, "перешел в побоище".
Гривцова еле удалось вырвать из рук разъяренных коллег, и то потому, что появился еще один студент, который, рыдая, обещал сейчас же, немедленно, открыть всем про себя чудовищную, непредставимую тайну... За ним побежали, а аудиторией овладел специально вызванный наряд городовых.
Впрочем, мы скоро перестали допытываться подробностей. Мы-то точно знали: солгать нам не мог никто, замолчать случившееся - тоже. Если все эти юнцы ничего больше не сообщали, значит - они и не знали ничего. Мы же не сомневались в главном: Венцеслао начал необъявленную войну с миром, ни словом не предупредив нас.
Были, правда, странности: в институте никто не видел его в тот день. Это означало, что трагикомедия могла разыграться и в его отсутствие. А если так, то он выпустил эн-два-о из рук, выдал кому-то свой секрет... Или его у него похитили? Какой ужас!..
Опять мы трое - Лизаветочка, вот он и я - сидели вечером в моей комнате. Мы были буквально убиты, да и было чем...
Вы живете в совершенно другом мире, молодые друзья, и всё же подумайте...
Что сказали бы вы, если бы я, мило улыбнувшись, сообщил вам, к примеру, что в тот кофе, которого вы, правда, почти что и не попробовали, что в эти рюмочки коньяка подмешано плюс икс дважды? Что через десять минут вы уже никому и ничего не сможете солгать? Даже скрыть
Люда Берг вдруг вся залилась краской. Она быстро взглянула на Игоря. Игорь выпрямился и кашлянул.
– Нет, как же тогда?
– ахнула Люда.
– У нас, например, вчера... как-то трюфельный торт... случайно съелся... Нет, я не хочу, чтоб так... Как же так - сразу?
– Ага? Ну вот то-то и есть!
– вздохнув, поглядел на нее Коробов. Да нет, не бойтесь, нет в природе такого газа... Был, а - нет. Но подумайте сами: какое он мог иметь действие _тогда_? Мог, да - не имел? А не _имел_ли_? Несколько месяцев спустя мы с Сергеем Игнатьевичем попытались кое-что в этой связи порасследевать... И, знаете, остановились. Смелости не хватило: страшно ведь заходить слишком далеко...
В ТАВРИЧЕСКОМ ДВОРЦЕ
В истории немало стертых строк,
которые никогда уже не будут
восстановлены...
Альфонс Олар
Если у вас есть время, подите в Публичку, спросите комплект газет за май одиннадцатого года и внимательно, с бумажкой, проштудируйте их.
Во всех крупнейших газетах вы найдете подробные отчеты о заседаниях Государственной думы - думы третьего созыва, столыпинской. Весной в одиннадцатом году потихоху-помалёху плелась четвертая ее сессия. Почему я помню это так подробно? Других сессий не помню, эту - забыть не смогу никогда.
Так вот, тянулась эта сессия, с паяцем Пуришкевичем, с розовым ликом и седым бобриком Павла Милюкова, с кадетским трибуном Родичевым и октябристским Гучковым на рострах... Шли скучные прения по вопросу о земстве на Волыни. Как тогда стали выражаться: "думская вермишель"...
Переберите майские номера какой-нибудь "Речи" в том году. Вы без труда установите: заседания думы происходили последовательно и мирно в понедельник второго мая (под председательством его сиятельства князя Владимира Михайловича Волконского-второго), в четверг, пятого (закрытое заседание утром), в субботу седьмого числа (в прениях остро выступал Н. Н. Кутлер) и в понедельник, девятого. Запомнили?
В понедельник этот состоялось даже два заседания - утреннее и вечернее; на вечернем председательствовал сам Родзянко. Оно и понятно: выносили резолюцию соболезнования французской республике; в Ле-Бурже под Парижем произошла катастрофа на аэродроме: на группу членов правительства обрушился самолет, погиб цвет кабинета министров. Франция - союзник, а всё же - республика! Могла быть демонстрация. Могли "Марсельезу" запеть! Понадобился Родзянко.
В мирной скуке протекало заседание одиннадцатого числа. На двенадцатое были снова назначены два заседания, на тринадцатое - одно. Ничто не предвещало конца сессии; ни в одной газете не появилось ни единой, обычной в таких случаях, итоговой статьи.
А тринадцатого мая, в пятницу, без всяких предупреждений господам депутатам думы был зачитан высочайший указ:
"На основании статьи 99-й Основных законов ПОВЕЛЕВАЕМ:
Заседания Государственной думы прервать с 14 сего мая,
назначив сроком их возобновления 15 октября сего же 1911
года... Правительствующий Сенат не оставит учинить к сему
соответствующего распоряжения.
НИКОЛАЙ
12 мая 1911 года в Царском Селе
Подлинное скрепил Председатель совета министров