Энциклопедический словарь (М)
Шрифт:
Мусоргский Модест Петрович
Мусоргский (Модест Петрович, 1839 — 1881) — талантливый русский композитор. Родился в Торопецком у. Псковской губ., окончил курс в бывшей школе гвардейских подпрапорщиков, недолго служил в преображенском полку, потом в главном инженерном управлении, в министерстве госуд. имуществ и в госуд. контроле. Музыкальный кружок Балакирева оказал огромное влияние на артистическое развитие М., выявив его настояшее призвание и заставив обратить более серьезное внимание на музыкальный занятия. Под руководством Балакирева М. читал оркестровые партитуры, знакомился с анализом музыкальных произведений и критической их оценкой. Раньше М. учился игре на фортепиано у Герке и сделался хорошим пианистом. Хотя пению М. и не учился, но обладал довольно красивым баритоном и был недурным исполнителем вокальной музыки. Уже в 1852 г. фирмой Бернард в СПб. издана фортепианная пьеса М. В 1858 г. М. написал два скерцо, из которых одно инструментовано им для оркестра и в 1860 г. исполнено в концерте русского музыкального общества под управлением А.Г. Рубинштейна. Вслед затем М. написал несколько романсов и принялся за музыку к трагедии Софокла «Эдип»; последняя работа не была окончена и только один хор из музыки к «Эдипу», исполненный в концерте К.Н. Лядова в 1861 г., издан в числе посмертных произведений М. Для оперной обработки М. сначала выбрал роман Флобера «Саламбо», но вскоре оставил эту работу неоконченной, как и попытку написать музыку на сюжет «Женитьбы» Гоголя. Известность М. принесла опера «Борис Годунов», поставленная на сцене Мариинского театра в СПб. в 1874 г. и признанная в некоторых музыкальных кружках произведеним образцовым. В течение 10 последующих лет «Борис Годунов» бы дан 15 раз и затем снят с репертуара. Только в конце ноября 1896 г. «Борис Годунов» снова увидел свет, но в несколько ином виде. Н.А. Римский-Корсаков исправил, переделал и переинструментовал заново «Бориса Годунова» и поставил его на сцене большого зала музыкального общества (новое здание консерватории), при участии членов «Общества музыкальных собраний». Фирма Бессель и К° в СПб. выпустила к этому времени новый клавираусцуг «Бориса Годунова», в предисловии к которому Римский-Корсаков объясняет причины, побудившие его взяться за эту переделку (плохая фактура и оркестровка). В Москве «Борис Годунов» поставлен впервые на сцене Большого театра в 1888 г. В 1875 г. М. начал драматическую оперу («народную музыкальную драму») «Хованщина» (по плану В.В. Стасова), одновременно работая и над комической оперой на сюжет «Сорочинской ярмарки» Гоголя. Музыку и текст «Хованщины» М. почти успел закончить, но опера не была инструментована; последнее сделано Н. Римским-Корсаковым, который вместе с тем закончил «Хованщину» и приспособил ее для сцены. Фирма Бессель и К° издала партитуру оперы и клавираусцуг (1883 г.). «Хованщина» исполнена на сцене спб. музыкальнодраматического кружка в 1886 г. под управлением С.Ю. Гольдштейна; на сцене Кононовского зала в СПб. в 1893 г., частным оперным товариществом; у Сетова в Kиеве в 1892 г. Довести до конца «Сорочинскую ярмарку» оказалось невозможным, так как из этой оперы в бумагах М. сохранились лишь немногие черновые наброски. М. — большой самобытный талант, и притом талант чисто русский; он принадлежит к группе музыкальных деятелей, стремившихся к оформленному реализму. Национальность М. как композитора сквозит и в умении обращаться с народной песней, и в самом складе его музыки, в ее мелодических, гармонических и ритмических особенностях, на конец — в выборе сюжетов, главным образом, из рус. жизни. М. — ненавистник рутины, для него в музыке не существует авторитетов; на правила музыкальной грамматики он обращал мало внимания, усматривая в них не положения науки, а лишь сборник композиторских приемов прежних эпох. Всюду М. отдается своей пылкой фантазии, всюду стремится к новизне. Юмористическая музыка вообще удавалась М., и в этом жанре он разнообразен, остроумен и находчив; стоит только вспомнить его сказку про «Козла», историю долбящего латынь «Семинариста», влюбленного в поповскую дочь, «По грибы» (текст Мея), «Пирушку». М. не любит останавливаться на лирических темах, да они ему и плохо даются (лучше других его лирические романсы «Ночь» на слова Пушкина и «Еврейская мелодия» на слова Мея); за то широко проявляется творчество М. в тех случаях, когда он обращается к русской крестьянской жизни. Богатой колоритностью отмечены песни М.: «Калистрат», «Колыбельная Еремушки» (слова Некрасова), «Спи-усни, крестьянский сын» (из «Воеводы» Островского), «Гопак» (из «Гайдамаков» Шевченко), «Светик Савишна» и"Озорник"(обе последние — на слова самого М.) и мн. др.; М. весьма удачно нашел здесь правдивое и глубоко драматическое музыкальное выражение для той тяжелой, безысходной скорби, которая скрыта под внешним юмором текста песен. Сильное впечатление производят выразительной декламацией песни «Сиротка» и «Забытый» (на сюжет известной картины В.В. Верещагина). В такой тесной, казалось бы, области музыки, как романсы и песни, М. сумел найти совсем новые, оригинальные задачи и вместе с тем применить новые своеобразные приемы для их выполнения, что ярко выразилось в его вокальных картинах из детской жизни под общим заглавием «Детская» (текст самого М.), в 4-х романсах под общим заглавием «Песни и пляска смерти» (1875 — 1877; слова гр. Голенищева-Кутузова; «Трепак» — картина замерзающего в лесу, в метель, подвыпившего крестьянина; Колыбельная" рисует мать у постели умирающего ребенка; другие два — «Серенада» и «Полководец»; все весьма колоритны и драматичны), в «Царе Сауле» (для мужского голоса с аккомпанементом фортепиано, текст самого М.), в «Поражении Сеннахериба» (для хора с оркестром, слова Байрона), в «Иисусе Навине», удачно построенном на оригин. еврейских темах. М. — плохой симфонист; его специальность — музыка вокальная, как иллюстрация текста. Он образцовый декламатор, схватывающий малейшие изгибы слова; в своих произведениях он всегда отводит широкое место речитативу. Родственный Даргомыжскому по складу своего таланта, М. примыкает к нему и по взглядам своим на
Муссоны
Муссоны (как предполагают от арабского маусим) — ветры времен года или дующие с противоположных направлений летом и зимой. Летние М. дуют с моря и приносят сырую, дождливую погоду, зимой — с суши и приносят ясную и сухую погоду. Классическая страна М. — Индия. Правильная смена ветров на морях, омывающих Индию (зимой сев.-вост. летом юго-зап.), настолько важна для судоходства, что М. были известны издревле мореплавателям, ходившим в Индию. Европейцы познакомились с ними во время походов Александра Великого, а китайцам, арабам и финикийцам они, конечно, были известны гораздо раньше. На материке Индии начало дождливого летнего М. имеет такое же значение, как у нас весна, и пробуждение природы после продолжительной засухи еще быстрее, чем весной у нас на севере. Начало М. воспевается во многих поэтических произведениях Индии. Область индийского или, точнее, южно-азиатского М. захватывает, кроме Индии, еще Загангский полуостров, или Индокитай, затем Китай; Япония, Манчжурия и Амурский край находятся в области восточно-азиатского муссона (см. «Климат области М. Вост. Азии», «Известия Имп. Рус. Географического Общества» за 1879 г.). Здесь сменяются не сев.-вост. и юго-зап. ветры, как на берегах южной Индии, а сев.-зап. сухой и холодный зимой и юго-вост. влажный и дождливый летом. В этой части Азии М., следовательно, заходят далеко к северу от тропика, до 55° сев. ш. и даже севернее. Африканский М. встречается между 5° и 17° сев. ш. почти на всем протяжении Африканского материка от Атлантического океана на З. до Индийского океана и Красного моря на В. Здесь также господствуют зимой cyxиe сев. и сев.вост. ветры, тем более сухие, что дуют из Сахары, самой обширной пустыни земного шара; летом они сменяются влажными и дождливыми ветрами с Ю. и Ю.-З. Это время года у арабов наз. хариф. Наконец, в сев. части Австралии и на Малайском архипелаге — область австралийских М., влажных и дождливых с С.-З., во время лета южного полушария (нашей зимы), сухих и сравнительно холодных с Ю.-В. зимой. Отсюда видно, что настоящие М. свойственны восточным и экваториальным берегам и склонам обширных материков (т.е. южным в северном полушарии и северным в южном полушарии). Причины этого явления следующие. Рассмотрим экваториальные (южные) берега большого материка. Зимой на С. от моря воздух будет холоднее и плотнее, как под влиянием более высокой широты, так и положения на материке. Поэтому и давление будет выше, и воздух будет стекать к Ю., т.е. к морю, отклоняясь вследствие вращения Земли вправо, т.е. будет господствовать сев.-вост. ветер. Этот воздух будет сух как потому, что он направляется из более холодной области к более теплой, т. е. удаляется от насыщения, так и потому, что движение его нисходящее. Зимой над материком в тропических странах и низких средних широтах температура выше, чем над морем, плотность воздуха в нижнем слое меньше, это способствует уменьшению давления над материком, поэтому воздух устремляется с моря на материк, отклоняясь вследствие вращения Земли вправо, т.е. ветер югозападный. Влажный сам по себе, этот воздух становится еще влажнее, поднимаясь по горным склонам, охлаждаясь и приближаясь к насыщению по мере поднятия. Подобные же явления встречаются на вост. берегах и склонах материка. Зимой воздух стекает к морю в виде С.-З. холодного и сухого течения; летом движение теплого и влажного юго-восточного ветра с моря на материк.
Муфта
Муфта. — В машиностроительном деле так называют разного рода короткие по сравнению с их диаметром трубки, надеваемые на концы цилиндрических предметов для их соединения. Так газо— и водопроводные железные трубки соединяются M. с внутренней винтовой нарезкой, а чугунные — M. с конопаткой и заливкой свинцом. Передаточные валы тоже соединяются, конец с концом, неподвижными М. Но М. этого рода делают и подвижными, чтобы легко можно было, по желанию, разобщать валы или чтобы устранить натяжения, происходящие от несовпадения геометрических осей соединяемых валов. Поэтому название М. распространяется на многие сложные механизмы. Чтобы удобно было разъединить валы, М. делают из двух частей с зубцами на соприкасающейся поверхности: на одном валу заклинивают одну половину М., а другая может скользить, не вращаясь по концу второго, вдоль шпонки, вделанной на его конце. Обыкновенно подвижная часть такой М. приводится в движение рычагом с вилообразно раздвоенным концом, входящим в желоб на ее свободном конце. Если зубцы прямые, сообщать валы удобно только во время покоя обоих валов; наклонные зубцы, как в известном механизме ключика Брегета для карманных часов, допускают передачу в одном лишь направлении; при обратном вращении движущий вал сам оттолкнет М. и произведет разобщение. Подобные приспособления употребляют, когда два независимых двигателя должны вращать общий вал: если скорость одного из них уменьшится, то он не будет задерживать другого; наклонные зубцы части М., скрепленной с валом, будут упреждать зубцы другой и скользить по ним. Придумано много подобных же механизмов, чтобы сообщать орудию непрерывное вращение попеременным движением руки. М. с наклонными зубцами может сцеплять два вала и во время вращения первого, но при этом произойдет сильный толчок, вследствие почти мгновенного возрастания скорости. Поэтому в таких случаях употребляют М. с трением, хорошо действующие только при движении: на конце одного вала насажан правильно обточенный снаружи усеченный конус, на конце другого скользит без вращения второй такой же конус, не обточенный с внутренней стороны. При нажиме на передвигающий рычаг сначала одна поверхность только скользит по другой, увлекая ее лишь понемногу трением. Чтобы выиграть место вдоль вала, сплошные конусы заменяют двумя кругами с рядом концентрических желобов клинообразного сечения, так соответствующих друг другу, что выпуклости одного входят в желоба другого и обратно. Механизмы этого рода делают очень разнообразными, сообразно требованиям: например, чтобы избежать постоянного давления вдоль вала, заставляют деревянные колодки прижиматься во внутренней кольцеобразной поверхности одной половины М.; коленчатые рычаги, производящие это давление, упираются на вале и, действуя вдоль радиусов в разные стороны, взаимно уравновешивают свои давления. На валах передвижных конных приводов сельскохозяйственных машин, где точная установка невозможна, а также на больших винтовых судах, чтобы устранить давления на шейки валов, происходящие от перегибания корпуса, устраивают подвижные М. на принципе Гукова шарнира.
Муфтий
Муфтий — третья степень мусульманских улемов. По своему образованию он нечто вроде нашего магистра прав и богословия. Функции его — постановлять решения по всем духовным и юридическим вопросам: он произносит так назыв. «фетву». М. состоит при каждом мусульманском суде («мехкеме»). По степени своей М. ниже кадыя, но из среды М. избирается глава целого сословия улемов — «великий М.», называемый у турок «шейх-уль-ислам». Его обязанность — придавать законную силу государственным мерам и наблюдать, чтобы они согласовались с предписаниями ислама. Хотя великий М. константинопольский назначается султаном, но, благодаря влиянию на народ, пользуется почти неограниченной властью в государстве. На его фетвы нет апелляции. В Каире каждая школа законников избирает своего шейха, который также является М.; верховным М. считается ханифитский, так как толк АбуХанифы — официальное исповедание Турецкой империи.
Мухаммед
Мухаммед — основатель мохаммеданской религии. Родился, как думают, 20 апр. 671 г., в Мекке. Он был по происхождению корейшит, из рода, быть может, и знатного, но крайне бедного и далеко не могущественного. Отец его Абдоллах, внук Хашима, был мелкий купец и умер до рождения сына. Через шесть лет умерла и мать М. — Эмина, родом из Медины; она отличалась, по-видимому, чувствительным и нервным темпераментом; сына своего она отдавала на некоторое время в пустыню, на воспитание к бедуинке Халиме (Шпренгер, это предание отрицает, но Велльгаузен находит верным). Сироту принял к себе сперва дед Абдоль-Мотталиб, потом дядя Абу-Талиб, человек великодушный и добрый, но чрезвычайно бедный. Мальчик вскоре принужден был сам себе зарабатывать хлеб (Кор. ХС111, 6): за скудную плату он нанялся пасти коз и овец мекканцев (занятие, считавшееся низким), да собирал ягоды в пустыне; по целым дням он не видал человеческого лица. На 24-м году жизни М. поступил на службу к богатой, знатной вдове Хедидже и путешествовал, по ее торговым делам, с караваном в Сирию, сперва погонщиком, потом приказчиком. Пожилой Хедидже юноша понравился до того, что она, даже против воли своего отца, предложила ему свою руку. Брак этот (богатый детьми, из которых сыновья скоро умерли) дал М. известный вес в корейшитском обществе и вряд ли был заключен по корыстным расчетам: молодой М. искренно любил свою жену, которая была старше его на 15 лет (когда впоследствии, по смерти Хедиджи, у М. было уж много жен, наиболее любимая из них Аиша ни к одной из живых соперниц не ревновала мужа столько, сколько к покойной «беззубой бабе»). Хедиджа окружила мужа чисто материнским попечением. Освободившись от забот о хлебе насущном, М. вскоре начал тревожиться иными вопросами — религиозными. Его соплеменники были, собственно, полидемонистами; они населяли всю природу, отдельные местности и дома невидимыми духами, добрыми и злыми, имели идолов, племенных и семейных, с которыми обращались очень фамильярно и чтили их больше по привычке; род арабского пантеона был в храме Мекки. В городах вырабатывали много идолов и продавали бедуинам, но для тех часто было достаточно и простого камня; современник М., эль-Отаридий, говорит, что в крайнем случае бедуины нагромождали кучу песку, выдаивали на него верблюдицу, и это был уж идол. Над всеми богами и богинями доисламские арабы признавали одного Бога, под именем «всевышнего Бога» («Аллах Теаля»). Мелкие боги назывались его детьми. Этим Богом клялись, в начале договоров писалась формула: «во имя твое, Аллах!», злых людей называли «врагами Аллаха», но Бог этот не имел никакого культа, и самые представления арабов о нем были крайне сбивчивы (меньшинство исследователей, в том числе Ренан, думает, что единобожие у до-исламских арабов есть черта древнейшая, а большинство, в особенности этнографы — что новейшая). Религиозным фанатизмом арабы вообще не отличались ни до ислама, ни после ислама, и потому среди них издавна могли спокойно распространяться и другие религии: сабеизм, персидский магизм и, больше всего, христианство и иудейство. Но ни та, ни другая религия не могла вполне удовлетворить арабов: христианство было для них слишком догматично, а иудейство — слишком национально. Поэтому рядом выработалась новая (впрочем, мало или вовсе неорганизованная) секта «ханифов» (что значит, по Велльгаузену, «аскетов»); они проповедовали практическую (этическую) религию — веру в единого Аллаха (без догматов) и учение о воздаянии. Вера в единого Аллаха была у ханифов тожественна со «вручением» себя Его воле (по-арабски «ислам»), а так как впоследствии ханифом называл себя сам М., то Шпренгер с известным правом говорит, что ислам проповедовался в Аравии еще до М. (о ханифе-поэте Омейе из Таифа, впоследствии противник М., см. Шпренгер I, 110 — 118 и булакск. изд. «Китаб-оль-Агани», III, 186 sq.; о Зейде мекканском — у ибн-Хишама 143 sq., у Шпренгера 1, 82 sq., с переводом его стихов; об Абу-Кайсе — у ибн-Хишама 348 sq., 39 sq.; об Абу-Эмире мединском — у Вакыдия 103, 161, 190, 410; вообще о всех в I т. соч. Шпренгера). Ханифов больше всего было в Медине. В Мекке ко времени М. прославился Зейд, сын Амра, открыто восставший против идолопоклонства сограждан и живший в изгнании неподалеку от Мекки; ханифом был и двоюродный брат Хедиджи — Варака. Ханифы отличались теплой верой и, судя по Зейду, даже наклонностью к прозелитизму; однако, громадное скептическое большинство арабов (как и теперь бедуины) поразительно мало интересовалось умозрениями о Боге и будущей жизни и не чувствовали ни малейшей потребности искать новой религии и расставаться с религией славных предков, которая, к тому же, мало их связывала. В городах, вероятно, вера была сильнее, чем в пустыне у бедуинов, у которых, да и вообще у большинства трезвой, скептической и расчетливой арабской расы, европейские исследователи (Дози, Велльгаузен, Мюллер) склонны вовсе отрицать богопочитание. М. во многих отношениях не походил на своих соотечественников. Это был мечтательный, задумчивый человек, крайне нервного темперамента. Обыкновенно он был в меланхолическом настроении, говорил мало. Неприятные запахи были для него невыносимы. Ему было тягостно оставаться в темноте. Когда он бывал болен, то плакал и рыдал как дитя. Воображение он имел живое и поэтическое; в обращении с другими был кроток, нежен и даже вкрадчив до обаяния. Он любил беседовать о религии, охотно вступал в рассуждения по религиозным вопросам с христианами, с евреями, с ханифами. Христиане, жившие в Аравии, были еретики — ариане и несториане. От ариан М. научился считать И. Христа только богоподобным человеком, пророком, который был убит Иудеями, как и многие из предыдущих пророков; враги ариан, несториане, внушили М. мысль о призрачности страданий Христовых. Самое знакомство с ересями навело М. на мысль, что многие места Евангелия искажены. Ханифы произвели на М. наиболее сильное и неотразимое влияние, особенно Зейд и Варака; их обоих М. до конца своей жизни считал святейшими людьми. Подобно ханифам, М. перестал веровать в идолов, но затем пошел далее: он уверовал, что он такой же божественный посланник, о каких рассказывает ветхозаветная Библия и каких признает Евангелие. Как появилась в нем такая вера? М. страдал нервной боязнью, которую европейцы прежде принимали за падучую, а теперь, после исследования медика-арабиста Шпренгера (т. I, гл. 3), признают за мускульную истерию. Есть некоторые, довольно сбивчивые свидетельства (отрицаемые, напр., Мюллером, I, 49), из которых можно догадываться, что еще в раннем детстве М. имел какой-то припадок, сопровождавшийся видением (см. рассказ кормилицы Халимы у ибн-Хишама, I, 77). Как бы то ни было, затем ничего подобного не повторялось до сорокового года жизни М. Люди, страдающие мускульной истерией, очень склонны к самообману, склонны считать за истину плод своей фантазии, склонны также к видениям, галлюцинациям и экстазам. М. особенно предавался религиозным размышлениям в священные месяцы, когда он, по примеру ханифов, уединялся, вместе с своей семьей, на пустынной, дикой горе Хира, по близости Мекки. Здесь он в пещере одиноко постился, молился и тосковал; и вот однажды ему представилось, не то во сне; не то наяву, небесное существо (архангел Гавриил, по мнению мусульман), которое велело ему выступить в качестве пророка-проповедника (610). М. не сразу уверовал: сперва, не смотря на утешения Хедиджи и Вараки, ему казалось, что он одержим нечистым духом (джинном); терзаясь ужасными сомнениями и подозревая в себе сумасшествие, он страстно желал, чтобы неземное существо явилось ему вторично. Новое видение, сопровождавшееся истеричным припадком, рассеяло его сомнения, и М. с того времени почувствовал себя пророком ислама; с этих пор припадочные откровения пошли одно за другим и нередко захватывали его среди общества. Первыми последователями нового ислама оказались те лица, который близко знали и нежно любили М.: Хедиджа, дочери ее от брака с М., Алий (десятилетний мальчик, сын Абу-Талиба, принятый М. в члены семьи во время голода), вольноотпущенник и приемный сын М. Зейд и задушевный приятель пророка — богатый купец Абу-Бекр, человек умный, спокойный, кроткий, но твердый. Под влиянием Абу-Бекра обратилось в ислам еще несколько родственников и купец Осман (впоследствии 3-й халиф), который без этого не мог бы жениться на дочери М., красавице Рокае. Так как учение М., направленное против идолопоклонства, тем самым направлялось и против богатой мекканской аристократии, торговые интересы и благосостояние которой были тесно связаны с пилигримскими ярмарками, то к новому пророку обратилось также некоторое количество бедняков и рабов, быть может около 40; но вообще обращения совершались крайне медленно. С 614 г. проповедь пророка выходит за пределы Хашимова рода и делается публичной, но число верующих продолжает возрастать в очень слабой степени. Учение М. не было для корейшитов чем-нибудь новым (да и М. считал его очень старым, неоригинальным). Горячий энтузиазм М. встречен был не равнодушием, а насмешками: находили, что он или сумасшедший, или поэт; его проповедь среди рабов также дискредитировала его в глазах аристократов. Когда М., раздраженный насмешками, стал грозить Божьим судом и адскими муками, то началась против него и неприязнь. По отношению к самому М. корейшитам приходилось довольствоваться одними издевательствами: не то пришлось бы иметь дело с Абу-Талибом и целым родом Хашимитов, которые, не веруя в божественное посланничество М., все-таки были связаны законами семейной чести и, кроме Абу-Лехеба, защищали его; но уж одни насмешки; к которым араб так чувствителен, заставляли многих новообращенных мохаммедан отрекаться от ислама, и новых обращений не происходило. С более безобидными последователями нового пророка можно было церемониться менее, так что невольникам-мусульманам М. разрешил даже reservatio mentalis для спасения жизни. В 615 г. небольшая община мусульман бежала, по совету самого пророка, в христианскую страну Абессинию, где могла укрыться от преследований; абессинцы считались врагами мекканцев, а их христианскую религию М. принимал за тожественную со своей (Кор. XXIX, 45). Сперва, для разведок, убежало туда только 11 чел., но пророк уже почувствовал себя одиноким и с отчаяния пошел даже на уступку корейшитам, раздраженным его сношениями с Абессинией: он, по свидетельству ибн-Саада и Таберия, решился признать трех идолов (Озза, Лат и Менат) в качестве посредников между людьми и Аллахом (Кор. LIII, срв. Muir II, 150 sq.; Noldeke, «Tabarи», 80). Kopeйшиты были польщены, готовы были признать М. за настоящего пророка, но он вскоре (по мусульманам на другой день, по европейским ученым — месяца через два) отказался от своих слов и объяснил свою слабость искушением диавольским. Этим самым он еще более обострил отношения, и переселения в Абессинию возобновились: всего ушло 101 чел., и они, кроме некоторых, оставались там до 7-го г. Гиждры. Счастливый случай внезапно доставил М. нового союзника: знатный мекканец, известный под насмешливым прозвищем Абу-Джехль («отец невежества», т. е. «осел»); издеваясь над М. в присутствии его дяди Хамзы, отпустил несколько таких замечаний, которые Хамза счел за оскорбление семейной чести; в негодовании он объявил себя последователем пророка. Еще важнее было обращение Омара (615), напоминающее во многих отношениях обращение Савла в христианство (ибн-Хишам I, 167; Косс. де Перс. I, 396; Шпренг., II, 83). Это был человек 26 лет, не богатый и не знатный, но непомерной силы, огромного роста, пылкий, решительный, в то же время чрезвычайно добрый и даже склонный к сентиментальности. Быть может, современные историки впадают в крайность, признавая Омара настоящим основателем ислама, но нельзя отрицать, что именно он внес движущий, побуждающий элемент в учение М.: без Омара, как заключают европейские исследователи на основании истории предыдущих пяти лет и на основании последующей его роли, исламу нечего было ждать успеха (Дози, 38; Мюллер, I, 318). М. был вдохновенный человек, но вовсе не имел практического смысла и энергии: первое из этих качеств было у Абу-Бекра, второе -у Омара. Абу-Бекра восхищала оригинальность М. и его энтузиазм, Омара — слабость пророка и потребность в помощи его, Омара. Абу-Бекр регулировал непостоянный дух М., давал его идеям нравственное скрепление, выступал с речью перед другими в тех случаях, где нужна была известная дипломатическая тонкость; Омар выдвигался в тех случаях, где требовалась его сила и энергия. «Таким образом триумвират был полный: М. думал, Абу-Бекр говорил, Омар действовад» (Dozy, 39). Присоединение Омара сильно подняло вес пророка: с этого времени мусульмане, по настоянию Омара, стали отправлять свои молитвы уже не в частном доме, а публично, у Каабы. Насмешки мекканцев усилились; они настоятельно требовали, чтобы скорее, наконец, пришел грозный день Божьего суда над ними, давно обещанный М. Они указывали источник, откуда М. черпает свои откровения о древних пророках: «с ним по ночам беседует один христианин (Джебр)», говорили они, «а он утром повторяет нам то же» (Кор. XXV, 5 — 6). М., не отрицая факта своих сношений с Джебром (монофизитом, по догадке Нофаля), отвечал лишь: «Язык того человека иностранный, а между тем мой Коран — чистейшая арабская речь» (Кор., XVI, 105; см. также XXV, 5; XLIV, 13). Другие свидетельства указывают что в это же время М.имел сношения и с евреями. Библейские рассказы, слышанные от других, он также называл откровениями, ниспосланными ему свыше; это подает повод Вейлю думать, что в данном случае М. сознательно лукавил; другие видят и здесь самообман. Из числа мекканцев особенно выделялся своею враждою к исламу АбуСофъян, родоначальник будущей династии Омейядов. Решено было прекратить всякие сношения с родом Хашима (617). Два года длился интердикт, устранивший род Хашима (кроме Абу-Лехеба) от участия в караванной торговле, но, наконец, враждующие стороны помирились; так как после того мы не видим новых обращений в ислам, то нужно думать, что родственники М. приняли обязательство не допускать М. до приобретения новых адептов. В 619 г. умирают Хедиджа, бывшая ангелом-хранителем мужа в минуты его сомнений, и Абу-Талиб, не веровавший в племянника, но мужественно его охранявший. Родоначальником сделался враг М., Абу-Лехеб. Сначала он, держась родовых обычаев, обещал племяннику такую же охрану, какую тот имел от Абу-Талиба; но затем враги М. подучили Абу-Лехеба справиться у племянника, в раю или в аду будут его предки — язычники. М. имел мужество ответить: «в аду», и таким образом лишился последнего покровителя. Он обратил взоры на Таиф, маленький городок вблизи Мекки; но там его встретили насмешками, уверяя, что Аллах для посольства избрал бы кого-нибудь получше, чем он, и даже осыпали градом камней. Тогда (в 620 г.; см. Шпренг., II, 526) М. решился вступить в сношения с старинными врагами мекканцев — жителями Ясриба, которые пришли к Каабе на ежегодную ярмарку и богомолье (Мьюр, II, 181 sq., доказывает, что начало мохаммедовых сношений с инородними арабами относится еще ко времени интердикта, наложенного на Хашимитов). В Ясрибе жили арабские племена аусов и хезреджей, которые в конце V в. отняли власть у населявших Ясриб евреев, подчинили большинство их себе, но постоянно ослабляли себя взаимными междоусобиями. С 583 г. распря аусов и хезреджей стала нескончаемой. Мекканцы относились пренебрежительно к жителям Ясриба, как потому, что там процветало земледелие, а не торговля, так и потому, что победители-арабы приняли религию подчиненных иудеев (далеко, впрочем, не все: кроме иудейства там были распространены и другие вероучения, между прочим ханифизм и отчасти идеи христианские). М. разделял предрассудки своих сограждан против ясрибцев, но он видел безнадежность своего положения в Мекке и принужден был согласиться на помощь, предложенную ясрибцами. Последние руководились на первое время видами не столько религиозными, сколько политическими. Еврейские их сограждане и подданные не раз грозили им приходом Мессии; М. — последний пророк Божий — очень напоминал собой Мессию, и в расчете арабов было привлечь его на свою сторону. Кроме того (и это было важнейшим соображением) беспрестанные раздоры утомили всех, а новая религия могла примирить враждующие партии; наконец, старинное соперничество Ясриба с Меккой также сыграло свою роль. И вот, в Ясриб был послан мекканский миссионер Мосъаб, сын Омейра. В 622 г., в марте; состоялись окончательные переговоры («вторая Акаба»), которые вел дядя М., Аббас (пронырливый родоначальник династии Аббасидов); в М. он не веровал, но держал его сторону из расчета. Корейшитам удалось проведать обо всем, но они не могли или не сумели воспрепятствовать мусульманам открыто уезжать в Ясриб маленькими группами; с апреля в течение двух месяцев уехало 150 человек и, кроме рабов, мало кто из мусульман остался в Мекке. М., с Абу-Бекром и Алием, оставался там до конца. Когда и он должен был уехать, корейшиты, по преданию, решили избрать по одному представителю из каждого рода, которые убили бы пророка все сообща: тогда родственники М. не в силах были бы поднять войны, а поневоле удовольствовались бы вирою. Благодаря Алию, М. удалось ускользнуть из города; он некоторое время скрывался в окрестных горах (Кор. IX, 40) и затем с маленькой свитой пробирался к Ясрибу, который с того времени носит название «Медина» ("Мединет-он небиййи = «город пророка»). Бегство М. в Медину (хиджра или геджра, гиджра) является со времен Омара эрой летосчисления мохаммедан и обыкновенно относится к 16 июля 622 г. М. было в то время 52 г. Вступление пророка в Медину было торжественное. Он был признан верховным главой значительной общины, вскоре обнявшей собою большинство жителей города, и начал производить свои реформы. Междоусобия аусов и хезреджей прекратились: обе партии вскоре слились под общим именем «ансаров» («помощников»). Чтобы слить ансаров с мохаджирами («участниками хиджры», т. е. мусульманами-мекканцами), пророк велел каждому мохеджиру избрать себе ансара и считать его ближайшим родственником и наследником: таким образом в основу общественных отношений была положена религия вместо прежнего начала племенного. Правда, вскоре в исламе и при исламе были признаны также и племенные отношения, так что в теории проповедовался новый принцип общественного устройства, а на практике сохранялся старый (отсюда раздоры при Омейядах); тем не менее новый принцип сыграл важную роль и ввел в ислам дисциплину, вещь неслыханную до тех пор для арабов. Совершалась и религиозная организация общины: была построена мечеть (с ней было соединено также жилище пророка и, впоследствии, его жен), при мечети назначен был моэззин, определены были некоторые формулы богослужения, установлена ежегодная подать (десятина доходов), известная под именем «зекат» и предназначенная на религиозные цели. Пользуясь авторитетом религиозным, М. постепенно регулировал и гражданские отношения мусульман между собою и мусульман к немусульманам; к нему обращались за судом, его решения бывали очень удачны, и таким образом его власть в Медине постепенно делалась и светской — очевидно, благодаря его личным качествам. Решения, данные М., стали впоследствии основами мусульманского права; они редко оригинальны, часто совпадают с обычаями древних арабов и с установлениями еврейскими, особенно о браке. М. всячески старался привлечь к себе и мединских евреев, делая большие уступки их религии; но они вскоре убедились, что учение нового пророка не тожественно с Моисеевым, и явились главными противниками М., ловя его на слабом знании Библии и талмуда. В негодовании на их упорство и насмешки, М. объявил, что они извратили Священное Писание. В 623 г. он изменил киблу, приказав мусульманам обращаться на молитве лицом к Мекке, а не к Иерусалиму; вместо еврейских постов назначен был мусульманский пост Рамадан (пятница, вместо субботы, была назначена праздничным днем еще до ссор с иудеями). Вторая сура Корана содержит длинные нападки на иудеев. Еще больше, чем на них, пророк негодовал на «менафиков» (букв. «притворяющихся»), т. е. на тех мединцев, которые, видя увлечение своих молодых сограждан, явно признавали авторитет М., а тайно замышляли против него козни, так как чрезвычайно тяготились религиозной дисциплиной ислама (она вообще для большинства арабов была невыносима). Вождем монафиков (это были люди старые, главы семейств) был Абдоллах ибн-Обейи, которого хезреджи, до прихода М., собирались было сделать царем. Недовольные мединцы завели сношения с мекканцами и стали подстрекать их к войне с М., но тот и сам уж думал об этом. Переменой киблы Мекка была признана за святыню, к которой нужно было иметь доступ для хаджжа; кроме того, пророку нужны были деньги для содержания массы бедняков, которым он дал приют в мечети. Раздор между обоими городами сеяли и поэты, влияние которых можно сравнить с нынешним влиянием журнальной полемики; чтобы отражать стихотворные едкие насмешки противников, М. поручил трем мединским поэтам составлять ответные сатиры. В 623 г. М. приказал своему полководцу, Абдоллаху ибн-Джехшу, в священный месяц реджеб (treuga Dei) разграбить мекканский караван, безмятежно шедший с кожами, вином и изюмом в Сирию. Всеобщее неодобрение, которым было встречено такое кощунственное коварство, заставило М. свалить всю свою вину на мнимое своеволие Абдоллаха. Впрочем, добыча была разделена между правоверными. К этому-то времени, может быть, и относится откровение, по которому богоугодным делом признана война с неверными в любое время года (наступательная — по толкованию школы Абу-Ханифы, оборонительная — по мнению других мусульман). В декабре 623 г. или в начале 624 г. мекканский караван возвращался из Сирии домой, нагруженный товарами; Мухаммед решил остановить его. Абу-Софъян, стоявший во главе путешественников, заранее проведал о замысле и послал вестника в Мекку с просьбой о помощи. Так как каждый мекканец из более видных имел свою долю в караване, то быстро составился большой отряд и поспешил на встречу Абу-Софъяну. Соединенные силы мекканцев, в числе около 600 человек (Кор. III, 12 — 13), встретились, у колодцев долины Бедр, с М., который, не зная о их соединении, выступил в поход только с 314 чел. Обстоятельства, однако, благоприятствовали М.: корейшиты разместились на вязкой почве, размытой накануне выпавшим дождем, и вдобавок солнце утром в день сражения било им прямо в глаза. Эти обстоятельства, в связи с тем увлечением, которое удалось возбудить М. в своем отряде перед сражением (сам он не сражался, а молился), дали мусульманам решительную победу: когда пало много старейших и знатнейших мекканцев, то остальные обратились в бегство (начало 624 г.). Для торжества ислама победа при Бедре сделала больше, чем самые красноречивые проповеди: верующие были укреплены в своей вере и получили надежду на материальные выгоды, сомневающиеся уверовали, неверующие поколебались, и вообще все поняли, что М. есть политическая сила, с которой нужно считаться. — Успех отуманил пророка. В дни гонений это был человек симпатичный, кроткий; в свои откровения он, несомненно, верил, потому что твердо шел на встречу опасностям за свои убеждения, и хотя Вейль усматривает и в этом периоде один случай сознательного обмана со стороны М., но даже противо-мусульманская литература не поддерживает такого обвинения («Противомус. Сборник», вып. VI, стр. 10 и 15). Но с того времени, как этот забитый, загнанный человек внезапно получил силу, мы, наряду с порывами великодушия, сплошь и рядом видим в нем тирана, чувственного старика, и, быть может, даже сознательного сочинителя откровений. Из пленных были казнены те, которые прежде, в Мекке, издевались над М. — в том числе поэт Надр ибнХарис, уверявший, что персидские рассказы о богатырях гораздо интереснее, чем Коран. Когда Надр попросил заступничества у одного из мусульман, бывшего своего друга, тот отвечал, что ислам уничтожает все прежние отношения. Тотчас после победы при Бедре пала жертвой мести М. мединка Эсма, составившая насмешливые стихи против него (родственники ее немедленно после того обратились в ислам, так как, по наивному замечанию арабского биографа, «увидали силу веры»). Через несколько недель, также за сатиру, был зарезан во время сна престарелый еврей Абу-Афак. Затем последовала расправа с целым еврейским племенем беникейноке, которое занималось выделкой оружия и золотым производством. Под первым попавшимся предлогом М. занял то предместье, где жили беникейноке, и собирался всех их перерезать, но ограничился их изгнанием и разделом их богатого имущества между правоверными; при этом поступке он ссылался на откровение свыше. Вскоре погибло еще несколько иудейских поэтов, за свои сатиры (Кааб бин-Ишраф, Сонейна). Между тем борьба с корейшитами продолжалась. Абу-Софъян (апрель 624 г.) сделал набег на Медину; мохаммедане опять ограбили караван. В янв. 625 г. мекканцы, собрав войско в 3000 человек, подступили к горе Оходу, невдалеке от Медины; их сопровождала толпа женщин, с дикой Хинд (женой Абу-Софъяна) во главе. М. мог собрать только 1000 чел., да и то 300 из них (монафики) ушли при начале битвы. Перевес сперва склонился на сторону мусульман, и они, не смотря на предупреждение М. бросились грабить лагерь противников; тем временем мекканцы оправились и нанесли правоверным полнейшее поражение. М. был тяжело ранен, его с трудом спасли. Жены корейшитов в диком исступлении предавали поруганию трупы врагов; особенно в этом отличилась Хинд, грызшая зубами дымящуюся печень Хамзы, который при Бедре убил ее отца и брата. В Медине авторитет М. сильно пошатнулся. Он объяснял неудачу гневом Аллаха на непослушание пророку; впрочем, по словам его, оходское поражение имело ту выгоду, что обличило монафиков, и при пророке остались лишь несомненно верные. При помощи последних М. совершил несколько мелких экспедиций против окрестных бедуинов, изгнал (летом 625 г.) из предместья Медины еврейское племя бени-недыр и земли его, оправдываясь откровением Аллаха, отдал одним мохаджирам без участия ансаров (до тех пор у мохаджиров не было земельной собственности в Медине). Около М. образовался между тем целый гарем. Он возбудил всеобщий соблазн, когда женился на Зейнеб, жене своего приемного сына Зейда. Чтобы устранить всякие толки, М. произнес откровение, в котором Аллах разрешал на будущее время вступать в брак с разведенными женами приемных сыновей. Самое учреждение гарема (терема) также мотивировалось получением откровения от Аллаха; на откровение же (Кор. LXVI, 1) он несколько позже сослался для того, чтобы укротить ревность обитательниц гарема к христианке Мариате (628). Изгнанные мединские евреи, поселившиеся в Хейбере, подстрекали против М. мекканцев и сильные кочевые племена Солейм и Гетефан. В феврале или марте 627 г. войско в 10000 чел., в том числе 4000 мекканцев, под начальством Абу-Софъяна, окружило Медину. М. укрепил Медину окопами, отчего эта осада известна под именем «войны за окопами». Осаждавшим удалось отвлечь от М. последнее еврейское племя, жившее в Медине, бени-корейзе; но М., при помощи подосланных агентов, сумел внушить им подозрение в искренности их новых союзников. В лагере осаждающих начались раздоры, взаимное недоверие, и они отступили. С оставшимися евреями пророк расправился крайне жестоко: все мужчины племени корейзов (чел. 600 — 700) были избиты, женщины и дети проданы в рабство бедуинам Неджда (на красавице Рейхане женился М.), а имущество несчастных разделено между правоверными. После того власть М. среди окрестных племен упрочилась: одно племя за другим подчинялось ему то из страха, то из жажды добычи. Тогда он стал подумывать о Мекке и о необходимости совершить хаджж. Для совершения хаджжа был избран священный месяц зулькааде (весенний, в марте) 628 года, когда сражаться считалось у арабов грехом. Окрестные племена отговорились недосугом; за М. последовали к Мекке только мединцы и асламиты (всего 1500 чел.), вооруженные лишь мечами, как водится у пилигримов. Мекканцы встревожились и заранее загородили дорогу. Так как сражаться нельзя было, то М. повернул вправо и подошел к Ходейбии, месту, находящемуся на границе священной территории. Последовали переговоры и было заключено перемирие на 10 лет: корейшиты обязывались с будущего года пускать мохаммедан на три дня в город для поклонения святыне и даже предоставляли право всем желающим в Мекке и в целой Аравии переходить в ислам; только лица подвластные, приставшие к М. без разрешения своего господина или покровителя, должны были быть отсылаемы обратно; М., с своей стороны, обязывался давать свободный пропуск караванам, идущим в Сирию и из Сирии. Спутники пророка сочли такой договор крайним позором, тем более, что в писанном трактате М. не удалось добиться для Бога титула «Рехман» («милостивый»), и сам пророк не был удостоен титула «посланника Божия». Они пришли в ярость, не хотели было повиноваться, удерживали руку писца, а Омар позволил себе даже грубейшую выходку по отношению к М., но тот овладел собою и не показал вида недовольства. Последующие обстоятельства показали, что мнимопозорный договор был лучше всякой победы. Возвратившись в Медину, М. чувствительно наказал бедуинов, отказавшихся принять участие в хаджже: они были устранены от участия в таких экспедициях, где можно было рассчитывать на добычу.
В том же 628 г. были разосланы М. письма к соседним государям с предложением принять ислам и покорены последние опасные для пророка богатые евреи хейберские (между ними находились и изгнанные бени-недыр), при чем одна еврейка, по имени Зейнеб, едва не отравила М. Не бывшие при Ходейбии не участвовали в дележе богатой добычи хейберской. При разделе добычи было установлено, что 1/5 часть ее принадлежит пророку. В феврале 629 г. М., во главе 2000 чел., отправился в Мекку и торжественно совершил все обряды, бывшие в обычае при хаджже у до-исламских пилигримов; хаджж пророка очень важен, как санкция до-исламского, языческого обычая и как пример для последующих поколений. В течение трех дней, проведенных пророком в Мекке, он успел приобрести несколько важных приверженцев, а его дядя Аббас, оставшийся язычником, но действовавший в пользу племянника, сосватал ему влиятельную вдову-мекканку Меймуну. В сентябре того же 629 г. 3000 мусульман, вторгнувшихся в Сирию разбиты были на голову арабами, находившимися в подданстве Византии, при Муте, у Мертвого моря. В декабре 629 г. мелкое бедуинское племя хозеытов, жившее под Меккой и стоявшее на стороне М., подверглось нападению другого маленького племени — бекритов, союзного мекканцам. Получив это известие, пророк отклонил мирные предложения мекканцев, пославших в Медину Абу-Софъяна, и, не говоря никому о цеди похода, поспешно собрал войско из мединцев и союзных бедуинских племен. Только в последнюю минуту он сообщил своему десятитысячному войску, что идет на Мекку, к которой ему удалось подступить совершенно неожиданно для корейшитов. Дядя М., Аббас, соединился с племянником в пути, принял ислам и вступил в тайные переговоры с Абу-Софъяном. Не видя другого исхода, Абу-Софъян принял ислам и больше всех других аристократов содействовал тому, что Мекка сдалась почти без пролития крови (в начали янв. 630 г.). Водворившись в священном городе арабов, М. уничтожил там всех идолов Каабы, а затем и идолов домашних, но к самой Каабе и к Черному камню отнесся с величайшим почтением. Жителям была объявлена амнистия, важнейшим лицам города были разосланы подарки; казнены были только четыре лица, среди которых была певица, слагавшая стихи в осмеяние пророка. Все мекканцы принуждены были принять ислам. Новая религия не только не уменьшила значения их города но, наоборот, укрепила перевес за Меккой (все прочие святые места языческой Аравии были упразднены) и дала ей гегемонию над всей Аравией; с этих пор мекканцы усердно помогают пророку обращать к исламу прочие аравийские племена. Покорив Мекку, М. было уже не очень трудно водворить свою религию, или, вернее, свое господство в остальных местах самостоятельной Аравии (те арабские области которые находились под властью или влиянием Византии и персов, подчинились исламу уже при халифах). Сильное сопротивление, сейчас же после взятия Мекки, оказали М. хевазинцы и дали ему битву при Хонейне. Она кончилась победой мусульман и дала им богатейшую добычу. При разделе было оказано мекканцам несправедливое преимущество перед мединцами (Кор. IX, 60); мединцы роптали, но в мекканцы считали себя обиженными, и раздражение дошло до того, что с самого пророка был сорван плащ. Он, держа успокоительную речь к мединцам, говорил им, что они ведь и так тверды в вере, а сердца мекканцев нужно привлечь к вере мирскими благами. Побежденные и ограбленные хевазинцы должны были принять ислам, после чего им были возвращены из плена их жены и дети. Одно арабское племя за другим приносило покорность М. или по своему почину, или по его приказу. Сам по себе, как религия, ислам был для арабов вовсе не привлекателен: молитвы и чтение Корана казались им несносными, а отдача десятины доходов — крайней несправедливостью; однако, выгоды союза с М. и страх заставляли их кое-как примиряться с этим, и бедуины уж не убивали мусульманских миссионеров, как это иногда бывало до покорения Мекки. Отречение от старой религии было этим язычникам совсем не тяжело: мусульманский Аллах был им известен и из прежней религии, к почитанию мелких богов (идолов) они и прежде относились равнодушно, а суеверия можно было сохранить и в исламе. Характерно обращение в ислам города Таифа. После неудачной осады города, М. поручил соседним племенам разграбить окрестности; тогда явились к нему (в Медину) таифсме послы для переговоров (в конце 630 г.). Они соглашались подчиниться М. и принять ислам, но не сразу, а через три года, до того же времени выговаривали себе право не взносить десятины, не молиться и оставить у себя неприкосновенным истукан своей богини Латы. М. отговаривался тем, что общественное мнение неодобрительно отнесется к его уступке. На это послы заметили: «а ты ответишь, что так тебе велел поступить Аллах». Побежденный этим доводом, пророк уже начал диктовать своему секретарю текст договора, когда в дело вмешался страстный Омар. Обнажив свой меч, он крикнул послам: «Вы испортили сердце пророка, — да сожжет Господь ваше!» — «Мы не с тобой говорим, а с М.», холодно заметил один из них. Но тут и Мохаммед решительно отказался от всяких сделок. Поразмыслив немного, жители Таифа согласились на его требования и дозволили уничтожить Лату, при плаче женщин племени. Это был единственный случай симпатии, выказанной по отношению к идолам: в других местах арабы равнодушно смотрели на их разрушение. Да и таифские послы объясняли М. при переговорах, что сохранить идола они желали бы исключительно ради женщин и некоторых суеверных людей племени, а им самим мало дела до судьбы Латы. Обращение таифцев оказалось более искренним, чем остальных племен: когда, вскоре по смерти М., почти вся Аравия отреклась от ислама, таифцы с мединцами остались верны новой религии. Летом 630 г. М. собрал войско в 30000 человек пехоты и 10000 всадников и сам отправился в Сирию, чтобы отомстить за мутское поражение. Воинам М. тяжело было двигаться по знойной пустыне, при жгучем ветре, и они потребовали отступления. Напрасно пророк увещевал их, говоря, что огонь ада будет жечь сильнее, чем летний зной: увещания не подействовали на хищных бедуинов, и войско возвратилось домой с полудороги. Лежа уж на смертном одре, М. готовился к новому походу на Сирию, но ему не пришлось видеть его окончания. Приближение смерти М. сам сознавал. В марте 632 г. он совершил торжественный (со всеми обрядами) хаджж в Мекку, в сопровождении 14000 мусульман, и, произнося проповедь, громко заявил, что сознает свою пророческую задачу перед Богом оконченной. Возвратясь в Медину, М. совершил ряд добрых дел. От перемежающейся лихорадки силы его ежедневно ослабевали, но он отказывался от лекарств. Жены однажды воспользовались бесчувственным положением пророка и напоили его каким-то горьким напитком; очнувшись, пророк заставил все свое семейство выпить это лекарство. 7 июня 632 г. он потребовал чернил и бумаги, чтоб написать книгу, которая навсегда предохранит его последователей от заблуждения. «Пророк бредит», сказал Омар, удерживая тех, которые хотели исполнить требование М.: «ведь у нас есть Коран, слово Божие» (по мнению Вейля, Омар боялся, как бы М. не назначил Алия своим наследником). Поднялись споры: одни хотели исполнить волю М., другие сопротивлялись. Очнувшись, М. велел всем уйти: «удалитесь! не подобает спорить в доме посланника Божия». 8-го июня он, собравшись с силами, неожиданно прошел в мечеть (непосредственно соединенную с его домом) и трогательно простился с молящимися. Через несколько часов М. уж умирал на руках своей любимой жены Аиши, дочери Абу-Бекра.
Похоронили его в Медине, и теперь его гробница — место поклонения пилигримов. Аравия после смерти М. почти поголовно отреклась от ислама, но Абу-Бекру и Омару вновь удалось утвердить ислам и распространить его в других странах, где он попал на плодотворную почву и получил развитие. Источники для истории М.
– это Коран и «хедисы», т. е. предания о М. и его предписаниях, записанные из уст людей, которые слышали их от товарищей и современников М. или от их преемников; имена лиц, которые преемственно сохранили хедис, всегда в точности здесь отмечаются. Старейший сборник хедисов — «Моватта», Малика ибн-Анеса (760 г.); за ним последовало шесть других, из которых особенно важен сборник эль-Бохария (ум. 869 г.) и Мослима (ум. 874); печ. изд. в Булаке и Лейдене. На основании преданий арабы конца I в. гиждры стали писать летописные биографии пророка (Мьюр, I, LXXXIX), но мы знаем из них только цитаты, помещенные, напр., в «Исабе» ибнХижра (XV в.), драгоценном биографическом словаре сподвижников М. (часть начал издавать Шпренгер, в Кальк.). Из дошедших до нас биографий М. древнейшая — ибнИсхака (ум. 768 г.), которую Нельдеке («Gesch. d. Qor.», XIV) ставил выше всех других и только Шпренгер подвергает строжайшей критике. Труд ибн-Исхака дошел до нас в редакции ибн-Хишама (ум. 830): «Сирет-ор-ресуль»; арабское изд. Вюстенфельда (Геттинген, 1857, 1858, 1859, 1860), нем. перевод Вейля (Штуттг., 1864), конспект у Бартелеми. Ибн-Хишам, по его собственному сознанию, исключил из ибн-Исхака места, которые компрометируют пророка; но непосредственные извлечения из ибн-Исхака даны у Таберия (изд. в Лейд., см. ниже). Современник ибн-Хишама, ученый библиоман Вакыдий (ум. 823), составил «Китаб оль мегази», т. е. историю М. после бегства в Медину; часть ее напечатана Кремером в Калькутте («Bibl. Indica», 1855— 1856); есть сокращ. нем. пер., с примеч., Велльгаузена (Б., 1882). Огромное посмертное сочинение Вакыдия («Табекат», т. е. биограф. словарь), редактированное его секретарем ибн-Саадом (по прозвищу «Катиб ольВакыди»), дает нам сведения о более раннем периоде жизни М. и о его сподвижниках в отдельности (не напечат.). Наконец, важны 3, 4-я и 5-я кн. «Летописей» Таберия (836 — 922), посвященные истории М. и содержащие частью извлечения из ибн-Исхака и Вакыдия, частью из других ранних араб. писателей (нов. изд. лейденское; часть переведена Нельдеке, Лейд. 1889).
Литература. До прошлого века европейцы имели в высшей степени превратные понятия о М. Крайне плохо его знали наши южнорус. полемисты (срав. «Лебедь», 1679, и «Алкоран», 1683, И. Галятовского), но на Западе ходили о нем еще более баснословные легенды, которые, в общем, сводились к тому, что М. был наглый обманщик и сознательный самозванец. Такой взгляд нашел, между прочим, яркое отражение в трагедии Вольтера: «Mahomet». Реабилитацию М., на основании подлинных свидетельств, начали французы. Гонимый французский протестант Ж. Ганье (Gagnier) издал, с лат. перев., араб. труд Абульфиды о М. (Оксф., 1722). По Абульфиде, главным образом, Ганье составил и книгу: «Vie de М.»(Амстерд., 1732), под влиянием которой и Вольтер стал горячим защитником М. («Essai sur les moeurs», «Lettre civile et honnete»). В 1782 г. благосклонную биографию М., также по арабским авторам, дал Савари, в предисловии к переводу Корана (2-е изд., П., 1882, в «Exposition de la foi mus.» Гарсена де-Тасси). В 1847-48 г. появился (в Париже) огромный ученый труд Коссена де-Персеваля: «Essai sur l'hist. des Arabes avant l'islamisme et pendant l'epoque de М.»; на основании множества новооткрытых рукописных источников здесь освещен быт среды, в которой действовал М., и собран богатейший древний материал для разработки истории самого М. Этим материалом не мог воспользоваться Г. Вейль, издавший в 1843 г. (в Штуттг.): «М. der Prophet»; он черпал сведения преимущественно из автора XVI в., Ибрагима Халеби; но зато в строго критическом исследовании Вейля впервые показано, как нужно пользоваться Кораном, в связи с преданиями, в качестве источников для истории М. В 1814 г. Вейль издал «Hist. kritische Einleitung in den Koran» (Билеф.; русск. пер. Е. Малова, с существенными пропусками, Каз., 1875, в Тит. «Мисс. противомус. сб.»); в 1864 г. он издал в Штуттг. нем. пер. Ибн-Хишама, а в 1866 г., в «Gesch. d. islam. Volker» (Штуттг.), дал резюме всех своих исследований о М. Разрушая старые басни о М., Вейль бывает иногда строг к нему; тем не менее труд Вейля дал многим европейским историкам основу для превознесения личности М.; особенно нужно отметить Лорана (Laurent, «Etudes sur l'hist. de I'humanite. Les barbares et 1'eglise»). Много новых мыслей о М. высказал Ренан, в своих «Etudes d'hist. religieuse», и они были подтверждены капитальными трудами трех наиболее авторитетных исследователей М. — Мьюра, Шпренгера и Нельдеке (Will. Muir, «The life of M.», Л., 1858 — 61; A. Sprenger, «Das Leben u. die Lehre des М.», Б., 1861-65; Th. Noldeke="Das Leben М.-s", Ганн., 1863, и «Gesch. d. Qor.», 1860 и др.; см. Коран). Научная разработка вопроса до сих пор не пошла дальше Мьюра, Нельдеке и Шпренгера. Результаты их трудов были популяризованы Бартелеми Сент-Илером. («М. et le Coran», П., 1865), но с излишним увлечением в сторону М. Беспристрастное подведение добытых наукою итогов сделал с замечательною зоркостью голландец Р. Дози, в «Het Islamism» (Гарл., 1863), перев. в 1878 г. на фр. яз. («Essai sur l'histoire de l'islamisme», Пар. и Лейд.). На труде «des unsterblichen Dozy» и в ближайшем согласии с ним держатся и компиляция А. Мюллера (1886, в истории Онкена) и обширная статья Велльгаузена (1889, в «Британ. Энцикл.»), которые считаются последним словом науки. Полезны также: Krehl, «Die Religion d. vorislam. Araber» (Лпц., 1863) и «Das Leben d. М.» (Лпц., 1884); Сейд-Эмир-Али (Syed-Ameer-Ali), «A critical examination of the life and teachings of M.» (Л., 1873); Delaporte, «Vie de M., d'aprеs le Coran et les historiens arabes» (Париж, 1874); Boswort Smith, «M. and M-ism» (Лондон, 1874 — ответ Арнольду, считающему М. за сознательного обманщика). Русская литература чрезвычайно бедна сочинениями о М. В прошлом веке переводились обличительные сочинения Сэля и Придо (СПб., 1792). Беспристрастное соч. Вашингтона Ирвинга (перев. в М., 1857) вполне устарело; не свободна от того же упрека статья Потье, предпосылаемая русским переводам Корана по Казимирскому (М., 1864 и 1876). Лучше труд проф. Казембека (мусульманина), «История ислама» («Рус. Слово», 1860, № 2, 5, 8, 10). Раньше, в 1845 г., он дал небесполезное исследование о положении до-исламской Аравии («Ж М. Н. Пр.», № 5). В настоящее время есть у нас обстоятельный труд проф. М. Машанова (Каз., 1885): «Очерк быта арабов в эпоху М.» (рец. в «Зап. Вост. Отд. Арх. Общ.», II, 283 — 301). В целях полемических историй М. занимается наша миссионерская литература: таковы выпуски 4, 6 — 12, 14, 15 казанского «Мисс. противумусул. сборника» (изд. с 1873); в 1893 г. переведен в Ташкенте «Ислам» И. Гаури (разбор А. Крымского — М., 1896, отт. из «Этнограф. Обозрения»). Для ознакомления с выводами западной науки следует обращаться к статье проф. М. Петрова (в «Очерках», 2-е изд., Харьк., 1882), книжке Вл. Соловьева (в «Биографической Библиотеке» Павленкова) и к переводу «истории ислама» А. Мюллера (т. I, СПб., 1895).
А. Крымский.
Мухи
Мухи — в широком смысле слова группа короткоусые (Brachycera) и группа куклородные или куколкородные (Pupipara) отряда двукрылых (Diplera). В тесном смысле слова мухи — семейство Muscidae из мухообразных (Muscariae) в группе короткоусых. Сяжки их трехчленистые, третий членик по большей части сжатый и несет сверху голую или волосистую щетинку: хоботок обыкновенно мягкий с двумя щетинками, щупальца нечленистые, грудь сверху с поперечным швом, брюшко обыкновенно мягкое с 4 — 7 явственными члениками. От близких семейств Muscidae отличаются также жилкованием крыльев. Во взрослом состоянии питаются различными жидкими веществами, напр., сахаристыми, кровью животных и др. Самки откладывают много яиц и развитие совершается быстро, почему при благоприятных обстоятельствах М. очень быстро размножаются. Личинки (типа безногих личинок) живут частью паразитически в теле других животных, частью в растениях, частью, наконец, в разлагающихся животных и растительных веществах. Куколки всегда бочонкообразные. Это наиболее многочисленное (по числу родов и видов) семейство двукрылых. По точному счету Шинера, в 1868 году было известно 7348 видов Muscidae, а всех двукрылых 19 449 (с тех пор число известных видов сильно возросло); в одной Европе был тогда известен 4041 вид (а всего двукрылых в Европе 8670); в одной Европе насчитывается более 250 родов. Многие М. приносят вред человеку или поедая в личиночном состоянии полезные растения или различные пищевые вещества (напр., мясо); некоторые откладывают личинки на тело и в раны домашних животных и человека, что оканчивается иногда смертью; некоторые вредят укусами, при которых к тому же происходит иногда заражение инфекционными болезнями. Укус цеце (Glossina morsilans) смертельны для многих домашних животных, которых поэтому невозможно держать в странах, где цеце водится. Некоторые же (напр., тахины) полезны, истребляя других насекомых, в теле которых они паразитируют в личиночном состоянии. Семейство М. подразделяют на два подсемейства: 1) Calypterae, у которых чешуйки, прикрывающие жужжальца, всегда есть и обыкновенно сильно развиты и 2) Acalypterae, у которых нет чешуек, прикрывающих жужжальца, или они развиты очень слабо. 1) Calypterae. Род Musca — общая окраска тела темно-серая; брюшко обыкновенно желтоватое, просвечивающее; голова полукруглая, сяжки, прилегающие к ней, с густо-перистой щетинкой; хоботок небольшой, сосательные губы широкие; грудь несколько удлинена; первая продольная жилка оканчивается у середины крыла. Личинки — в навозе, гниющих животных и растительных веществах, ранах. Сюда относится обыкновенная комнатная М. Род Lucilia сходен с Musca, но общая окраска металлически-зеленая или синеватая. Личинки в гниющем мясе, трупах, разных животных отбросах, иногда в ранах. L. caesar L. — блестящего золотисто-зеленого цвета, длиной 8 мм; обыкновенна. Род Calliphora близок к Musca, грудь сверху почти без волосков, лишь со щетинками, общая окраска черная, темно-зеленая или темно-синяя; личинки преимущественно в гнилом мясе и трупах. Синяя М.-жужжелица (С. vomitoria L.) — синего цвета, с черными поперечными полосками на брюхе, черноватыми крыльями и красными волосками на нижней части черной головы; длиной 9 — 13 мм. Обыкновенна в домах и на открытом воздухе в течение всей теплой части года; яйца, из которых личинки выходят уже через сутки, откладывает в мясо, старый сыр и т.п.; все развитие длится около месяца. Род Stomoxys отличается длинным выдающимся острым хоботком, тонкими ногами и почти треугольными крыльями, которые длиннее брюшка. Сюда относится жигалка. Род Sarcophila с умеренно покрытым щетинками серым телом, голыми глазами, короткими сяжками с коротко-перистой щетинкой, несколько выдающимся хоботком, удлиненной грудью, удлиненным, овальным слабовыпуклым брюшком с черными или бурыми пятнами, волосистыми ногами. Живородящи; личинки, по крайней мере некоторых видов, живут в ранах и на слизистых оболочках людей и животных, вызывая миаз (myasis). Сюда относится Вольфартова М. (S. Wolfahrtii Portsch. s. magnifica Schin.). Род Sarcophaga с голой на вершине и перистой на остальной части щетинкой сяжков, голыми глазами, несколько выдающимся хоботком, удлиненной грудью, брюшком цилиндрическим или коническим у самца и яйцевидным у самки, с рассеянными щетинками на теле и ногах. Живородящи. Личинки живут в гниющих животных веществах. Мясная М., мясоедка (S. carnaria L.) серого цвета с желтоватой головой и черными пятнами на брюшке, длиной 10 — 14 мм. Обыкновенна летом и осенью. Близкий к предыдущему род Cynomyia отличается металлическизеленой или синей общей окраской. Личинки в трупах. Трупная М. (С. mortuorum L.) с красно-желтой головой и синим телом, длиной 8 — 15 мм. Личинки (трупные черви) в падали и трупах людей. Род Mesembrina черного цвета с прилегающими сяжками, третий членик которых имеет перистую щетинку, несколько удлиненной грудью, яйцевидным, сильно выпуклым брюшком, первой продольной жилкой крыла, оканчивающейся далеко перед серединой крыла. Личинки в коровьем навозе. М. meridianа L. блестящего черного цвета, с желтой передней частью головы и основанием крыльев, длиной 11 — 13 мм. Обыкновенна на цветах и свежем коровьем навозе. К этому же подсемейству относятся род тахина (Tachina), цеце (Glossina morsitans), цветочная М. (Anthomyia). 2) Acalypterae. Род Scatophaga — лоб широкий со щетинками; глаза голые; сяжки короткие с голой или перистой щетинкой; хоботок твердый, спереди узкий с узкими сосательными поверхностями, блестящий; грудь выпуклая, густо покрытая щетинками или волосками; брюшко удлиненное, овальное, плоское; крылья очень длинные. Личинки в испражнениях. Взрослые насекомые хищны (кроме того питаются и обычной пищей М.). Обыкновенная навозная М. (Sc. stercoraria L.) бурого цвета с длинными желтыми волосками, которые на брюшке самца красноваты, у самки — беловаты; ноги рыжевато-желтые, крылья сероватые с желтым основанием и передним краем; длина 8 мм. Обыкновенна, особенно на человеческих испражнениях, куда откладывает и яйца. Род Piophila с голыми глазами, короткими сяжками, с голой щетинкой, вздутым у основания хоботком с широкими губами, слабовыпуклой грудью, удлиненным брюшком и длинными крыльями с очень нежными жилками. Сырная М. (P. casei L.) гладкая, блестящего черного цвета; часть головы и ног желтого цвета; длиною 4 мм. Обыкновенна. Личинки (сырные черви) живут особенно в старом сыре, а также жире, могут прыгать; в течение лета сменяется несколько поколений; зимуют в стадии куколки. К этому же подсемейству относится М. зеленоглазая, Chlorops.
Мухин Ефрем Осипович
Мухин (Ефрем Осипович, 1766 — 1850) — врач и проф., учился в харьковском коллегиуме и при различных госпиталях, был проф. анатомии и физиологии (с 1818 г.), потом ученым секретарем в моск. медико-хирургической академий, а с 1817 по 1835 — проф. в московском университете. М. славился как отличный, деятельный врач и преподаватель. Напеч.: «De stimulis corpus humanum vivum afficicutibus» (Геттинг., 1804), «Разговор о пользе прививания коровьей оспы» (с 16 чертеж., М., 1804), «Первые начала костоправной науки» (с 37 черт., М., 1806); «Краткое наставление простому народу о пользе прививания коровьей оспы» (с черт., М., 1811), «Связесловие и мышцесловие» (М., 1812), «Курс анатомии для воспитанников, обучающихся медико-хирургической науке» (7 ч., М., 1815; 2 изд., 8 ч., М., 1818); «Основание науки о мокротных сумочках тела человеческого» (М., 1815; 2 изд. М., 1816), «Краткое обозрение наносной холеры; о паровых ваннах и самоваре; о постной и рыбной пище» (М., 1830); «Краткое наставление врачевать от укушения бешенных животных» (М., 1831) и мн. др.