Энергия и цивилизация

Смил Вацлав

Изменения размеров и массы тела, а также строения черепа (грацилизация челюстного аппарата) косвенным образом указывают на основной рацион питания и могут быть вызваны различными сочетаниями видов пищи. Находки каменных инструментов, используемых для убийства и разделки животных, нельзя прямо связать со средним потреблением мяса на человека в широкие периоды времени. Поэтому только прямые показатели изотопного анализа (пропорция ¹³С/¹²С и ¹⁵N/¹⁴N) обеспечивают точные сведения по поводу долгосрочных источников белка, их трофического уровня, а также происхождения (наземного или морского). Этот же способ помогает различить фитомассу, синтезированную двумя принципиально разными способами (С₃ и С₄), и гетеротрофные организмы, питающиеся такой фитомассой.

И все это вместе дает нам сведения о базовом содержании рациона. Но даже подобные исследования нельзя трансформировать в надежные паттерны потребления питательных веществ (углеводов, протеинов, липидов). Все же мы можем сделать вывод, что в граветтский период в Европе мясо было главным источником протеина в пище и морские виды вносили около 20 % от общего количества, а в прибрежных местностях даже больше (Hublin and Richards 2009).

Прежде чем завершить тему энергии в жизни древних людей, я должен заметить, что охота и собирательство продолжали играть важную роль во всех ранних сельскохозяйственных обществах. В Чатал-Гуюке, большом неолитическом сельскохозяйственном поселении в Турции, которое датируется примерно 7200 д. н. э, жители питались в основном семенами и дикими растениями, но при раскопках находят и кости животных от диких быков до лис, барсуков и зайцев (Atalay and Hastorf 2006). В Тель Абу-Хурейра в северной Сирии охота оставалась важным источником пищи через тысячу лет после начала одомашнивания растений (Legge and Rowley-Conwy 1987). Египет до фараонов (ранее 3100 года до н. э.) мог похвастаться выращиванием двузерной пшеницы и ячменя, но население также охотилось на водоплавающих птиц, антилоп, диких свиней и слонов (Hartmann 1923; Janick 2002).

Истоки сельского хозяйства

Почему некоторые охотники и собиратели обратились к сельскому хозяйству? Отчего эта новая практика распространилась так широко, и почему ее освоение происходило, в эволюционных понятиях, невероятно быстрыми темпами? Эти важнейшие вопросы можно просто обойти, согласившись с теми исследователями (Rindos 1984), которые утверждают, что сельское хозяйство не имеет единственной причины возникновения, а появилось в результате множества связанных друг с другом факторов. Или, как изложено у другого ученого (Bronson 1977, 44): «То, с чем мы имеем дело – сложная, многоликая адаптивная система, и в случае человеческих адаптивных систем… единственной всемогущей «причины» не может существовать». Но многие антропологи, экологи и историки пытались найти именно такие первичные причины, и существует множество публикаций, в которых изложены различные гипотезы по поводу истоков сельского хозяйства (Cohen 1977; Pryor 1983; Rindos 1984; White and Denham 2006; Gehlsen 2009; Price and Bar-Yosef 2011).

Подавляющее количество доказательств эволюционного значения сельскохозяйственного прогресса позволяет ограничить круг гипотез. Наиболее убедительное объяснение истоков сельского хозяйства связано с критериями роста популяции и стрессового воздействия окружающей среды: переход к постоянному земледелию был вызван одновременно и природными, и социальными факторами (Cohen 1977). Во времена позднего палеолита климат был слишком холодным, а уровень CO₂ слишком низким, а затем условия изменились и наступило потепление. На этом основании некоторые исследователи (Richerson, Boyd and Bettinger 2001) доказывали, что сельское хозяйство было невозможно в плейстоцене, но стало почти обязательным в голоцене. Такой аргумент подкреплялся фактом, что между 10 и 5 тысячами лет назад земледелие эволюционировало независимо как минимум в семи местах на трех континентах (Armelagos and Harper 2005).

В основе своей культивация растений – это попытка обеспечить адекватное поступление пищи, и поэтому истоки сельского хозяйства могут быть полностью объяснены с точки зрения энергетических императивов. Уменьшение энергоотдачи от собирательства и охоты ведет к постепенному расширению культивации растений, что прослеживается во многих примитивных обществах. Как уже отмечалось, охота и собирательство и сельское хозяйство сосуществовали в разных пропорциях долгие периоды времени. Ни одно разумное объяснение возникновения сельского хозяйства не может игнорировать его социальные преимущества. Оседлое земледелие – эффективный способ, с помощью которого много людей могли оставаться вместе; это облегчало существование больших семей, накопление материальной собственности, организацию защиты и нападения.

Некоторые исследователи (Orme 1977) даже пришли к выводу, что производство пищи могло быть в конечном итоге неважно само по себе, но, без сомнения, и происхождение, и распространение сельского хозяйства имело важнейшие социальные побочные факторы. Любое упрощенное объяснение процесса с точки зрения энергии не согласуется с тем фактом, что полезная энергоотдача

раннего сельского хозяйства была часто ниже, чем у современных ему практик охоты и собирательства. Раннее сельское хозяйство требовало от человека больших энергетических затрат, но зато оно могло поддерживать высокую плотность популяции и создавать более надежный источник пищи. Это объясняет, почему столь многие общества охотников и собирателей часто вели обширную торговлю с соседями-земледельца-ми на протяжении по меньшей мере сотен лет до того, как сами перешли к сельскому хозяйству (Headland and Reid 1989).

Не обнаружено единственного центра одомашнивания, откуда сельскохозяйственные растения, молочные и мясные животные распространились бы по миру, но в Старом Свете наиболее важным регионом с точки зрения возникновения сельского хозяйства оказался не Южный Левант, как считали ранее, а скорее верховья рек Тигр и Евфрат (Zeder 2011). Отсюда вывод, что производство пищи началось на границах, а не в центре оптимальных для этого зон. Ботанические сведения из Чогха-Голан у подножья гор Загрос в Иране обеспечили нам самые свежие доказательства этой гипотезы (Riehl, Zeidi and Conard 2013): культивация дикого ячменя (Hordeum spontaneum) началась здесь около 11,5 тысяч лет назад, а позже люди стали выращивать также дикую пшеницу и хлопок.

Здесь важно подчеркнуть, что нет очевидных барьеров или четкого разделения между охотой и собирательством и сельским хозяйством, поскольку долгие периоды упорядоченной работы с растениями и животными предшествовали их полному одомашниванию, которое можно отследить по четким морфологическим изменениям. В противоположность более ранним мнениям, сейчас считается, что одомашнивание растений и животных происходило почти параллельно и очень быстро дало результат (Zeder 2011). Самые ранние примерные даты первого одомашнивания определяют в 11,5-10 тысяч лет назад для таких видов растений, как пшеница-двузернянка (Triticum dicoccum), полба-однозернянка (Triticum monococcum) и ячмень (Hordeum vulgare) на Ближнем Востоке (рис. 2.4), 10 тысяч лет для китайского проса (Setaria italica), 7 тысяч лет для риса (Oryza sativa), 10 тысяч лет для мексиканской тыквы (Cucurbita), 9 тысяч лет для кукурузы (Zea mays), и 7 тысяч лет для андского картофеля (Solanum tuberosum; Price and Bar-Yosef 2011). Приручение животных датируется 10,5–9 тыс. лет назад, началось оно с коз и овец, за ними последовали крупный рогатый скот и свиньи.

Рисунок 2.4. Самые первые одомашненные злаки: пшеница-двузернянка (Triticum dicoccum), полба-однозернянка (Triticum monococcum) и ячмень (Hordeum vulgare). Они были основой возникновения сельского хозяйства на Ближнем Востоке

Два главных объяснения неолитического перехода к сельскому хозяйству в Европе сводились к подражанию соседям (культурная диффузия) или к перемещению социальных групп (переселение народов). Радиоуглеродный метод исследования материала из ранних неолитических стоянок (Pinhasi, Fort and Ammerman 2005) дал результаты, сообразующиеся с расселением, которое началось, по всей вероятности, из Северного Леванта и Месопотамии и распространялось на северо-запад со средней скоростью 0,6–1,1 км/год. Такой вывод поддерживается сравнением митохондриальной последовательности ДНК поздних охотников и собирателей Европы, первых земледельцев того же региона и современных европейцев: оно убедительно показало, что первые земледельцы не были потомками местных охотников и собирателей, но прибыли на эти земли в неолите (Bramanti et al. 2009).

Раннее сельское хозяйство часто принимало форму подсечно-огневого земледелия (Allan 1965; Spencer 1966; Clark and Haswell 1970; Watters 1971; Crigg 1974; Okigbo 1984; Bose 1991; Cairns 2015). При такой практике чередуют сравнительно короткие периоды (1–3 года) возделывания с по-настоящему долгими периодами «пара» (десятилетие или более). Несмотря на множество отличий (обусловленных экосистемами, климатом, базовыми злаками), имелось и большое сходство, очевидно, вызванное стремлением минимизировать энергетические затраты. Цикл начинался с ликвидации естественной растительности: часто было достаточно ее вырубить или сжечь, чтобы подготовить почву для засевания. Чтобы сократить дистанции для ходьбы, поля или сады размещали так близко к поселению, как только возможно, и предпочитали убирать вторичную поросль. Например, только один из 381 сада племени цембага (Новая Гвинея) был расчищен в девственном лесу (Rappaport 1968). Некоторые участки огораживали, чтобы защитить от животных, в этом случае рубка деревьев на изгородь требовала максимальных вложений энергии. Азот растений большей частью расходовался при сгорании, но минеральные вещества обогащали почву.