Энергия подвластна нам
Шрифт:
Город несётся в будущее. В его центре, на холме, над старой крепостью светятся красные звёзды…
Таким простым, таким «нестрашным» оказался Фёдор Александрович, что жена его сына вечером первого дня смело обняла старого академика и поцеловала его. Учёный, только что вернувшийся из Красноставской, бодрый, оживлённый, помолодевший, несколько растерялся, поцеловал руку Веры Георгиевны и сказал:
– Я, конечно, отлично понимаю, что так полагается. Но прошу вас больше меня не целовать. Я не привык, чтобы меня
Николай собирался, было, подшутить над растерявшейся и раскрасневшейся молодой женщиной. Но Фёдор Александрович остановил его:
– Прошу не понять меня ложно: Honni soit, qui mal у pense! [2] Вы мне очень понравились, и я искренне рад за Алексея. И если тут чей-нибудь острый язык вздумает вас обидеть, обращайтесь ко мне!
Возможно, что в другое время Николай и получил бы замечание. Но дядя был доволен племянником. У них был разговор наедине. Николай рассказывал о своих наблюдениях. Положив ему руку на плечо, академик сказал:
2
Старинный девиз: Стыд тому, кто плохо об этом подумает.
– Вижу, чувствую в тебе перемену. Я всегда верил, что в тебе больше хорошего, чем легкомыслия. Но скажи мне, почему ты скрывал правду от Станишевского? Не торопись отвечать… Второй вопрос: почему не ты, а Станишевский телеграфировал мне?
Глядя прямо в глаза академику, Николай ответил:
– Дядя Фёдор! Я много думал об этом сам. Я был неправ. И в этом мне хочется признаться вам. Все последние годы так много писалось заграницей о новых способах нападения на нас… Я подумал об этом уже в первую ночь на озере. И мне показалось, что тайна в моих руках. Мне хотелось заявить – это я! Это я понял! И я скрывал… Когда появился Алёша, я растерялся и начал думать о том, что я был неправ…
Николай опустил голову и замолчал. Молчал и Фёдор Александрович. Потом Николай поднял серьёзное, похудевшее лицо и продолжал:
– Дядя Фёдор! Прошло не много дней, а мне кажется, что очень много времени прошло… Я был неправ! Я не должен был молчать, скрывать!
Академик встал и опёрся руками о стол:
– Твои догадки? Что же? Бывало… Интуиция дилетанта может позволить и ему делать иногда правильные прогнозы, верные умозаключения. Так получилось и у тебя. Ты был очевидцем, а личное участие необычайно важно и продуктивно. Что же касается твоего молчания, то оно было таким кратковременным, что ничему не помешало и ничему не повредило. Я ценю искренность твоего признания. Но достаточно ли полно ты понимаешь, в чём смысл твоей ошибки?
– В том, что я хотел быть один?
– Вот именно! Тот, кто уходит в себя, кто преследует цель личного выдвижения, кто на первый план выставляет своё я, – не наш человек!
– Да, я понимаю это…
– Хорошо. Теперь тебе можно поручить серьёзное дело. Бери пример со Степанова, с Алексея.
Тата встретила мужа почти так же, как
Объяснение состоялось поздно вечером. Тата протянула мужу треугольное письмо:
– Прочти…
Она смотрела, как Николай читал, и видела, что даже уши у него покраснели. Он спросил:
– Ты это давно получила?
– Давно.
– Но ведь ты же не могла этому поверить!
– Сначала я не знала, потом я не поверила…
– Но я сразу почувствовал, что ты сердишься на меня!
– Это неверно. Я не сержусь на тебя. Но я не могу не думать, что ты не умеешь выбирать своих знакомых.
– Но ведь эту гнусность написала не Агаша, – я головой тебе ручаюсь!
– Пойми, что мне всё равно, кто это писал. Писал человек, который или которая знает моё имя, мой адрес и ещё какие-то обстоятельства. Пишут оттуда, где ты был…
– Клянусь тебе, что никто из моих друзей в Лебяжьем не способен на подобную гнусность!
– Перед тобой доказательство обратного!
Николай задумался. Что-то новое было в Тате. И всё это совсем не походило на ссору.
– Мне кажется, что ты изменилась ко мне.
– Нисколько, И я знаю, что дядя Федя доволен тобой. Но ты понимаешь, что я должна была много думать о тебе и всех нас. Мне кажется, что я стала что-то лучше понимать. Сейчас я серьёзнее смотрю на жизнь.
– Расскажи же мне твои мысли, любимая!..
– Потом, Коленька, потом… У меня нет никаких тайн. Но меня мучает и будет мучить мысль – кто на писал это письмо? Я хочу знать это! Пойми, я говорю тебе не как женщина… Коля, это письмо отвратительное и страшное! Откуда оно, кто хочет нам зла? Кто?
– Я обещаю тебе, что мы узнаем! Я всё сделаю для этого. И я сейчас же пошлю это письмо Павлу Кизерову.
Он доберётся до истины.
В кругах учёных последние дни этого августа были отмечены важными обстоятельствами.
Один из наших крупнейших физиологов установил контакт с Институтом Энергии и, опираясь на руководимый им институт, разрабатывал предположения в отношении отдельных направлений рабочей программы и плана экспериментальных работ.
На сентябрь был намечен съезд биологов, физиологов и медиков. Были указаны день начала работ и место – актовый зал Старого Корпуса Института Энергии.
Съезд должен был также дать окончательное название новой теме, которая пока носила имя, родившееся в стенах Экспериментального Корпуса, – тема жизни. Иван Петрович считал, что никакого другого названия и быть не может.
Несколько заметок общего информационного характера были опубликованы в специальных журналах и в газетах.
Было известно, что очередной выпуск трудов Академии Наук задержался именно потому, что его выход в свет приурочен ко дню начала съезда, так как он почти целиком посвящён первому отчёту Института Энергии по его новой теме.