Эпилог
Шрифт:
Петя Рябушкин забрал документы из института и перевелся в ВУЗ на севере. Я попрощалась с ним по телефону. Даже на расстоянии чувствовались стыд и неловкость парня. Мэл настаивал на удалении его номера из списков телефонных контактов, но я отказалась. Пожелала чемпиону удачи. Пусть начнет жизнь с чистого листа. Подальше от меня.
Я часто думала о Пете и о стремительных изменениях, произошедших с ним с момента нашего знакомства — от скромного парня до рвущегося в дамки молодого человека. Пыталась найти объяснение его поступку с кражей артефакта, и оно выходило запутанным и крайне нелогичным. Чемпион
Это болезнь. На кого-то вирус действует мгновенно, а кого-то разлагает медленно. Петя принадлежал к первой категории. Мой дар нашептывал ему: "Ну, давай, попробуй. Нет ничего невозможного. Это очень просто. Ты сможешь". И парня ударило точно обухом по голове. Опьянило успехом, впрыснуло адреналин, помутило сознание. Семена легли на благодатную почву: ведь втайне Петя горячо мечтал выбиться в люди.
Мой дар или проклятие пробивает защиту дефенсоров и искажает реальность. Люди путаются в фантазиях и переоценивают свои возможности. Их эмоции усиливаются: если ненависть — то разрушительная, если ревность — то обгладывающая до костей, если влюбленность — то идиотически-восторженная, если страсть — то до истощения, если зависть — то черная, с порчей на летальный исход, если стыд — то нестерпимый и тянущий камнем вниз с институтского чердака. Я — открытый ящик Пандоры.
Мой дар — словно жало скорпиона. Он отравляет судьбы окружающих. Царица едва не истекла кровью в лаборатории, разрушенной неживым крылатиком. Десятки людей погибли в драке в "Вулкано". Мэл дважды чуть не отнял жизнь своими руками. И в случившемся — моя вина.
— Боюсь причинить тебе боль. Меня нужно изолировать в свинцовом саркофаге, закопать поглубже и сверху насыпать холм, — прижалась я к Мэлу в отчаянии.
— Смотрю, кто-то хочет, чтобы его пожалели и утешили, — хмыкнул он. — Чтобы успокоить, поясню: ты — мой отрезвитель. Меня частенько заносит, и не в лучшую сторону… — хмурая тень набежала на его лицо и пропала. — А ты не позволяешь слететь в пропасть.
С крохотным уточнением. Сначала мой дар толкает к бездне, а в шаге от падения я молю о спасении.
2
Расстаться со швабровкой оказалось непросто. Выяснилось, что в учетных книгах за мной числилась куча мебельного инвентаря, не говоря о кровати двуспальной с ортопедическим матрасом.
Я поперхнулась и закашлялась, пока комендант зачитывал длинный перечень мебели, которую предстояло возвратить. Мэл постучал меня по спине и сказал птичке-невеличке (как прозвали нового коменданта за глаза):
— Покажите-ка расписки студентки Папены в получении.
Комендант показал.
— Моя подпись, — признала я с удивлением. Надо же, память подвела. А мне казалось, я расписывалась за одеяло, матрас с подушкой и комнату жилую на одного проживающего — всё в количестве одна штука.
И что делать? На мне числились холодильник с телевизором, которых мои глаза ни разу не видели.
— Может, у меня память отшибло? — жаловалась Мэлу. — Может, и правда, мне их выдали?
— Выдали и додали, а потом догоняли да еще давали, — ответил он зло, потому что тупоголовый комендант выводил его из равновесия исполнительностью, доходящей до идиотизма.
Если поначалу Мэл посматривал на закручивающуюся историю как на фарс, мол, должно же хватить человеку ума, чтобы понять — дело неладно. Куда бы поместилась куча мебели на двух квадратах моей швабровки? Комендант пришел, посмотрел, потер птичий носик и сказал:
— Приму только по списку.
И удалился.
Зря он это сделал, потому что мой мужчина распалился до температуры ядра Земли. Мэл навестил проректрису и предупредил, что история получит резонанс, если безмозглый комендант продолжит вести себя безмозгло и не забьет тревогу.
И завертелось. Разумеется, история не предалась огласке. Росписи в учетных книгах сличали лучшие специалисты института с трех факультетов. Они определили, что моя закорючка действительно стояла лишь в четырех строчках. Прочие расписки оказались искусной подделкой.
Царица проконтролировала, чтобы с меня списали уходящий в бесконечную даль перечень мебели, а Стопятнадцатый опять сокрушился:
— Хотели сделать, как лучше, предложив уволиться по собственному желанию. Побоялись открытого скандала. А теперь придется разгребать зловонные кучи приписок и подлогов.
Одним прекрасным днем, в коридорчике перед дверью швабровки, я церемониально вручила коменданту ключ, и он принял с важным видом, словно тот был из отлит из чистого золота.
Всё. Больше нет швабровки. Только квартирка на четвертом этаже. Совместное проживание со студентом Е. Мелёшиным.
— Не думал, что твоя комната будет стоить мне седых волос, — сказал вечером Мэл, отдыхая от забот на диване.
— Бедняжка мой, — засюсюкала я, обняв его. — Ты победил птичку-невеличку. Герой!
3
У нас завелась живность. Не тараканы и клопы, а Кот. Настоящий, упитанный: морда — с тарелку, хвост — трубой, лапы — как сардельки, взгляд — бандитский. Сам черный как уголь безлунной ночью.
Я возвращалась из магазина, куда ездила в сопровождении стабильно невозмутимых и непрошибаемых охранников. На крыльце общежития сидел кот и смотрел вдаль, разложив хвост на бетоне.
— Киса, привет, — сказала я. Киса лениво посмотрела на меня и отвернула отъевшуюся харю на природу.
Каково же было мое удивление, когда обнаружилось, что котяра прошмыгнул в дверь за охранниками и бежал за нашей компанией до четвертого этажа. Там он начал отираться о мои ноги с дикими воплями брошенной сиротки. Один из телохранителей вынул пистолет с глушителем, чтобы уложить подозрительный объект на месте. Пришлось встать грудью на защиту несчастного животного.
После того, как кота проверили на наличие блох и прочих опасностей, он проскочил в квартирку и устроился в кресле.
— Кто это? — спросил вернувшийся с работы Мэл, кивнув на усатого гостя.