Эпилог
Шрифт:
Моего деда нет на этом свете больше трех десятков лет, а живущие на побережье до сих пор следуют законам, им установленным: суровым, но справедливым. Наверное, Камил мучился угрызениями совести до конца своих дней, сознавая, что его идеология изломала судьбы тех, кто последовал за ним. Их новым домом стало западное побережье — неприветливый и безрадостный край.
Только сейчас я заметила, что в библиотеке наступила тишина, а моя рука судорожно вцепилась в Мэла.
— Моя мама… Когда она родилась?
— Ваша матушка — поздний ребенок Камила и его супруги, вашей бабушки.
— Но… как её зовут? — голос неожиданно охрип. — Вы должны знать!
— Конечно. Вот выписка из книги актов гражданского состояния, — самый старший Мелёшин протянул листочек.
Ужасно. Руки трясутся, словно у пропитого алкоголика, а строчки расплываются перед глазами.
Буквы, отпечатанные на машинке. "Илия Папена". Отец… Мать… Дата рождения… Так, вычитаем из двенадцати семь. Выходит, маме не минуло и шести лет, когда умер её отец и мой дед.
Далее. Место рождения… Место проживания: три пятерки и цифра четыре на конце. Ее адрес.
Сердце бухает в груди, и грохот отдается в легких. Кровь приливает к голове.
Мне подсовывают стакан:
— На, выпей. Всё хорошо. Дыши глубже.
Что это? Вода? Сок? Коньяк? Не чувствую вкуса.
Дед Мэла терпелив до бесконечности, отвечая на вопросы.
Откуда, черт побери, взялась дурацкая фамилия Папена? Ведь мой дед — Камил Ар Тэгурни! Хотя в графе "отец" почему-то записано: "Селиван Пантюхов".
Потому что ссыльных заставляли в принудительном порядке менять фамилии, имена и даже отчества. Доходило до абсурда, когда в одной семье у детей были разные отчества и фамилии, отличные от родительских. А Папена — девичья фамилия моей бабушки.
Но зачем?!
Психологический прием. Победители стирали с лица земли любое упоминание о мятеже и его участниках.
Адрес… Первая цифра — номер округа!
Да, пятерка или Магнитная на языке поселенцев.
Илия, Илия… Чудесное имя. Как солнечный луч.
Она учит детей грамоте.
Я знала это! Я чувствовала! А бабушка… Что стало с ней?
Увы, она пережила своего мужа и моего деда на десять лет. Утонула, провалившись под лед.
Получается, мама осиротела, будучи подростком. А другие родственники? Со стороны деда или бабушки. Дядья, кузины…
Иных родственников по линии моей матушки не осталось. Только я и она.
Только мы вдвоем на всем белом свете.
25
Сколько нужно времени, чтобы рассказ самого старшего Мелёшина усвоился и отложился? Не день и не два. Знание должно заполнить костную ткань и врасти в мышцы. Боль за грудиной не исчезнет, но со временем станет такой же естественной, как и дыхание.
В коротких безэмоциональных фразах — человеческие судьбы. Чье-то счастье, чья-то боль. На краю света вершилась история — делами, поступками. Жизнями. Каждый прожитый день приравнивался к подвигу.
Теперь нет серой крыски без роду и племени. Теперь я знаю, кем был мой дед, и какова его роль в гражданской войне. Моя мама в пятнадцать лет осталась одна-одинешенька, но её не бросили. Ей помогли. Её семьей стали те, кто жил на побережье.
— Вы упомянули о контрабанде с Большой земли. Получается, за периметр можно проникнуть извне?
Дед Мэла улыбнулся:
— Цепкость вашей памяти достойна похвалы. Давайте взглянем на карту.
Увы, на карту, выложенную мозаикой на столешнице, взглянуть не удалось. Развалившийся Кот закрыл тушей добрую четверть страны. Мэл сдвинул усатого на край стола, ворча: "И как умудрился пролезть? Не звали же".
— География — полезная штука, — заметил самый старший Мелёшин. — Побережье находится на западе нашей страны и изолировано рельефными образованиями с трех сторон: по суше и по воде. С востока оно ограждено Тайгарским хребтом, простирающимся с севера на юг. С севера же и к западу берег омывают волны моря Драскина. Горы препятствуют продвижению воздушных масс с моря вглубь материка, отчего на побережье сложился определенный климат. А с юга… построены искусственные заграждения, — сказал он с секундной заминкой.
Искусственные — значит, созданные человеком. Вспаханная полоса запретной зоны, двойной ряд проволоки, вооруженная охрана, собаки.
— Если человек жаждет свободы, его не остановит никакой забор! — воскликнула я в запальчивости.
— Не спорю. Но ответственность удерживает крепче якоря. Патрулировать периметр побережья трудозатратно и невыгодно. Пешие и мотоциклетные патрули, вертолеты, пограничные катера, видеонаблюдение… Сплошные убытки. Зато эффективно правило: если человек не явился не регулярную проверку для замера потенциалов, и Главе не предъявлено тело для удостоверения факта смерти, то исчезнувшего объявляют беглецом. За побег отвечает поселение, в котором проживал сбежавший.
— Их… наказывают? — мой голос сорвался.
— Чтобы избежать негативных последствий, необходимо каждый месяц являться на проверочный пункт, — ответил хозяин библиотеки. — Эва Карловна, вы смотрите на меня как на врага. Правила придуманы не мной.
Я опустила глаза к столу. Наверняка самый старший Мелёшин обжегся враждебностью, полыхнувшей во взгляде.
— Контрабанда существовала во все времена. Есть неопровержимые доказательства того, что гости проникают на побережье двумя способами: через горы и по воде, рискуя нарваться на патрули и на сильное морское течение, которое сносит к рифам. Ими изобилует большая часть прибрежной полосы.
А вот так! — не сдержала я торжества. Замуруйте, запрячьте, закройте на сто замков, но всегда найдется щель для глотка свежего воздуха.
— Контрабанда преследует обмен. Равноценный или нет — дело второе, — продолжил Константин Дмитриевич. — Подумайте о том, что могут предложить ссыльные для взаимовыгодной торговли. Какие интересности находятся на побережье, если контрабандистов тянет туда магнитом?
Однозначно не самотканые холсты. И не сушеная черемуха. Что-то другое, ради чего стоит рисковать. Обходить кордоны, забираться опасными тропами высоко в горы или пришвартовываться у берега с риском пропороть катер о подводные рифы. Что может быть ценным на побережье, если самым ценным там являются жизнь и плодородная земля?