Эпилог
Шрифт:
Литературный Ленинград. 1936. 3 марта
Дискуссии по поводу статьи:
Расширенное заседание директората Государственного института искусствознания.
Дискуссия в Союзе композиторов.
Дискуссия на «Ленфильме» 29 февраля.
Литературный Ленинград. 1936. 14 марта
Общемосковское собрание писателей 10 марта в СП. Из вступительного слова В.Ставского, который «…останавливается на неблагополучии в издательстве “Советский писатель”, где часто
Шкловский : «То, что цитировал Ставский, было написано мною в 1923 году, а затем переиздано в 1929 году. И тогда я с этим был согласен. Эхо живет дольше голоса. Я виноват. Я не имел мужества подвергнуть критике свои формалистические работы…»
Литературный Ленинград. 1936. 20 марта
13 марта — второе собрание московских писателей.
«Прекрасное по форме выступление Олеши было одним из наиболее ярких и по содержанию. Он говорил о своей любви к Шостаковичу и о том, что он поддался его обаянию. И вот появляется статья в “Правде”. Он почувствовал удар по себе и стал, конечно, думать о том, кто прав. Поскольку это исходило от партии, генеральная линия которой заключается в том, чтобы народу было лучше, постольку возникал вопрос о расхождении с партией не только по детали, но и по всей системе взглядов. И он, Олеша, не мог бы тогда гордиться тем, что гордился… Разойдясь во взглядах, он бы не мог испытывать законного чувства патриотизма!
А раз он продолжает гордиться всем этим, значит, надо что-то пересмотреть в своих отношениях к тем вещам, которые партия осуждает. И он пересмотрел свое отношение к Шостаковичу и понял, что до сих пор ему прощал в его музыке то, что, по существу, его задевало, было ему не совсем приятно.
В этом он видит пренебрежение со стороны композитора к слушателю, к нему — Олеше…»
«…Пастернак признал ошибочным свое выступление (охарактеризованное как «чванное» одним из выступавших. — В.К.) на собрании
13 марта, но сделал это недостаточно четко и в достаточной степени сумбурно».
Литературный Ленинград. 1936. 27марта
Дискуссия в Доме писателя имени Маяковского 25 марта (собрание первое).
Е.Добин :
«…Когда речь идет о концентратах формалистических явлений в литературе, в качестве примера следует привести “Город Эн” Добычина. Добычин идет всецело по стопам Джойса… “Город Эн” — любование прошлым, причем каким прошлым? Это прошлое выходца из самых реакционных кругов русской буржуазии — верноподданных, черносотенных, религиозных.
Любование прошлым и горечь оттого, что оно потеряно, — квинтэссенция этого произведения, которое смело можно назвать произведением глубоко враждебным нам…»
«…Недоумение собрания вызвало выступление Л.Добычина. Он сказал несколько маловразумительных слов о прискорбии, с которым он слышит утверждение, что его книгу считают идейно враждебной. Вот и все, что мог сказать Добычин в ответ на политическую оценку его книги, в ответ на суровую критику “Города Эн”».
Н.Берковский:
«Думать
«…Добычин — это наш местный ленинградский грех, и потому, что вообще Добычин для тех споров, которые сейчас происходят, — это писатель показательный.
Дурные качества Добычина начинаются прежде всего с его темы. Он пишет о провинции, о городе Двинске около 1905 года. У Добычина дело изображается таким образом, что вот мальчики ходили в кассы, попы служили молебны, дамы покупали шляпы, мужья зарабатывали деньги, и вот, между прочим, происходили беспорядки.
…Добычин такой писатель, который либо прозевал все, что произошло за последние девятнадцать лет в истории нашей страны, либо делает вид, что прозевал…
Дело все в том, что у него тема, содержание не работают. Они ему подарены, он их получил в подарок от старой литературной традиции, и ему ничего не остается, как вот этот подаренный материал оформлять. Конечно, ни в коей степени Добычин не новатор, это стилизатор…»
Литературный Ленинград. 1936. 1 апреля
Второй день творческой дискуссии — 28 марта.
«Наиболее оживленные моменты — полемика Н.Свирина и Л.Цырлина с Эйхенбаумом, которая подчеркнула неверные положения в высказываниях Эйхенбаума. Выступлению его следует противопоставить речь В.Жирмунского, который дал конкретное определение идейной сущности формализма».
ПОЗОРНАЯ КНИГА
(Статья О. Резника о «Портрете» Л.Добычина. — Литературная газета. 1931.
19 февраля. № 10)
Портрет? Название не обязывает и даже не располагает к догадкам. 16 истерик (рассказов) этой позорной книги представляют, собственно говоря, разговоры ни о чем. Купола, попы, дьяконы, ладан, церковная благодать, изуверство, увечные герои и утопленники наводняют эту книгу. Рядом с ними, под их влиятельным шефством, пребывают «идеи» и люди. Чем же хочет нас «удивить» автор, уличный фотограф советской действительности?
Конечно же речь идет об обывателях, мещанах, остатках и объедках мелкобуржуазного мира, но, по Добычину, мир заполнен исключительно зловонием, копотью и смрадом, составляющими печать эпохи, где Международный женский день знаменуется хождением в баню, 1 мая — стиркой, а 7 ноября — двумя объявлениями в газете — о выборе кондитерских изделий (от частника) и о торжественном бла-годетельственном молебне (от епископа)…
Автор, очевидно желая подчеркнуть «ненависть» обывателя к внешним отображениям советской жизни, упорно называет красноармейцев — солдатами, дочку коммуниста — Красной Пресней… При этом в красноармейском батальоне одновременно ставят пьесу «Теща в дом — все вверх дном» и антирелигиозную, а часовые на постах спят.
«В канцелярии (советского учреждения) висел портрет Михайловой, которая выиграла 100 ООО», газета извещает восхищенного Ерыгина, что его «рассказ» будет напечатан. Вот этот «рассказ»: «Белые бандиты заперли начальника дивизии Виноградова в сарай. Настя Голубцова, не теряя времени, сбегала за Красной армией. Бандитов расстреляли. Начдив уехал, а Настя выкинула из избы иконы и записалась в РКП(б)». Как видите, содержание рассказа указывает, что Ерыгин неплохой ученик нашего автора.