Эпоха Павла I
Шрифт:
Через две недели после этого Суворов прибыл в Вену. Перед походом в Италию, собрав союзных генералов, Суворов сказал, что хотел бы услышать от них рассуждения о плане грядущей кампании. Когда все высказались, Суворов развернул на столе рулон бумаги, и вместо ожидаемой карты все увидели девственно чистый белый лист. Улыбнувшись всеобщему недоумению, Суворов проговорил:
– Если бы даже кроме меня знала мои планы хотя бы одна моя шляпа, то и ее я бы немедленно сжег.
Национальный характер ремесла
Когда король Сардинии присвоил Суворову звание генералиссимуса
Узнав о приходе портного, Суворов спросил:
– А какой он нации?
– Какая же в том разница? – удивился доложивший ему о визите мастера дежурный генерал.
– А вот какая, – ответил Суворов. – Если он француз, то я буду говорить с ним по-французски, как с артистом иглы; если немец, то по-немецки, как с кандидатом, магистром или доктором мундирологического факультета; если итальянец, то по-итальянски, как с маэстро или виртуозо на ножницах.
Портной оказался итальянцем.
– Это хорошо, – сказал Суворов, – никогда не видел итальянца, одетого в тесную одежду, он сошьет мне просторный мундир, и мне будет в нем раздольно.
Талант и рутина
Заметив храбрость и расторопность одного из австрийских унтер-офицеров, Суворов как главнокомандующий союзными войсками велел представить его к офицерскому званию. Однако австрийский командующий возразил, что, вопервых, этот унтер-офицер не дворянин, а во-вторых, служит совсем недавно. «Боже мой, – сказал Суворов, – дарование в человеке есть бриллиант в скорлупе. Отыскав его, надобно тотчас очистить и показать его блеск. Талант же, выхваченный из толпы, преимуществует перед многими другими. Он всем обязан не породе, не искусству, не случаю, и не старшинству, но самому себе. Старшинство есть большею частью удел посредственных людей, которые не дослуживаются, а доживают до чинов. О немогузнайка, нихтбештимзаген! Нет, родимая Россия! Сколько из унтеров возлелеяла ты героев!»
И был в тот день Суворов и скучен, и сердит.
Оценка Петра Ивановича Багратиона
Однажды Суворову принесли письменную просьбу от одного из генералов, находившегося в отставке, но просившегося к нему в армию. Просьба была написана прекрасным слогом, и секретарь, ходатайствовавший за просителя, обратил внимание Суворова на то, каким отличным языком написано прошение. «Да, хорошо написано, – сказал Суворов, – но мне нужен генерал, а не министр. Мой Багратион так не напишет. Зато имеет присутствие духа, расторопность, отважность и счастье. Ум его образован более опытами, нежели теорией. В беседе с ним его не удивишь. Но он исполняет все мои приказы с точностью и успехом. Вот для меня и довольно».
Корректива к похвале
Однажды пламенный обожатель Суворова Федор Васильевич Ростопчин написал секретарю Суворова Егору Борисовичу Фуксу: «Участь ваша завидна: вы служите при великом человеке. Румянцев был герой своего века, Суворов – герой всех веков».
Фукс прочел эти слова из письма Ростопчина Суворову, и тот ответил: «Нет! Суворов – ученик Румянцева!»
Девизы Суворова
В практике
Девиз дворян Суворовых гласил: «Вера, наука, честь». Когда же за победу над турками, произошедшую на реке Рымник 11 сентября 1789 года, Суворов был пожалован «графским Российской империи достоинством» с добавлением к фамилии Суворова приставки «Рымникский», то ему повелено было иметь девиз «За веру и верность». Однако впереди его ждал новый титул князя Суворова-Италийского, преподнесенный старому воину в конце его жизни, 8 августа 1799 года, за совершение беспримерного в истории похода в Италию и Швейцарию. И тогда Суворов, уже как князь Италийский, снова переменил девиз, который теперь звучал так: «За веру и ревность».
Хвостов и Суворов
Сестра Суворова, Анна Васильевна, была замужем за князем Иваном Романовичем Горчаковым, а ее дочь, княжна Горчакова, была замужем за немолодым уже Дмитрием Ивановичем Хвостовым, о котором уже говорилось. Более всего известен был Хвостов тем, что писал плохие стихи. О нем говорили, что он поставил перед собой задачу смешить своими стихами несколько поколений русских читателей. Следует добавить, что у княгини Анны Васильевны Горчаковой были три дочери, и ни одна из них не блистала ни умом, ни красотой.
Что же касается жены Хвостова, Аграфены Ивановны, то современники утверждали, что она едва ли не столько же славилась глупостью, как родной ее дядя Суворов победами.
Когда Хвостов породнился благодаря своей женитьбе с великим полководцем, то неудобно было не сделать Хвостова придворным, да и Суворов как-то намекнул Екатерине II, что его новый родственник не прочь получить какой-нибудь придворный чин.
Екатерина сделала это в угоду Суворову и велела Хвостову быть камер-юнкером.
Чин камер-юнкера давали юношам из знатных фамилий, а для пожилого графа это было почти нелепицей. И когда близкие Екатерине люди заметили ей, что случай с Хвостовым по меньшей мере странен, она ответила:
– Что мне делать? Я ни в чем не могу отказать Суворову: я бы сделала Хвостова фрейлиной, если бы Суворов этого потребовал.
Завещание Суворова Хвостову
Суворов очень не одобрял страсти Хвостова к стихотворчеству и не раз просил его жену, а свою племянницу Аграфену Ивановну, которую в семье звали Татьяной, силой любви убедить мужа отказаться от его несносного увлечения, из-за которого в Петербурге многие уже звали графа Митюхой Стихоплетовым. А между тем Суворов любил Хвостова и, чувствуя приближение смерти, велел отвезти себя в его дом.
Умирая, Суворов сказал Хвостову:
– Любезный Митя, ты добрый и честный человек! Заклинаю тебя всем, что для тебя есть святого, брось твое виршеслагательство, пиши, если уже не можешь превозмочь этой глупой страстишки, стишонки для себя и для своих близких; а только отнюдь не печатайся, не печатайся. Помилуй Бог! Это к добру не поведет: ты сделаешься посмешищем всех порядочных людей.
Хвостов, распрощавшись с умирающим, возле которого остались его камердинер Прохор и врачи, вышел к родственникам, сидевшим в соседней зале, и те спросили, каков Суворов.