Эпоха зомби
Шрифт:
Данила закрыл глаза, чтобы не видеть окончания экзекуции. Он был уверен, что через секунду пуля вышибет из головы толстяка то, что заменяло ему мозги.
А потом откуда ни возьмись появился староста белгородцев. Тогда Дан не знал еще, что этот коренастый человек с длинными, почти казацкими усами и носом-картошкой у местных за главного. Фуфайка, драный турецкий свитер, стоптанные хромовые сапоги, прилипшая к губе самокрутка и дерматиновая кепка на лысине — как-то не вязалось все это с образом руководителя. Тот же советник Петрушевич выглядел куда импозантнее. Настоящий босс должен быть подтянут, один только вид его вводит подчиненных в тихий ужас. А староста Захар улыбался по-простецки и оглаживал усы. Примчавшись из чада и копоти, он подкурил самокрутку от предыдущей и, широко расставив руки, чуть ли не обниматься полез.
— Я лично — лично! — видел, как этот молодец и товарищи его — вот эти, все они! — помощь острогу оказали, против супостата выступили, не убоялись вражину! А раз сам староста видел, то как можно воинов отважных и красоту девичью на мушке держать?
У Данилы от этих вычурных речей рот сам собой раскрылся так, что воробей запросто влетел бы. Там, откуда он родом, изъяснялись проще и без забавного окающего акцента.
— Твою мать! — Это уже не староста, это выругался Ашот, рухнув лицом на асфальт. Пнув чуток, бородач в пальто таки отпустил его — ведь нельзя на мушке держать! — и тут же вытянулся по стойке смирно перед начальством, скорчив такую серьезную рожу, что стало понятно — старосту тут очень уважают. А то и боятся до дрожи в коленях.
— Давайте, ребятки, живее собирайтесь. Из города надобно уезжать, вражина-то разгромлен, а напасть может, грызнуть за ляжку напоследок. И пожар еще. Ну да к лучшему, я считаю. Боженька как захочет, так и будет! Это испытание нам, веру он нашу проверяет! — На груди старосты поверх свитера блестел здоровенный золотой крест.
«Религия — опиум для народа», — не единожды говорил Даниле отец. В остроге Харьков с верованиями и культами не церемонились, расправлялись быстро и жестоко. После Псидемии люди отвергли все, что разобщало немногих выживших, все, что вело к вражде. С тех пор в Харькове категорически позабыли о национальностях, расах и религиях. А любителей легионерских приветствий, цитат из Библии и Корана вмиг выпроваживали за Стену — проповедовать среди вольников и им же доказывать, что белый человек всяко лучше черного. И пусть тебя, раб божий, на Территориях твой бог, твой дуче от зомбаков защищает, а мы обойдемся без молитв и ненависти к тем, кто отличается лишь разрезом глаз. Для Данилы откровением стало, что где-то может быть иначе, например в Белгороде.
В спину больше ничего не давило — боец, стоявший сзади, убрал оружие. И не только Дану перестали угрожать пулей в позвоночник — Мариша сорвалась с места и побежала к «хаммеру», силуэт которого едва угадывался в дыму. В груди у Дана похолодело — сейчас вслед девушке прогремит очередь из автомата, и стройное тельце переломится пополам, и… Но ничего этого не случилось. Громко хлопнула дверца. Значит, Мариша уже в джипе, то есть в безопасности, потому как продырявить бронированный «хаммер» можно разве что из РПГ.
Опираясь на трость, Равиль приблизился к Дану ровно настолько, чтобы успеть отреагировать на любой выпад в сторону доставщика. Дело в том, что староста белгородцев почему-то решил, что Данила — главный в маленьком коллективе внедорожника, и потому именно с ним вел беседу.
— Извините, как вас зовут? — Дан перебил старосту, затянувшего долгую песню о том, что все равно он со своими в Тулу собирался, опасно тут стало, да только бандиты опять нагрянули, и вот…
— Меня? — Староста так удивился невежеству молодого человека, что даже перестал щупать свои усы. — Захаром кличут. Да меня все до самой Москвы знают! И в Киеве даже, и…
— Очень приятно. А это Равиль. — Данила указал на шляпу, зеркальные очки и ожерелье из медвежьих клыков. — Равиль наш командир. Думаю, вам многое с ним надо обсудить.
Эти слова волшебным образом подействовали на Захара — Дан перестал для него существовать. Даже дышать легче стало — примерно так чувствовала бы себя заготовка, извлеченная из тисков, если бы в принципе могла чувствовать. Ох, непростой человек этот староста: вроде парой слов всего перекинулись, а Данила устал так, будто целый день мешки с цементом таскал.
Следуя за Равилем и Захаром к джипу, он слышал, как староста говорил, что храбрым мужчинам и милой девушке нельзя здесь оставаться. Надо побыстрее выбираться из города, надо ехать вместе с караваном белгородцев. А потом он, Захар, устроит праздничный обед в честь новых друзей и уж попотчует, отблагодарит как следует… Равиль перевел разговор на то, что новым друзьям нужны патроны, и если староста одолжит их чуток из своих запасов, это и будет настоящая благодарность, и столы накрывать необязательно.
Слушая вольника, староста улыбался. Потухшая самокрутка прилипла к его губе, кепка сдвинулась на затылок. Но он не спешил делиться боеприпасами.
— Конечно, дадим! — заверил он Равиля. — Езжайте вместе с караваном, а мы патронами не обидим. Мы друзей не обижаем! Да хотя бы до Тулы езжайте с нами. И мне спокойней, и вам с нами веселей. Люди у нас хорошие, добрые. И разговорчивые, и вообще…
Равиль оглянулся на вооруженных мужчин, стоявших чуть в отдалении. Все они дружно пыхтели самосадом — и это в чаду пожара! Сразу видно — добрые, отзывчивые люди. Стоит только Равилю отказать старосте, они тут же отзовутся очередями из автоматов. К гадалке не ходи, так и будет: на Территориях всякая дружба лучше дружится со снятым предохранителем. Потому-то хромой вольник не просто принял приглашение Захара, но еще и поблагодарил за оказанную честь.
Услыхав лишь окончание беседы, Ашот горячо поддержал Равиля. Мол, отличная мысль — прокатиться с караваном белгородцев. А все потому, что толстяк приметил среди местных пяток молодых девушек, одна из которых была как раз в его вкусе — кругленькая, пышненькая: что необъятная попа, что румяные щеки примерно одного размера. Рассаживаясь по машинам, девицы строили ему глазки и хихикали так задорно, что хоть сейчас сватайся, не откажут.
Очередная милашка промчалась мимо, когда вольники и доставщики в полном составе загрузились в «хаммер». Она послала Ашоту воздушный поцелуй, и толстяк едва не выдавил лобовое стекло своей довольной рожей. Надо же, какой успех у слабого пола! В родном остроге Ашот и близко такой популярностью не пользовался. Наблюдая за ним и кокетками, Мариша презрительно фыркнула.
Ашот истолковал это по-своему:
— Извини, милая, но мне нравятся более женственные формы. Доска, два соска — это не для настоящего мужчины.
— Что?!
Дан был уверен, что Мариша выцарапает Ашоту глаза, но она лишь рассмеялась. Похоже, у мисс Петрушевич таки обнаружилось чувство юмора.
«Хаммер» присоединился к каравану, как говорится, добровольно-принудительно. Этот союз, спору нет, был взаимовыгодным, но осадок все равно остался — что-то вроде привкуса после того, как гниль пожевал: и выплюнул вроде, а все равно неприятно.