Эпопея любви

Зевако Мишель

Марильяк искал Жанну д'Альбре, он хотел рассказать королеве Наваррской, как он счастлив. Потом он надеялся увидеться с Алисой. Но в зале его сразу же встретила компания придворных, закружившихся вокруг него в веселом хороводе. Среди них был герцог Анжуйский:

— Сударь, что-то вы невеселы! — воскликнул герцог. «А ведь он мой брат», — подумал Марильяк.

А герцог Анжуйский продолжал:

— Нехорошо, господин гугенот! Следует веселиться!

— Монсеньер, — ответил граф, — сегодня счастливейший день в моей жизни.

— Тем более не грустите!

Компания

придворных попыталась увлечь Марильяка за собой. Но графу показалось, что католические вельможи хотят не столько повеселиться, сколько поиздеваться над гугенотом. Кровь прихлынула к его лицу, он растолкал нахалов и вырвался, а развеселившиеся повесы со смехом умчались. Только тогда граф заметил, что празднество приобрело какой-то странный характер. Католики, разбившись на группки в пять-шесть человек, старались окружить поодиночке кого-нибудь из гугенотов, а потом открыто насмехались над своей жертвой, сохраняя при этом шутливый тон.

В одном из залов компания приближенных герцога Гиза окружила Генриха Беарнского; его толкали, перебрасывая, словно мяч, от одного к другому, но хитрый Беарнец, хотя и побледнел, продолжал смеяться. В другом зале отбивался от дюжины католиков принц Конде. Он был не столь терпелив, как король Генрих, и отвечал ударом на удар, отпихивая злых шутников. Праздник понемногу превращался в драку. Но гугеноты пока еще старались не замечать обид и вели себя сдержанно, что только разжигало католических дворян, состязавшихся в насмешках над гостями.

Внезапно в зал вбежали несколько десятков очаровательных девушек. Только что завершился мифологический балет, в котором эти юные создания изображали нимф. Они появились среди гостей, взявшись за руки, едва прикрытые легкими одеждами, не скрывавшими их прелестей. Глаза этих нимф сияли, приоткрытые губы манили к поцелуям.

— «Летучий эскадрон» королевы Екатерины! — воскликнул Гиз, — вот теперь повеселимся!

О намерении Гиза позабавиться вскоре стало известно всему залу. Понтюс де Тиар заявил, что такой эскадрон должен быть верхом, и первый показал пример: он схватил одну из вакханок и водрузил себе на плечи. И сразу же участники праздника словно обезумели — всех вакханок усадили кому-нибудь на плечи. Но странное дело, за исключением католика Понтюса де Тиара, все остальные гости, оказавшиеся в роли коней, были гугеноты. Действительно католики посадили девиц на плечи гугенотам, те растерялись, но пока еще улыбались. А издевательства продолжались: католические сеньоры, превратив гугенотов в коней, таскали их за руки по залу, будто за поводья. Десятков пять девиц оседлали таким образом гостей, и эта странная кавалькада двинулась по залу под раскаты хохота и крики «Виват!». Герцог Гиз несся впереди процессии и кричал:

— Дорогу, дорогу кентаврам! Да здравствует союз религий и полов!

А девицы-наездницы, бесстыдные красавицы из благородных семей, оголенными ногами словно пришпоривали своих «коней». Полуобнаженные, растрепанные, они размахивали руками, кричали и веселились. Католики торжествовали, унижая гугенотов.

В то время как «летучий

эскадрон» королевы, то есть девицы, которых Екатерина сделала послушными орудиями своей политики, оседлали дворян-гугенотов, в других залах Лувра католики хватали гугенотских дам, заставляя их участвовать в этих безумствах.

Именно в такую минуту в зале появился король. Смех внезапно стих. Гугеноты бросились к своим дамам, а католики кинулись навстречу Карлу IX. Карл подошел к адмиралу Колиньи, который, стоя в углу, молча наблюдал за развернувшимися в зале скандальными сценами. Колиньи не проронил ни слова, но сдвинул брови и побледнел. Увидев короля, адмирал почтительно склонился перед ним. Карл протянул Колиньи руки, обнял, дружески расцеловал и спросил:

— Вам весело, друг мой?

— Конечно, сир. Мне никогда не забыть, как развлекали нас ваши придворные.

— Может, вы предпочли бы другие развлечения, например охоту на оленя или, скажем, охоту на короля…

Эти слова прозвучали как гром с ясного неба, хотя Карл произнес их с улыбкой.

— Сир, — холодно ответил адмирал, — надеюсь, Ваше Величество соблаговолит разъяснить мне свою мысль…

— Клянусь Богом! — начал король.

Он побледнел, молнии сверкнули в глазах его, и, вероятно, Карл в гневе взорвался бы, выдав секреты королевы-матери, но тут взгляд сына встретился со взором Екатерины. Королева быстро подошла поближе и с улыбкой произнесла:

— Господин адмирал, ведь вы готовитесь к охоте на герцога Альбу, а это в какой-то степени и охота на короля Испании.

Среди гугенотов пронесся вздох облегчения, а католики не смогли сдержать неодобрительного ропота.

— Сир, — ответил Колиньи, — признаюсь, я предпочел бы развлекаться на войне в Нидерландах, хотя, конечно, празднества в Лувре великолепны.

— Конечно, друг мой, вы человек военный, а не придворный, — произнес король, сразу же взяв себя в руки под взглядом Екатерины. — Но что-то я не вижу моего кузена Генриха Беарнского?

— Да вот же он! — показала королева. — Похоже, доволен и счастлив.

Генрих действительно как раз проходил мимо под руку со своей невестой Маргаритой и, видимо, был очень увлечен ухаживанием за ней. Карл подал знак, и праздник продолжился, хотя безобразные оргии и прекратились. Король отвел Колиньи в сторону:

— Как дела с походом на Нидерланды? Вы знаете, Альба устроил там резню и приказал убить восемнадцать тысяч гугенотов.

— Увы, сир, знаю! Но благодаря великодушию короля Франции, надеюсь, мы скоро положим конец его злодействам.

— Поторопитесь, адмирал, а то ведь и в других странах могут начаться убийства протестантов.

Карл IX направился к трону, установленному в главном зале. Ему встретился поэт Ронсар, и король, казалось, очень обрадовался этой встрече. По знаку Карла Ронсар занял место слева от трона. Раскрасневшись от удовольствия, поэт рассыпался в благодарностях.

— Ронсар, — сказал Карл IX, — пока весь двор развлекается, а наш добрый адмирал думает о войне, давайте займемся стихами. Не возражаешь?