Эпопея любви
Шрифт:
Не отрываясь от книги, Екатерина говорила, едва шевеля губами:
— Уедете сегодня же.
— А что мне передать Его Святейшеству? Что вы помирились с гугенотами? Это я должен ему сообщить?
— Сообщите святому отцу, что адмирал Колиньи мертв! — ответила Екатерина.
— Адмирал? — изумился Сальвиати. — Да вот же он! В тридцати шагах от нас. Горделив, как всегда.
— Через сколько дней вы прибудете в Рим?
— Через десять дней, мадам, если мне будет, что сообщить…
— Адмирал умрет через пять дней.
— А как я это докажу? —
— С помощью головы Колиньи, я пошлю ее вам, — бесстрастно ответила Екатерина.
Сколь ни был безжалостен Сальвиати, даже он не смог сдержать дрожь. А Екатерина прибавила:
— Скажите святому отцу, что адмирал умер и в Париже больше нет гугенотов…
— Мадам!
— Скажите, что гугенотов больше нет и во Франции, — закончила королева загробным голосом.
Она оторвалась от книги, опустилась коленями на молельную скамеечку и замерла в молитве. Бледный как смерть Сальвиати медленно отступил назад.
Никто не заметил этой беседы, лишь одна персона, казалось бы, погруженная в самые набожные размышления, скользя взглядом по всему собору, уловила все, что произошло.
И эта персона — не кто иная, как новобрачная, старшая дочь Екатерины и сестра Карла IX, принцесса Маргарита.
Маргарита во всем была противоположностью своей матери: образованная, не ханжа и не святоша, способная вести умные разговоры на латыни и даже на греческом, эта девушка мало походила на женщин своего времени. Она любила литературу и не отличалась строгостью нрава. Кровь и насилие отталкивали ее, а ужасы войны Маргарита ненавидела. Конечно, ее можно было упрекнуть в том, что женскую добродетель она считала пережитком, но, заметим, даже предаваясь порокам, Маргарита умела сохранять изящество в словах и в поступках, а за это многое можно простить принцессе.
Еще утром, до отъезда кортежа, Колиньи, прибыв в Лувр, обратился к Карлу IX:
— Сир, сегодня прекрасный день и для короля Наваррского, и для всех его собратьев по вере.
— Конечно, — не задумываясь, ответил король, — ибо, отдавая мою сестру кузену Генриху, я отдаю ее всем гугенотам королевства.
Эта реплика, свидетельствовавшая о том, что Карл не очень-то высоко оценивал добродетель своей сестрицы, тут была доведена до сведения Маргариты. Та в ответ лишь очаровательно улыбнулась:
— Вот как? Мой брат и повелитель изволил сказать именно это? Ну что же, я последую его совету и сделаю все, чтобы осчастливить каждого гугенота во Франции.
Маргарита внимательным взором уловила, что между Сальвиати и королевой-матерью во время венчания шли какие-то переговоры. Стоя на коленях рядом с Генрихом Беарнским, принцесса тихонько подтолкнула его локтем.
Генрих, коленопреклоненный, был немного бледен, но лукавая улыбка не сходила с его уст. Он также исподтишка разглядывал окружающих. Епископ же над ними бормотал слова службы.
— Сударь, супруг мой, — прошептала Маргарита, — видели, моя матушка беседовала с преподобным Сальвиати.
Генрих, казалось, с благоговением прислушивавшийся к мессе, ответил
— Право, мадам, я ничего не видел, но знаю, у вас прекрасное зрение, и надеюсь, вы сообщите мне, что же увидели вы.
— Ничего хорошего я здесь не вижу.
— Неужто вы чего-то боитесь, душенька? — насмешливо спросил гасконец.
— Вовсе нет, сударь, но разве вы ничего не чувствуете?
— Чувствую. Пахнет ладаном.
— А по-моему, в соборе пахнет порохом.
Генрих бросил быстрый взгляд на свою супругу и, видимо, понял, что она хотела сказать. Он склонил голову пониже, словно отдаваясь молитве, и на этот раз вполне серьезно прошептал:
— Мадам, могу я быть с вами искренен? Скажите, я могу положиться на вас?
— Да, государь, супруг мой, — твердо ответила Маргарита. — Но, пока мы будем в Париже, не отходите от меня ни на шаг.
— Сударыня, кажется, я действительно боюсь… боюсь только одного…
— Чего же, сударь?
— Как бы мне не влюбиться в вас…
Маргарита кокетливо улыбнулась:
— Договорились, государь, супруг мой. Пока мы останемся в Лувре, поклянитесь, что будете верны мне.
— Мадам, вы очаровательны, — вполне искренне проговорил король Наваррский.
Вот такой разговор состоялся у новобрачных во время церемонии.
Наконец венчание закончилось. Кардиналы, епископы, архиепископы, весь капитул собора Парижской Богоматери в одеяниях, сверкавших золотом, в митрах, с посохами двинулся к дверям под звуки гимна Те Deum. Король Наваррский подал руку новой королеве Наваррской; Екатерина Медичи, Карл IX и принцы прошли через ряды вельмож и придворных дам, застывших в своих тяжелых шелковых нарядах. Вновь раздался торжественный звук фанфар и заговорили колокола. Загремели пушки, толпа завопила, и под эти крики, к которым примешивались угрозы и проклятия, кортеж двинулся обратно к Лувру.
В Лувре сразу же начались торжества, но Маргарита, выслушав поздравления и пожелания от придворных, увлекла короля Наваррского в свои покои.
— Сир, — сказала ему принцесса, — вот моя спальня. Как видите, я приказала поставить для вас вторую кровать. Пока вы будете спать здесь, сударь, я ручаюсь за вашу жизнь.
— Клянусь Богом, сударыня! — воскликнул Генрих. — Вам что-то известно?
— Я ничего не знаю точно, — твердо ответила Маргарита. — Знаю одно: здесь я у себя, даже король сюда не войдет без моего разрешения.
Генрих, похоже, глубоко задумался.
— Пойдемте, сир, — позвала его Марго. — Я не хочу, чтобы наше отсутствие было кем-нибудь замечено. Вдруг подумают, что мы с вами беседуем о любви…
— А мы с вами беседуем о смерти… — заключил Генрих Наваррский.
Новобрачные, бледные и настороженные, молча вернулись в парадный зал, а снаружи бушевала толпа и неслись крики:
— Да здравствует месса!
— Надо же, — заметил король Наваррский, скрывая под шутливой галантностью тревогу, — я впервые побывал на мессе и в результате получил самую умную и очаровательную женщину Франции.